«Два соловья».

 

«Два соловья». Михась вошел в село на исходе дня. Оранжевый шар давно уже скрылся за горизонтом, но теплые краски, которыми он разукрасил небо напоследок, все еще горели на постепенно темнеющем

Михась вошел в село на исходе дня. Оранжевый шар давно уже скрылся за горизонтом, но теплые краски, которыми он разукрасил небо напоследок, все еще горели на постепенно темнеющем небе. В воздухе витали запахи – парного молока, земли, навоза и бурой дорожной пыли. Михась принюхался к собственному плащу и чихнул, после чего негромко рассмеялся, поняв, что дорожной пылью пахло именно от него.
Он поудобнее пристроил за плечом котомку с нехитрыми пожитками, поправил широкополую шляпу, на которой тускло поблескивал старый железный значок принадлежности к гильдии, и вошел в село. «Село Тыковка» — гласил занозистый кусок доски, приколоченный к столбу у ворот, и выведенные на нём пьяной рукой неровные белые буквы. Михась повертел шеей, поморщился, когда позвонки хрустнули и направился к большой избе, в окнах которой горел свет, а над входом была приколочена вывеска в виде потрепанной жизнью жестяной кружки.

Когда он вошел внутрь, то все разговоры моментально стихли и в трактире воцарилась тишина, прерываемая лишь сытой отрыжкой тех, кто набил свое брюхо до упора. Михась ухмыльнулся, снял шляпу и вытер лицо грязным платком, вытащенным из кармана плаща. Затем он склонил голову и впервые за долгое время заговорил:
— Мира вашему дому, а земле – плодородия, — громко озвучил он заученные когда-то слова приветствия, широко применявшиеся в этом краю. И не сдержал довольной улыбки, когда галдеж возобновился, а троица селян даже кивнули ему в ответ, дав понять, что слова он выбрал правильные. Даже пузатый трактирщик, чье лицо лоснилось от жира и пота, сподобился на добрую улыбку, когда Михась подошел к стойке и устало облокотился на неё. Ноги гудели, но это было приятное ощущение. Михась уже смаковал тот момент, когда сможет снять сапоги и погреться у камина.

— Откуда будете, господин – тихо спросил трактирщик, заметив, что Михась погрузился в свои мысли и не торопится делать заказ.
— Из Бробурга иду, — ответил тот и сладко потянулся. От тепла и сухости Михася немного разморило, но он нашел в себе силы, что тряхнуть головой и вернуть мыслям ясность. Трактирщик присвистнул и, прищурившись, внимательно изучил знак гильдии, сверкающий куда ярче, чем раньше.
— Далеко вас забросило, — рассмеялся трактирщик и поставил перед Михасем тяжелую кружку с пивом. Затем, услышав тягучую руладу голодного желудка, вздохнул и поставил перед гостем миску с сухарями. – Извиняйте, господин. Ужин еще готовится. Могу вяленого мяса подать, ежели голод шибко донимает.
— Не нужно. Потерплю, — улыбнулся Михась и добавил. – А что на ужин, добрый хозяин
— Так, фасоль тушеная с луком и четверть утки на человека, — гордо ответил тот и для пущей важности выпятил и без того внушительное пузо. Михась шумно сглотнул слюну и кивнул.
— Сгодится. Запиши и на меня порцию.
— Сделаем, господин. А вы у нас по работе или проездом – спросил трактирщик, снова посмотрев на знак гильдии.
— Проездом. Но если найдется тут работа какая, то буду рад помочь, — вежливо ответил гость, делая внушительный глоток прохладного пива. Шелковая пена попала в левую ноздрю и Михась оглушительно чихнул, после чего сконфуженно рассмеялся. – Прошу простить. Месяц хорошего пива не пробовал.
— Это да, — протянул хозяин. – Наше пиво на весь край славится. Да только мой трактир его и варит. Остальные вином да водкой промышляют.
— Не, не мое, — поморщился Михась и добавил, когда трактирщик удивленно поднял бровь. – Водку надобно холодной пить. Под щи горячие с салом.
— Наш вы человек, — более благосклонно ответил тот и, заглянув в кружку, поставил перед Михасем новую. – За мой счет.
— Благодарю, хозяин. Так что с работой Есть что на примете Беру недорого, делаю качественно, — Михась скинул котомку и ослабил просоленный шнур. – Могу и показать, коли надо.
— Куда там, господин. Не город у нас, а село. Вашим знаниям тут работы не найдется, — хмыкнул трактирщик. – Но я поспрошаю наших, вдруг кому и нужен мастер.
— Поспрошай. Буду благодарен, — серьезно ответил Михась и, кивнув, оглядел помещение. Затем, не сдержав разочарованный вздох, покачал головой. Хозяин, заметив это, снова рассмеялся.
— Пятница, господин. Местов нет. Только у стойки.
— Ничего. Сгодится. А комнаты у вас нет на ночь
— Увы, господин. Королевские гонцы все заняли. Отсыпаются сейчас, — пожал плечами трактирщик. – Но я думаю, что найдем вам местечко. Не шикарное, нет. Но теплое и сухое точно.
— Да я и на сеновале посплю, если что. Не критично, — кивнул Михась и жадно посмотрел на подошедшую к хозяину кухарку, которая несла большой поднос с тремя тарелками. Воздух сразу наполнился ароматом тушеной фасоли и запеченной утки.
— Прошу, господин, — трактирщик поставил перед Михасем одну из тарелок и осторожно добавил. – Три медяка с вас.
— Не вопрос, — буркнул Михась, снимая с пояса небольшой кожаный мешочек, который казался пустым. Покопавшись, он выудил из него три темные погнутые монетки и, хмыкнув, бросил их на стойку. Хозяин улыбнулся и его ловкая рука мигом смела плату за ужин и первую кружку пива. Михась же, давясь слюной, осторожно зачерпнул фасоли, куснул хлеб и, отправив в рот первую ложку, расплылся в довольной улыбке.
— Ну как, господин В Бробурге, видать, такого не найти – хитро улыбнувшись, спросил трактирщик. Михась лукаво на него посмотрел и, кивнув, продолжил есть. Сейчас никто и ничто не смогли бы его отвлечь от еды. Однако у судьбы на это заявление были свои планы.

