Истории из жизни реальных людей
Сонный городок у моря гордится Паолой Паолой. Паола Паола пишет картины в жанре гиперреализм и выставляет их в ей же принадлежащей картинной галерее. Старик с огромной родинкой у глаза щурится недоверчиво. Юная девушка — голые плечи — готова вскочить и бежать. Мопс храпит, пускает слюни и просит подачку. Золотая рыбка в стеклянном аквариуме пытается быть надменной. Уборщица, что работает в галерее, их всех боится: утверждает, что вечерами слышит из рам вздохи, а от старика иногда пахнет табачным дымом. Ей не верят и все же радуются, когда картины — раз в год, на летнее солнцестояние — выносят на плато над морем: воздухом подышать, на мир поглядеть, ишь ведь бедняги, целый год взаперти… Собачку подспудно жалеют больше всего.
В этом году, правда, картины, может, и не вынесут: жителям не до них. А все потому, что в сонном городке у моря с самого начала лета не было дождей. Стоять у самого моря и изнывать от засухи — иронично и даже экзистенциально. Но жители городка не ценят иронию ситуации, и экзистенциализм их не увлекает.
Паола Паола могла бы быть одной из своих картин — неуловимый прищур и мундштук в длинных пальцах. Но в сонном городке у моря нет никого, кто был бы способен ее нарисовать.
Паола Паола обходит свои творения: девушке кивает, старику долго смотрит в глаза. Игнорирует мопса — и так разжирел за последнее время! А рыбке понимающе усмехается.
Никто не знает, сколько Паоле Паоле лет и что она забыла в сонном городке над морем.
А еще никто не знает, что Паола Паола пишет еще одну картину. Пишет — и никак не может закончить.
От него несет виски и похотью. Он вечно пьян и потому все норовит вывалиться из листа, упираясь в его нижний край широкой грудью. А может, иногда думает Паола Паола, не настолько уж и пьян, просто ему нравится ее грудь, обтянутая рабочей водолазкой
Неверный штрих — блеск шального глаза тускнеет. Вся работа насмарку, и лист горит в камине.
Она бы охотно нарисовала что-то другое — поприличнее, потрезвее. Во всех смыслах — в рамках. Но он неимоверно силен, он влезает на любое полотно, крушит любую композицию, ему глубоко плевать, что он картина, он требует еще виски, еще страсти, еще жизни. Он внаглую использует Паолу Паолу, чтобы обрести плоть.
Он почти у цели.
Паола Паола сдувает завиток волос со вспотевшего лба. Тонко заточенный карандаш касается верхней губы портрета, покалывает. Губа вздрагивает. Пальцы художницы будто наэлектризованы. Знойный ветер над городком становится порывистым.
Последний штрих.
Он врывается в сонный городок над морем вместе с первыми порывами шторма. Черный «Харлей» — как продолжение грозовых туч, рев мотора сливается с рокотом морских волн.
Дис О’Нис, музыкант, звезда скандальных хроник. Число разгромленных им баров соревнуется с числом брошенных любовниц, но и то, и другое не дотягивает до количества данных им концертов. Этно-рок, гласят афиши, но то, что он творит на сцене, так же слабо умещается в рамки этого названия, как и он сам. Ритуальные пляски и шаманский экстаз — вот это ближе к сути. Собственно, именно с ними его творчество и сравнивают те, кто осмеливается называть это творчеством и еще не растерял слов для сравнений.
Дис О’Нис крушит горизонты. В пух и прах разносит время и пространство. На его концертах внезапно рушатся стены, взрывается, не выдержав, аппаратура, на танцполах густо прорастает плющ, а с потолка и стен хлещет спиртное: вино, пиво, коньяк, русская водка… Зрители упиваются, и он не отстает от них, а ближе к концу сходит в беснующийся зал и смешивается с толпой — как не боится, что его растерзают в припадке обожания, — непонятно.
Паола Паола знает, что он хочет припомнить ей в сонном городке над морем.
