Сыпало медленно-медленно снегом, сверху, с сосен.
Косматый ёжик по имени Жак таращился вверх и замирал, не моргал.
По правде говоря, Жак только этой зимой решил не впадать в спячку и не становиться холодным.
Сегодня он в первый раз нацепил сигаретные бычки на иголки и вышел из норки подумать:
«Какие пушистотелые и аккуратные! Ах! А как кружатся!»
А на мордочке, в глазах-угольках, читалась белая зависть.
Б-е-л-а-я з-а-в-и-с-т-ь.
Там, за иголками, за нечёсанным брюшком, хотелось Жаку быть похожим на снежинок.
Парить в танце, быть таким же лёгким и воздушным, но он стеснялся таких желаний.
Жак считал себя громоздким и неуклюжим, к тому же винил сморщенные коленки, которые достались от дедушки, в недостаточной гибкости.
Поэтому Жак только смотрел и так залюбовался, так погрузился в процесс, что не заметил, как одна маленькая, но смелая снежинка грациозно опустилась на нос и начала таять.
Сердце Жака чаще забилось, проснулась вина, что не лёг спать, что неправильно выбрал место, что не там встал и что теперь из-за него ни в чём неповинная снежинка плачет и испаряется, а скоро погибнет.
Тогда Жак по-ежачьи громко вскрикнул:
— Прости-и-и-и!
А снежинка, хоть не знала ежачьего, но всё поняла и только молча кивнула.
Только вот не успела объяснить глупому ежу, что плакала от радости и что благодарна за искреннее тепло, за мимолётную встречу, за начало новой жизни. Что вовсе не считает Жака жёлтой лихорадкой, которую следует избегать.
А взволнованный Жак в панике побежал в нору, чтобы никому больше не навредить.
Вот так, незнание физики и круговорота воды в природе, а также языка снежинок довели ежа-шатуна до изоляции и отбили охотку танцевать на сморщенных коленках.