Ковёр

Навязчивый гость не ушел и после пары таблеток от мигрени. Значит, этот безобразный стук мне не показался и кто-то действительно стоял у двери, даже не пытаясь нажимать на неработающий звонок: значит, таинственный незнакомец у меня бывал. Это напугало ещё больше — три часа ночи любой друг превращался в дикого монстра, способного на все.

Я поспешила к двери, пока не расшумелись соседи. В глазок смотрела усталая, перекошенная отчаянием физиономия Евгения Викторовича, молодого женатого мужчины, периодически заскакивавшего на огонёк. Не открывать ему я считала неблагодарностью, так как половина этой квартиры была в его подарках: вазах, цветах, сервизах. Обитые шелком стулья, резные шкафы и комоды. Даже сама квартира была куплена на деньги общие. Он слишком много сделал для приезжей и провалившей первую сессию девочки, чтобы она, повзрослев, не впустила его отогреться.

И так было из раза в раз: по выходным, в воображаемых командировках, во время корпоративов. Не изменяя традициям и впуская его внутрь, я потянулась распускать волосы, но он помахал руками, навалился на дверь и закрыл ее на все три замка.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать. Это очень важно и я больше никому этого не расскажу, — Спешно пробормотал Евгений, — Не бойся. С тобой ничего не случится, за нами никто не гонится, я ни в какие передряги не ввязывался. Просто я никому не доверяю так, как тебе.

— Просто если я скажу что-то против тебя, меня засмеют, можешь не оправдываться, — Я ставила чайник, пожимая плечами. Кто, в здравом уме, будет прислушиваться к моим словам И как получилось, что у успешного бизнесмена с приятной женой, любящими детьми и верными друзьями остались секреты, которые можно поведать только любовнице Евгений был хорошим человеком, и я частенько чувствовала себя лишней в этой любовной идиллии. Мне казалось, что без меня в его жизни больше не было женщин помимо жены.

— Неправда!, — Он вскочил со стула, но уселся обратно. От некогда спокойного и рассудительного человека ничего не осталось, и на кухне у меня сидел самый настоящий Женька.

— У меня позавчера была операция. Прошла она удачно, но меня никак не отпускало плохое предчувствие. Сначала я думал, что это обычная паника, но она бы прошла, как только я проснулся в своей палате. Этого не произошло. Я привык доверять своему нутру, ведь оно привело меня и к тебе, и к работе, и к успеху. Я доверял ему и сейчас, запросив у медсестры документы и отчёты по моему делу. Долго их рассматривал, в надежде заметить какие-нибудь несовпадения или пугающие подробности о коме на два месяца, но ничего не нашёл.

Кухню наполнил запах душистого кардамона. Евгений любил чёрный чай с молоком, но сегодня я делала все по-своему, учитывая, что молоко закончилось, а мужчине было плевать, что пить. Возможно, стоило вытащить бурбон.

— Это был доктор. Как только я наткнулся на его фамилию, то все понял. Он друг моей Верочки, моей милой Верочки, которой все друзья советуют от меня уйти. Я знал, что этот ублюдок не мог оставить меня без прощального подарочка, поэтому немедленно понёсся к нему в кабинет, пригвоздив червя к стене. Я спросил у него, практически крича: «Что ты со мной сделал!», но в ответ он только пожал плечами, мило улыбаясь и показывая на колбочки с сыворотками на своем шкафу. Знаешь, что он сказал мне Он сказал, что не добавил ничего, что помешает мне жить честно! Я не могу врать, Лия, я не могу врать!

Он зашёлся в безмолвных рыданиях. Ни одна слеза не скатилась по его щекам, но он сгорбился и плечи его дрожали, как дрожат у провинившихся детей.

— Моя мать спросила, не мешают ли ее звонки моей работе. Я не смог сказать ничего более ласкового, чем «очень мешают, пожалуйста, не звони мне больше с восьми утра до восьми вечера». Я не могу вернуться домой, Маргарет узнает о тебе, дети узнают о том, какая мразь их отец. Мои друзья отвернутся от меня, если спросят что-нибудь о моем противном, гадком прошлом. Черт, я даже не могу льстить!

Пролитый чай долго капал на пол, и, когда чашка наконец качнулась и полетела на пол, рассыпавшись на осколки, я спохватилась и поставила чайник на стол. Видимо, в моем взгляде читалось достаточно изумления и недоверия, потому что Евгений в сердцах воскликнул: «Я не вру! Даже если бы очень хотел!»

— Что ты собираешься подарить мне на день рождения — Бездумно выпалила я, усаживаясь за стол. Тема подарков всегда была для него священной, и вплоть до двенадцати часов нового дня я не могла получить ни малюсенькой подсказки о том, куда мы отправимся. Планировал он поездки и праздники заранее, успевая навешать лапши на уши собственной жене, а до юбилея — до страшно-пугающих двадцати пяти — мне оставалось всего две недели.

— Уже забронировал билеты на самолёт, собирался свозить тебя на Канарские острова, понежиться на солнышке, — Он говорил нехотя, точно слова и впрямь сами лились из его рта, — В пятизвездочном отеле, как обычно. Только на этот раз у нас не коттедж и не комната, а бунгало класса люкс. Я даже заказал твои любимые свечи, те, которые с запахом сахарной ваты. Но из-за того, что ты все узнала, я могу все поменять. Вернее, я хочу все поменять, но сомневаюсь, что смогу держать все в себе.

Не врет, скотина. Действительно не может. Говорила мне мама: проблем не оберёшься с этим раздолбаем, он тебя сто раз в яму кинет, а ты в сто первый пойдёшь милостыню просить. И жену его всякий знает: почетная, немолодая женщина. Статная, всегда аккуратная. А я что То локоны во все стороны, то глаз подбитый, то хромаю. Нет, ну надо было взять и полезть на это и без меня вспаханное поле.

Не поймите превратно. Я его люблю. Люблю, как может любить человек недостижимого. Всем сердцем и душой, отдаваясь каждый день и втайне надеясь, что этот станет последним. А теперь, осознав, что на меня может вылиться столько горькой правды, я даже испугалась. Нас же не связывало ничего, кроме его плотского желания и моих недо-чувств. Мы были привязаны друг к другу, как привязан кассир к постоянному покупателю. Я-то хотела большего, была готова. Он это понимал. А ещё понимал, что это невозможно: нечего жену на красивые ножки разменивать. Но, решив немного облегчить мне жизнь, не рассказывал о внешнем, для меня несуществующем мире. Содержал в огромном пузыре, где существовали только мы вдвоём. А теперь это все должно было поменяться, учитывая, что он не мог ничего утаивать, и напоминания беспеременно меня бы покалывали. Самым разумным решением было уйти, но это было нелегко. Что-то не давало мне оставить его: возможно, медовые глаза, не сводившие с меня взгляда. Возможно, привычка.

— Не уходи, — Тихо зашептал Евгений, легко сжимая мое плечо. Он точно угадывал, куда заползали мои мысли. Он вообще хорошо меня знал: отчасти потому, что мы много времени проводили вместе, отчасти потому, что я была для него раскрытой детской книжкой.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Очень в этом сомневаюсь, — Мне пришлось сбежать в уборную. Истерика не останавливалась, и соленые ручьи потекли по оборкам потертой домашней кофты с вышитыми пандами. Какая ирония: ее мы с Евгением тоже купили вместе, в поездке в Шанхай. И пижама его, и зубная щетка у зеркала, и само зеркало. И я. Купленная, да поставленная подле. Впрочем, мысль о том, что я плачу только из-за потери материальной выгоды, меня успокаивала. Если честно, я старалась убедить себя, что ничего не чувствовала к Евгению в первую очередь потому, что он тонул, а я не хотела плыть на дно вместе с ним. Не хотела. Я ему верности не обещала, мы просто любовники, так оно и должно быть. Я не должна привязываться, он не должен тащить меня якорем на глубину. Мы свободные люди, и ничего не должно так скрести на душе, как скребло сейчас.

Окей, ладно. Я была готова уехать с ним на край света без сотни рублей в кармане. Была готова, но отчаянно не хотела в этом признаваться и гробить собственную жизнь.

Утирая последние слёзы рукавом, я взглянула в глаза своему усталому отражению. «Может, хватит прятаться за нормами Ты же живая, ты же любишь» — одними губами ответило мне отражение. В кухне что-то со звоном упало — точно тяжелая вилка, — и послышалось сдавленное мычание Евгения. Мне было не до того, пока вертелся только один вопрос, на который я хотела получить самый честный на свете ответ. Вопрос, после которого я бы начала немедленно собирать сумки, чтобы взвалить ношу карьеры на себя, пряча любимого человека за четырьмя стенами глухого дома.

Я вышла к нему с гордо поднятой головой, но с предательски трясущимися руками. Было так стыдно, так стыдно, точно я спрашивала что-то запрещённое, пошлое и неприятное.

— Ты меня любишь

Он что-то простонал в ответ.

Ножницы, обагренные кровью, валялись на полу, рядом с куском чего-то розового и слизкого. Евгений зажимал рот обеими ладонями, пока сквозь его бледные пальцы струилась теплая кровь. Он мычал, не справляясь с болью и по-детски хныча.

Стоит ли говорить Свет любви во мне померк и все, что было с ним связано — тоже. Мы опять были любовником и любовницей, связанными постелью и подарками. Никаких критических ситуаций, никаких «а что, если». Я полезла в холодильник за льдом.

— Ковёр стирать будешь сам.

Большой Проигрыватель

Другие работы авторов:

Источник