Она отворачивается от пустого листа, глядит в окно на свинцовое море. Туго затягивает пояс черного кожаного пальто. Красный кабриолет летит по узким улочкам. Тут горы, а потому нет прямых дорог — все то вверх, то вниз. Как в жизни.
Крыша маленького бара на окраине пробита толстенным, в два охвата, дубом, выросшим прямо посреди зала. Ствол древесного великана увивает хмель, в кронах с резкими криками резвятся разноцветные ара.
— Развлекаешься
Паола Паола входит в бар с первыми капляли ливня, крупными, как шары для пинг-понга.
Дис О’Нис не отвечает, развалившись за стойкой, выбивает рваный ритм по столешнице. Столешница с готовностью идет от этого трещинами и покрывается мхом.
— Тебе не удастся сгубить себя и город впридачу. Ты же это знаешь. Никогда не удавалось.
— Ну не скажи.
Он молодцеват, и беспечен, и, кажется, даже не настолько пьян, как обычно.
Оборачивается, и пространство маленького бара плывет и плавится перед взглядом Паолы Паолы. Вместо него — черная исполинская волна накрывает Атлантиду; Везувий любовно укутывает Помпеи пепельным одеялом; где-то растет ядерный гриб.
— Тебе не удастся втиснуть меня в твои чертовы рамы, — передразнивает Дис О’Нис Паолу Паолу. — Никогда не удавалось. Ты же это знаешь.
— Ну не скажи, — она с готовностью подхватывает эту игру в повторялки — древнюю как мир. Как любая детская инра.
По тому, как фокусируется его взгляд, она понимает, что и он тоже сейчас видит. Видит, как природный хаос, который он сеет вокруг себя, замирает и упорядочивается в камне, дереве и стройности математических формул. Ей всегда удавалось оседлать его, словно волну прибоя, и привести все в порядок и на пользу.
— Жалкая подражательница.
Глаза Дис О’Ниса хмельно смеются, когда он приближается к ней, кончиками пальцев проводит по ее губам — так же, как раньше она водила острым грифелем карандаша по его.
Она не реагирует, вспоминая, чем заканчивались раньше ее игры с волнами: как пошли дети — цивилизации и внуки — города. Как они нуждались в тех, кто их породил. В них обоих.
— Ты постарела. — Он усиливает нажим, красная помада размазывается по щеке Паолы Паолы. — Растеряла жизненную силу и надоела самой себе. Давай устроим цунами
Она не отвечает, но он понимает ее и без слов. Как всегда.
— Зануда. Давай, оживи уже хоть немного…
Она оплетает его, как плеть хмеля, как омела, тянет в себя его буйную жизненную силу.
— Омела… — он врывается в образы, что стоят перед ее глазами, так же легко и нагло, как раньше врывался в ее картины. Насмешливо фыркает в ее требовательно приоткрытые губы. — А ты не так проста. Помнишь еще, как славно ты пробросила того олуха Бальдра и его мамашу… А чья была идея..
Он почти мурлычет от самодовольства, и застежка ее платья ему почему-то вторит.
На иссохшую землю городка падают дождевые капли величиной с футбольный мяч, воздух густеет от запаха соли и хмеля.
К концу грозы две молнии ударяют в здание картинной галереи Паолы Паолы. Картины спасти не удается.
Все страшно сочувствуют Паоле Паоле и выражают уверенность, что вскоре она напишет другие картины, множество картин, еще лучше прежних.
Она легко улыбается и не вступает в спор, но знает, что рисовать больше нет необходимости. Пока.
Паола Паола стоит на плато над морем и провожает взглядом уходящего из города старика, пахнущего табаком. Девушка умчалась уже давно, обронив накидку с плеч. Аквариум рыбки разбит, а сама она уплыла исполнять чужие желания.
Мопсик храпит у ее ноги. Паола Паола угощает его вкусняшкой и делает первый шаг по дороге.
Gaius