В НЯНЬКАХ…

Приближалась осень. Мне уже исполнилось девять лет, пора было идти в школу, а у меня не было ни верхней одежды, ни обуви. и это беспокоило нас с сестрой Клавой.

Когда я вошла в комнату, сестра сидела у окна за починкой белья, лицо её было озабочено не столь сильно, чем всегда. Обернувшись ко мне, она сказала:
— Люба, я сегодня отвозила овощи на базу и там познакомилась с Леной. Ёе муж недавно умер. Она работает, а её одиннадцатимесячный сын дома без призора. Бедняжка прибежит к нему в обеденный перерыв, перепеленает, накормит и, сломя голову, возвращается на работу. Я Рассказала ей о том, что у нас нет родителей и как нам трудно живётся. Лена просит тебя понянчиться с её сыном до сентября, обещает ботиночки купить. Оно грех, конечно, на чужом горе наживаться, но ведь и мы в трудном положении…

— Я согласна! Давай сегодня же поедем!

Через час я уже сидела в кузове машины, с любопытством рассматривая городскую окраину, поразив-шую меня убогостью строений. Вскоре машина остановилась около овощной базы, и к нам подбежала ху-денькая ,черноглазая, бедно одетая женщина. Клава потрепала мои волосы.
— Лена, вот моя сестрёнка Люба. Она согласилась нянчиться с твоим сыном.
— Спасибочки вам за выручку. Илюша, ожидаючи меня, поди, надорвался от крика.

Попрощавшись с Клавой, женщина взяла меня за руку, и мы побежали. Когда остановились возле двери Лениной комнаты, то услышали охрипший от плача голос малыша.

Лена кинулась к нему.
— Ах, ты, моё ненаглядное дитятко! Обревелся весь, проголодался! Не плачь, я с тобой! У тебя теперь будет няня.
Малыш приподнялся на ножки, а ручонкой нетерпеливо стал трепать блузку матери. Женщина взяла сына на руки, он сразу же жадно прильнул к материнской груди и на протяжении всего кормления громко сопел, сладко чмокал губами, всхлипывал. Женщина смахнула слезинку со щеки и, ласково поглаживая сына по головке, объясняла мне, как сварить ребёнку манную кашку, а затем уложила спящего сынишку в кроватку.

— Вот хлеб и стакан молока. проголодается. накорми.А я побежала.

Захлопнулась за Леной дверь. Я внимательно осмотрела своё новое жилище. Бедность выглядывала из каждого угла.
Пока Илюша спал, я вымыла пол и вышла на улицу, чтобы выплеснуть воду из ведра. Навстречу шла красивая синеглазая девочка с большим ртом и пушистой темно-русой косой. Девочка остановилась.

— Ты к кому приехала
— К тёте Лене. Зовут меня Любой. Я буду нянчиться с Илюшей.
— А я — Варя. Комнаты наша и тёти Лены — рядом.
— Я сейчас поставлю ведро на место. И, если ты, Варя, хочешь, то давай поиграем, пока Илюша спит.

— Идём к нам. У нас дома никого нет. Если Илюша заплачет, то мы сразу же услышим.

Варя открыла свою дверь, и мы, болтая, вошли. Я остолбенела. На полу лежал человек без ног, до самого паха, на правой руке его отсутствовали большой и указательный пальцы. Густая, давно не стриженная шапка вьющихся волос была влажна от пота. Варя тоже растерялась, но выражение её лица говорило скорее о досаде, чем о страхе.
— Это мой папка.
— Варька, где ты шлендала — мужчина приподнял голову. Его мутные, налившиеся кровью глаза уставились на нас, но голова, не удержавшись в приподнятом положении, громко стукнулась о пол. Мужчина сразу же забыл о нашем присутствии, развёл руки, как бы растягивая меха гармоники, и запел душераздирающе:

А вы по камушкам, по кирпичикам
Доберётесь домой как-нибудь!..

