Волчья кровь

 

Волчья кровь Шрамы зудят каждую ночь. Рута царапает их обгрызенными ногтями и старается не смотреть в окно. Получается плохо: мертвенный свет всегда был сильнее. Притягивает, манит... чёртово

Шрамы зудят каждую ночь. Рута царапает их обгрызенными ногтями и старается не смотреть в окно. Получается плохо: мертвенный свет всегда был сильнее. Притягивает, манит… чёртово лунное молоко. Сочится сквозь дряхлые ставни сукровицей, бередит воспоминания.

«Нет. Рано. Рано ещё!»
Рута терпит. И вспоминает – куда ж без этого…

***

Говорили, мать печёт пироги из детей. Тех самых, что изгоняла из чрев загулявших девок.

Рута не верила злым языкам. Да мало ли что говорят! Её мать совсем не такая: лучший целитель их городка, она умела усмирить и головную боль, и чумку у скотины. На все руки была мастерица.

Но не раз и не два Рута просыпалась от стука в ночи. Видела, как шмыгает через порог новая девица. А вот что с ней было дальше – не знала. Стоило двинуться к двери, чтобы подглядеть, – как вновь накатывал сон. Не могла Рута покинуть комнату.

На утро мать была спокойна и собрана, как всегда. Пекла пироги – с яблоком, щавелем и яйцом… а на Рутины вопросы отвечала просто: «Цыц, мелкая. Взрослые болячки, не твоё дело». И дочь умолкала.

Время шло, Рута росла. Перенимала потихоньку опыт… Кудри её, медные до красноты, вились мелким бесом. Немного осталось от неказистой девчонки. Тогда мать и начала посылать её туда. В лес у городка, к старухе.

Руте не нравилось. Руте совсем это не нравилось. Но ослушаться она не могла. Вот и ходила теперь тайными тропками, носила пироги в корзинке… гостинцы.

Старуха чёрной ведьмой была, тёткой по отцовской линии. Так и узнала Рута, что мать не просто так лучшая из лучших, что помогает ей родня: то пучок трав, перевязанный пегой прядью, ведьма передаст, то вяленое крыло нетопыря… А в этом – сила. В этом – удача.

Так и поняла Рута, что за пироги таскала. Так и ужаснулась.
А потом пришёл Вольф.

***

На плечах его щетинилась волчья шкура, волосы – лён. А в глазах – буря осенняя.

Вольф пришёл на исходе лета, как раз под осень. Увидел, что сдаётся комната. Кинул небрежно мешочек с золотом и пошёл было…

Да замер на полушаге. Рот приоткрыл. Ведь на лестнице – Рута.
Вот и познакомилась с охотником.

Рута забыла о ведьме и пирогах. О всех наставлениях позабыла. Как тут не позабудешь Ведь видно же, ведь любят её! И она любит…
Не уследила мать. Не доглядела.

А Вольф рассказал Руте о ведьме.

Как много-много лет назад наслала она чуму на город его, как родных погубила… Как исчезла ветром в поле, а Вольф всю жизнь ищет её.
– Я знаю, она где-то здесь. До сих пор людей губит! Прячется в лесу, найти б только! – прорычал Вольф, ударив кулаком по столу.
И Рута тихонько ответила:
– Я помогу.
Вольф замер – и расплылся в неверящей улыбке.

***

Всё случилось быстро. И всё вышло не так.

Первая пуля прожужжала мимо, вторая – угодила в сердце. Захрипев, старая ведьма повалилась с крыльца. Но успела – успела! – вскинуть в странном жесте руку.

Руту швырнуло к дереву; Вольф будто поперхнулся, скорчился. Дёрнулась меховая куртка.
– Воль… – всхлипнула Рута, потянувшись к нему.
И отдёрнула руку.

 

Куртка обратилась шкурой, ногти – когтями. Щёлкнули, как ножницы, зубы… Секунда, удар сердца – и волк, взвыв, бросился на добычу.
Рута бежала, роняя кровь. По лицу текли горючие слёзы. Скоро, скоро её догонят. Скоро убьют.

«Вольф, Вольф…»
Горячее дыхание за спиной.
А впереди – дровосеки.

Рута не помнила, кто принёс её, перевязанную, домой. Не помнила, что отвечала кричащей матери.
Раны её горели огнём. В дрожащем кулаке был зажат клык волка.
А потом…

***

Рута ускользнула из дома в первое полнолуние. И во второе. И в третье.
Зуд гнал её прочь, в лес – туда, где дрожат полные крови зайцы, где мох мягко пружинит под лапами.

Рута пила кровь, ела сладкую плоть. А как-то – убила первого человека.
На утро, прокравшись к себе, она рыдала, зажимая рот кулаком. Ненавидела себя, ведьму, мать – но не Вольфа. Только не Вольфа.

Клык лежал на дрожащей ладони. В утробе росло дитя.
Но ей не довелось взять его на руки.

***

Рута не позволила вытравить плод. Рута жадно ждала рождения. И в день, когда срок подошёл, она дала жизнь сыну.
– Где он – спросила она, очнувшись на другое утро.
Мать вздохнула и спрятала глаза.

– Где он! – закричала Рута.
– Мёртв, – помолчав, мрачно ответила мать.
– Лгунья!..

Мать ничего не ответила ей. Ни тогда, ни позже. Казалось, вся живость исчезла из неё после смерти ведьмы. Вся удача прахом пошла.
Лишь показала мать могилку сына.
– Это не он!.. – взревела Рута.

…Шрамы зудели. Теперь они зудели каждую ночь. И чем ближе полная луна – тем хуже. Рута обращалась. Ненавидела мать и себя. Рута разрыла могилу, чтобы отыскать полусгнивший трупик.
– Это не он, не он! Ты меня обманула!..
Рута кричала на мать, словами убивая её. И, в конце концов, убила.

***

Рута живёт одна пятнадцать лет. И медь в её волосах давно сплетена со сталью.

Шрамы зудят каждую ночь. Рута царапает их обгрызенными ногтями и старается не смотреть в окно. Получается плохо: мертвенный свет всегда был сильнее. Притягивает, манит… чёртово лунное молоко. Сочится сквозь дряхлые ставни сукровицей, бередит воспоминания.

«Нет. Рано. Рано ещё!»
Рута терпит. А после – выходит в ночь, чтобы бежать, пластаясь над землёй. И убивает, убивает, убивает…

Сегодня она забралась далеко. Так далеко, что видит огни чужой деревушки. И…

Что-то хрустит за спиной, Рута оборачивается прыжком. Застывает.

Осенняя буря в глазах. И медные, рыжие кудри.
Парнишка-охотник. Смотрит на волчицу.

И вскидывает к плечу ружьё.

Демидович

Другие работы автора:

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *