Нечистая судьба.

Всадник остановился у мельницы и неуклюже, по-старчески сполз с седла. Притянув поводья простым узлом к коновязи, он, оглядываясь и остерегаясь, мелкими шажками направился к домику мельника. Остановившись у порога, гость замялся, переступил с ноги на ногу, зачем-то приложил ухо к двери, и уже после, решившись, постучал.
– Кто – раздался изнутри тяжёлый бас.
– Открой, мил человек. Негоже гостя на пороге в такие смутные времена держать.
– Отчего же смутные
– Так ночь ведь на дворе. Ночь – завсегда время смутное, а сейчас так и подавно.
Некоторое время из домика не раздавалось ни звука, затем послышалось, как кто-то тяжёлый поднялся с лавки, скрипнули половицы, и дверь, натужно взвыв, приоткрылась. На лицо нежданного гостя упала тусклая полоска света от горящей внутри лучины.
– Чего тебе, божий человек – окинув взглядом гостя, недовольно пробурчал мельник.
– Ты что ли Гаврила
– Ну я.
– По нечисти ты искусник
Мельник недоверчиво прищурился и ещё раз внимательно вгляделся в лицо старика.
– Я больше по муке, по зерну. Коли нужду какую испытываешь, так ты говори. Грех божьего человека обидеть. Сколько нужно – отвешу без платы.
– Истину говоришь, Гаврила. Нужду испытываю сильную. Помощь твоя нужна, но не зерном, а умением твоим неочевидным. Ну пусти уже, зябко мне чего-то.
Гость поёжился и, обернувшись, бросил взгляд в темноту ночи. Немного помедлив, Гаврила приоткрыл дверь пошире и отступил от порога.
– Ну заходи, чего уж…

Расположившись за столом, грубо сбитым из широких неотесанных досок, двое принялись разглядывать друг друга. Мельник – с нескрываемым недоверием, гость – с интересом.
– Ты, Гаврила, меня глазом своим не буравь. Я человек старый уже, кость у меня ломкая, того и гляди – продырявишь дырку во лбу, грех на душу возьмешь. Ты лучше ответь мне без обиняков – правду люди говорят, что ты с нечистью бороться умеешь
– Люди много чего говорят… – уклончиво ответил мельник. – Иногда такое ляпнут, что хоть святых выноси, – он бросил взгляд на старика и тут же поправился, – хоть стой, хоть падай.
– Оно и правда, – согласился священник, – но то если один человек ляпнет, а если множество Тут уже дело другое. Тут задумаешься поневоле – а может есть в их словах истина
– Может и есть, а может и нет. Ты лучше скажи – что там в деревне случилось-то, что божьи люди к тёмному человеку за помощью посреди ночи скачут
– Почему же к тёмному – возразил старик. – Коли ты с нечистью борец, так выходит, что дело-то у нас общее, богоугодное.

Мельник приложил ладонь ко рту и плавным движением провел по бороде, будто бы о чем-то размышляя. Затем бросил ещё один взгляд на священника и, положив руки перед собой, произнёс:
– Говори уже. Что стряслось
– Вот это правильно ты решил, Гаврила, – обрадовался гость. – А стряслось у нас нехорошее. Завелась на погосте сила нечистая.
– Давно
– Уж месяц как.
Мельник нахмурился и опустил голову, но даже при тусклом свете священник заметил, как тот побледнел. Но Гаврила тут же взял себя в руки и деловито спросил:
– Что делает
– А вот в том и дело, что раньше ничего особенного не делала. Ну пошалит, кресты опрокинет, могилку разроет, повоет ночью… Неприятно конечно, но терпимо. А тут повадилась она с погоста в деревню наведываться, – старик склонился над столом и понизил голос. – Детишек малых стращает. Придёт ночью, сядет у изголовья и нашёптывает им на ухо. Пойдем, говорит, со мной, я тебе сладостей дам, под землёй научу ходить. А прошлой ночью Ванюшку, сына кузнеца, почти у самых ворот погоста остановили. Брёл туда, как во сне, будто бы и неживой вовсе. А как разбудили, так он и говорит – на ухо мне сказал кто-то, что там конфетки сладкие лежат, вот он и пошёл туда. Как видишь, наглеет нечисть. Гаврила, помощь твоя край как нужна.

Во время рассказа священника лицо мельника становилось все угрюмее и мрачнее. На словах о том, что нечисть за детишек взялась, он вскочил из-за стола и принялся ходить по комнате.
– А чего сам Говоришь, что общее дело делаем, а сам с какой-то нежитью справиться не можешь – повысил он голос.
– Не могу, – честно признался старик. – Всё перепробовал, а толку нет. Вот люди знающие и посоветовали к тебе наведаться. Говорят, коли ты за дело возьмёшься, так спуску нечисти не дашь. Эту тварь изничтожить надобно, иначе…
Мельник резко остановился и вдруг, размахнувшись, ударил огромным кулачищем по столу, отчего тот подпрыгнул на ножках, а священник чуть было не опрокинулся с лавки от неожиданности.
– Уходи, божий человек. Уходи по добру и больше сюда не суйся. Дорогу забудь, понял
– Ты чего, Гаврила – опешил гость. – Я же за помощью к тебе…
– Уходи!
Священник встал из-за стола, посмотрел на Гаврилу и, покачав головой, направился к двери. У самого порога он обернулся.
– Бог тебе судья, мил человек. Не мне тебя жизни учить, но о детишках бы подумал что ли.
Мельник ничего не ответил,захлопнул за священником дверь и, прижавшись к ней спиной, сполз на пол. Обхватив руками голову, он закачался из стороны в сторону, всхлипывая и негромко подвывая. Так он и просидел до самого утра.