В комнату вбежала худая, красивая бледная женщина и запричитала:
— Господи ты, Боже мой! Снова пьяный! Костенька! Ты же обещал нам с Варей не пить! Что же ты с собой и с нами делаешь Покутил — пора бы и угомониться! Её, проклятую, всю не перепьёшь!
— Смени пластинку! А ещё лучше — заткни хайло! Надоело! Пил и буду пить! Свои деньги пропиваю! Никто мне не указ! — мужчина скрипнул зубами. — Думаешь, я не вижу, как ты от меня морду воротишь! — глядя на жену с недоброй ухмылкой, громко кричал он.
— Костенька, ты что — белены объелся — злое изумление появилось на лице женщины.
— Где ты была Здорового мужика подцепила
Женщина отшатнулась, как от плети, и, потеряв дар речи, словно рыба, то открывала, то закрывала рот, а потом разразилась бранью.
— Ах, ты, охальник! Как будто не знаешь, что я кручусь, как заводная машина, девять часов на работе! Ни на минутку не присяду! А после работы ещё выстоять очередь надо! Может, ты с луны свалился И не знаешь: чтобы купить что-то, надо с вечера очередь занять!
— Знаю я твои очереди! — хмыкнул Константин. — О-че-ре-ди! И сколько в них…
— Растудыт твою мать! Каким же ты непутёвым стал! Совсем стыдобушку потерял! Терёзвый-то ты не бываешь! Вот тебе и кажется Бог знает что!.. Мало того, что позоришь нас с Варькой — побираешься, упива-ешься до чертиков, да ещё напраслину на меня возводишь! — она с силой ударила ногой по табурету, та закувыркалась и замерла рядом с Константином. — Господи, как же мне опостылела такая жизнь! Хоть руки на себя накладывай! В доме куска хлеба нет, а ты! — в её голосе слышалось столько выстраданной боли, что у меня навернулись слёзы на глаза.
— Сколько ни пей горькую, всю не вылакаешь! А ты подумал, каково Варьке Ей на улицу выйти нельзя! Задразнили девчонку побирушкой!.. О-о-о! — простонала женщина в отчаянии. — Что ты с нами, Ирод, делаешь! Без ножа режешь!
— Значит, я во всем виноват! Как могу — добываю свой хлеб! Что мне остается делать
— До-быт-чик! — с презрением протянула по слогам мать Вари.
— Заткнись! Если бы мои руки были как у всех, мы бы не голодали! А на мою пенсию хлеба и то досыта не поешь! Как мне его зарабатывать Может, ты подскажешь
— Много мы от тебя хлеба видели! Мы с Варькой чуть не каждый вечер с пустым брюхом спать укладываемся! А он, видите ли, осчастливил нас! — подбоченясь, со злым смехом, отчеканивая каждое слово, выкрикивала женщина. — Он, оказывается, хлеб для нас до-бы-ва-ет! Пропиваешь больше, чем приносишь!

Костя закрыл глаза, потряс головой и сказал проникновенно:
— Василик, слушай, не кипятись! Что мне остается делать Я, может, только тогда чувствую себя человеком, когда в стельку пьян! Ты думала, каково мне Хотя бы минутку мысленно побудь в моей шкуре!
— А ты — побудь в моей! По-твоему, у меня не жизнь, а сахар! Да — с сарказмом спросила женщина.
— Может, поменяемся! Ха-ха-ха!.. — недобро рассмеявшись, взвился мужчина.
— Что ржёшь-то, как жеребец Да будь я на твоем месте, ты от нас давно бы удочки смотал!
— От тебя Нет! Я тебя, Васенечка, люблю! — потеплел голос у него. — Это ты меня разлюбила! — с горечью, плаксивым пьяным голосом добавил Константин. — Вот ты говоришь, что у тебя на душе не сахар. А мне весело Очень весело! Развесёлая у меня житуха! Лучше не придумаешь!
Васеня отвернулась от мужа, вытерла мокрые щеки, а затем со злостью набросилась на дочь:
— А ты, Варька, где шлялась Я тебе велела щепок насбирать для растопки! Где они
— Я насобирала. Вон, за печкой лежат, — Варя несмело показала в угол и потянула меня за рукав в коридор.
Мы вышли и прислонились к стенке, Варя беззвучно заплакала. Было слышно, как её отец рыдающим голосом хрипел:
— Вот ты, Васеня, укоряешь меня за то, что пью. У меня орден и три медали, а получаю копейки! Разве за это я воевал, остался без ног и пальцев на руке! Братишку моего энкэвэдэшники увезли четыре года тому назад. Где он Ни одной весточки с тех пор от него нет! В чем он-то виноват! У немцев был! Так разве брат по своей воле там оказался Он же в седьмом классе учился, когда фрицы его в Германию угнали! Приехал Федька домой, рад-радёшенек был, что на Родину вернулся! Ляпнул где-то сдуру, что в Германии хозяева его сносно кормили. Федьку на другой же день и арестовали! Какая-то падла сразу же побежала доносить на пацана! Хоть бы этой суке ни дна, ни покрышки не было! О-о-ох! — Константин застонал каким-то долгим, страшным, протяжным стоном. — Проклятая жизнь! Дали бы мне автомат в руки, я бы, мать вашу, всех гадов-доносчиков перестрелял! Всех «радетелей» уничтожил бы, что «пекутся» о благе народа!..

Я увидела в приоткрытую дверь, как Константин вскочил на культи и весь напрягся, держа руки так, словно в них был автомат, направил согнутые руки на воображаемых недругов и зачастил: «Та-та-та-та! Вот вам! Вот вам!» — с остервенением выплескивал накопившуюся злость.
— Молчал бы уж! — небрежно махнув рукой, растягивая слова сказала Васеня. — Как бы тебя за твой длинный язык не изничтожили! Говоришь «Взял бы автомат!» — передразнила она мужа. — Кто тебе его даст Сам же рассказывал, что и на фронте он не всегда у тебя был.

— Суки! — Константин заскрежетал зубами, замотал сокрушённо головой, бессмысленными глазами обвел комнату, обессиленно свалился на пол и закрыл лицо переплетёнными крест-накрест руками.

Я была подавлена. Варя захлопнула дверь.
— Люба, идём на улицу… Я не знала, что папка вернулся домой раньше, чем всегда. До войны папка был красивый и добрый… А из госпиталя вернулся на маленькой тележке. Я, когда увидела его в первый раз, напугалась… и не подошла к нему, а он обиделся. Может, папка и стал пить из-за этого, — в её глазах застыла вина. — Мамка то плачет, то жалеет его. Мне тоже его жалко, особенно когда он трезвый. Ведь папка не виноват, что у него нет ног, правда Он же нас от фашистов защищал! — звенящим и срывающимся от слёз голосом выкрикнула Варя.
— Конечно, не виноват! — с жаром подтвердила я.

Длинные Варины ресницы трепетали, сбрасывая слезинки одну за другой.
Мне было жаль её, однако нестерпимо захотелось поскорее убежать от этого беспросвета. Услышав плач Илюши, я бросилась к нему, не пригласив Варю к себе.
Приготовив кашку, накормила мальчика и с удовольствием стала играть с ним.
Время пролетело быстро. Я не заметила вошедшей в комнату Лены, пока не услышала её довольный голос:
— Чистота-то какая в комнате! Ну и хозяюшка появилась у меня! Молодец, Люба! Иди на улицу и познакомься с кем-нибудь, а я как сварю картошку, кликну тебя.
— Я, пока спал Илюша, познакомилась с Варей.
— С Варей.. Я сейчас проходила мимо их двери, там вавилонское столпотворение!.. Как может горе изменить человека! До войны Костя был самым завидным парнем в округе. Красивый, высокий и гармонист отменный. Все девки по нему сохли. А он Васеню выбрал. И неудивительно: она под стать ему была. А потом война… Сколько судеб она исковеркала! Костя надломился, пьет беспробудно, буянит. Ездит на тележке по базару и распевает жалостные песни. Чем так жить, лучше — в петлю, — Лена тяжело вздохнула. — Война давно кончилась, а счастья у людей как не было, так и нет.

Прошло еще несколько дней.

Однажды я проснулась рано утром оттого, что Лена сильно загремела посудой. Лицо её было заплаканным.
— Что случилось, тёть Лен
— Накаркала я беду, — вздохнула она. — Константин повесился. Отмучился бедолага! Неудивительно, что пил, ведь он из красавца превратился в страшный обрубок. Его так и называли: «Обрубок», пьяница, побирушка». Как можно вынести всё это Сам мучился, и семья страдала. Пенсия-то у него грошовая. На такие деньги здоровым жить трудно, а что говорить об увечных Единственная привилегия у него была — водку без очереди покупать…

День похорон пришёлся на выходной день. Люди шли и шли проститься с Константином. Они тихо разговаривали, вспоминая так много хорошего о нём, что тётя Васеня, молча стоявшая рядом с гробом, не выдержала и с обидой посетовала:
— Если бы Костя при жизни слышал столько хороших слов, то, может, не покатился бы под горушку и не лежал бы сейчас в гробу.

Варя прижалась к матери и горько заплакала. И, словно дождавшись этих слез, зарыдали, запричитали женщины вокруг.

— Не плачь, Варенька, папка у тебя был хороший. Не его вина, что он стал таким, каким ты его знала. Жизнь жестоко обошлась с ним. Вот он и сломался.
Варино лицо просветлело, она подошла к гробу и погладила умершего отца по волосам.

— Мало мы жалели нашего папку, Варя! Не захотел он с нами оставаться, — Васеня прижала к себе дочь и прошептала. — Осиротели мы с тобой, доченька!
Женщины снова заплакали…

Через призму прожитых лет, вспоминая тех женщин, рыдавших у гроба Константина, я понимаю: они оплакивали не только отца Вари, но и своих погибших мужей, сынов, отцов, братьев. Они лили слёзы и по тем, пришедшим с полей сражений искалеченными и вынужденными, зажав в кулак гордость и достоинство, ездить на своих низеньких тележках по рынкам и вокзалам, прося милостыню, чтобы не умереть с голоду.

О героях, оставшихся без средств к существованию, с высоких трибун наши большие и маленькие вожди, радио и газеты любили говорить: «Никто не забыт, ничто не забыто». А они, эти герои, искалеченные в боях так, что было невозможно смотреть на них без содрогания в сердце, пели в людных местах свои душераздирающие песни, положив рядом с собой, грязные пилотки, в надежде, что кто-нибудь бросит в них пятак… Горько и стыдно…

Примерно через месяц я подъезжала к деревне, радуясь возвращению и печалясь, что кончилось летечко.

Когда я вошла в избу и поздоровалась, Клава, улыбаясь, потребовала:
— Ну, работница, показывай обновку!

И я с гордостью выставила ботинки перед сестрой.
— Хороши! Молодец, Люба!.. Слава Богу, есть теперь в чём идти в школу. Ну, уже поздно. Пора ужинать и спать…

Автор:

Источник