Три дня прошло с этой встречи, а на четвёртый, когда уже стемнело, в дверь дома священника постучали.
– Кто там – вооружившись распятием, спросил он.
– Открывай, божий человек.
– Гаврила
– Я, чтоб тебя…
На пороге стоял мельник, покачиваясь и дыша на старика тяжёлым перегаром. Гаврила был пьян, но умудрялся удерживать равновесие, опираясь на длинный деревянный кол. В другой руке он держал лопату, из-за широкого пояса выглядывала рукоятка длинного ножа, на шее же висела целая связка каких-то оберегов и медальонов.
– Подумал я о детишках. Как ты и сказал. Сейчас пойду на погост и изведу эту… – Гаврила вдруг отбросил в сторону лопату и, на удивление точным и резким движением выхватив нож, приставил острие к горлу священника. – Что хочешь людям говори. Хочешь – скажи, что сам голыми руками с нечистью справился, хочешь – что сама она по собственной воле ушла куда-то. Но если хоть словом обмолвишься, что я её извёл – не жить тебе, божий человек, на этом свете. Понял
– Бог с тобой, Гаврила. Как скажешь. Мне же главное – чтобы её здесь не было.
– Не будет.
Спрятав нож за пояс и подобрав лопату, мельник, шатаясь, побрёл в сторону погоста. Священник украдкой перекрестил удаляющуюся фигуру и тихо прикрыл дверь.

Ночью на погосте творилось страшное. Дикий звериный вой сменялся ужасными человеческими криками. Кто-то визжал, кто-то рыдал, кто-то стонал. А к утру всё стихло и с того дня деревня снова зажила спокойной жизнью. Дети спали без страха, не опасаясь, что их утащит злая сила. Она больше никого не потревожила.

* * *

За дубовым столом корчмы сидели трое купцов. Один, самый молодой, орудуя ножом, разделывал запечённую утку, украдкой засовывая себе в рот самые жирные кусочки. Второй, постарше, разливал по кружкам сбитень. Третий же, с длинной седой бородой, откинувшись на спинку лавки, просто наслаждался отдыхом после долгого пути.
– Масла думаю здесь прикупить, – произнес второй, – в городе за него неплохую цену дают. Тимофей Павлович, ты же местный вроде, из этих краёв. Подскажи – у кого выгоднее закупиться будет
– Масло в город Сенька Кривой возит, – ответил самый старый купец, – у этого проныры всё налажено, за ним не успеешь.
– А какого же товара тогда здесь взять можно
– Здесь всего вдоволь. Купить – много ума не нужно, вот продать, да с выгодой – вот где ум пригодится.
– А я вчера зерна семь пудов купил на ярмарке, – подал голос самый младший, вытирая жирные руки о скатерть. – На мельницу завтра отвезу, смелят мне его, а муку – в город, булочникам продам.
– Нет здесь мельницы. Люди зерно в соседнюю деревню возят на помол.
– Как это нет Утром же проезжали по дороге, по левую руку видна была, у самого леса.
– Прав ты, Егорка. Мельница есть, а мельник сгинул, – вздохнул старый купец, – знал я его ещё молодым, хороший был человек, работящий. Видишь, как судьба завернула Спился Гаврила и пропал.
– А чего же так
– А бывает так, Егорка. Говорю же – судьба человеческая…
Старик отхлебнул из кружки, вытер ладонью бороду, немного помолчал и продолжил:
– Была у Гаврилы жена – красавица, каких поискать. Он в ней души не чаял. Всё только для неё делал, чуть ли тряпочкой не протирал. Ну, любовь… А вот детишек Бог им не дал. Не сложилось как-то. Горевали они, конечно, по этому поводу сильно. Особенно она. Как же так – чувства такие, а детей нет. Говаривали, конечно, баламуты разные, что, вроде как, Гаврила с нечистью какие-то знакомства имел и, мол, из-за этого Господь его счастья такого лишил, но я думаю, что брехня это – я его знал, чистый был человек, светлый. Да и про мельников, сами знаете, завсегда такие слушки ходят. Ну ничего, смирились они вроде. А тут захворала супружница его, да и померла. Схоронил её Гаврила, месяц держался, работал за пятерых, чтобы мысли и руки чем-то занять, а потом всё – не сдюжил, сломился, как прутик. Запил. Долго пил, а затем сгинул. До сих пор никто знать не знает – куда он запропастился.
– Вот уж правда – судьба… – покачал головой Егорка. – А скажи, Тимофей Павлович, правда, что где-то здесь, в этих краях чудище какое-то водилось, детей жрало А его вроде как поп приходской одной молитвой на месте в камень обратил
– Это где ты такую побасенку услыхал – усмехнулся в бороду старый.
– Говаривали…
– Да брехня, – махнул рукой купец, – слышал я, что другое чудище есть. Как утку начнёт разделывать, так все самые лакомые кусочки как есть пропадают. Вот это чудище пострашнее всякой нежити будет.

Егорка покраснел, а двое купцов засмеялись и снова принялись обсуждать свои торговые дела. Потому как Гаврил таких на Руси полно – сгинул, да и чёрт с ним. Историй печальных да жутких и того больше, а вот мельницу, где за работу недорого возьмут, ещё поискать нужно.

ЧеширКо

Источник