Стукнула дверь, послышался тяжелый грохот упавшего тела, а потом помещение наполнилось разномастным хохотом. Лишь хозяин украдкой покачал головой и Михасю показалось, что в глазах трактирщика мелькнула жалость. Но от ужина Михася все-таки оторвали. В нос пахнуло немытым телом, и гость поморщился, после чего повернулся в сторону запаха и удивленно замер, увидев смотрящие на него зеленые глаза. Яркие, словно драгоценные камни на рынках Бробурга, живые и… безумные.
Перед ним стоял человек. Если его, конечно, можно было бы назвать человеком. Был он грязен и неопрятен, а жесткие волосы торчали в разные стороны. В ветхой одежде незнакомца зияли дыры, сквозь которые виднелось давно немытое тело, но лицо было еще чуднее одежды. Крупный, словно растекшийся по физиономии нос. Толстые губы, на которых застыла жалобная гримаска. И глаза. Зеленые, яркие и безумные. Но, судя по спокойной реакции посетителей, человека знали и Михась немного расслабился.

— Привет, Василек, — улыбнулся хозяин. Незнакомец, вздрогнув, посмотрел на него и Михасю почудилось, что в безумных глазах на миг мелькнуло понимание. – Ты чего народ опять пугаешь
— Не пугаю, дядько Ропс, — ответил тот на удивление приятным и мелодичным голосом. Михась, усмехнувшись, вернулся к своему ужину. Утку надлежало съесть горячей, пока мясо не стало похожим на кожу с голенища его сапога. Незнакомец потоптался и, чуть подавшись вперед, шепотом добавил. – Галку ищу.
— Галку – удивился трактирщик, а потом хлопнул себя по лбу. – Так вон она. На балке сидит.
— О, — протянул незнакомец и в этом возгласе послышалось столько радости, что Михась невольно дернулся и посмотрел, что же там за странная Галка такая.

Ей оказалась небольшая птичка. Соловушка. Серая, с длинным хвостом и умными черными глазами. Она сидела на верхней балке, чуть поодаль Михася. И, только заметив, что безумный Василек её заметил, тут же слетела вниз и примостилась у того на плече. Михась тихо присвистнул, подивившись такому представлению, а потом снова улыбнулся, заметив, что волосы Василька зашевелились и там показалась еще одна птица. Еще один соловей. Гораздо меньше Галки.

— Галка, ну шо ты… Куда убежала Мы с Милькой тебя так ждали, так ждали, — с нежностью принялся бормотать Василек, не смущаясь хохота посетителей, тоже наблюдавших за странным увальнем. Михась улыбнулся и, отложив ложку в сторону, вновь приложился к пиву.
— Ты гляди… — протянул он и не договорил, потому что соловушки вдруг принялись посвистывать и пощелкивать, словно разговаривая с Васильком. Тот им тихо что-то отвечал, смеялся и очень нежно касался перышек крохотных птах, совершенно не боявшихся человека.
— Ну шо ты, солнышко мое Шо такое – бормотал Василек, а маленькая птичка млела от его прикосновений. – Зернышек хочешь Али червячка, а А можа супа дядько Ропс даст
— Даст, даст, — кивнул трактирщик. – Зайди перед сном, Василек. Малаша тебе плеснет.
— Зайдем, зайдем, — подтвердил Василек, а потом вздрогнул, когда услышал скрип ступеней. Затихли и остальные посетители, а Михась, прищурившись, посмотрел на двух зевающих королевских гонцов, спускающихся в общую залу.

Оба высокие, рослые, с надменными лицами. Облаченные в королевские цвета – «кровь на изумруде». В их глазах была лишь лень, и сон еще не оставил их мысли. Михась вздохнул и, повернувшись к тарелке, принялся быстро набивать желудок. Словно понимал, что доесть ему не дадут.
Двое подошли к стойке, брезгливо посмотрев на сжавшегося Василька. В глазах одного мелькнул недобрый огонек, но тут же погас, когда хозяин кашлянул, словно старался отвлечь их от безумца.
— Как спалось, господа – спросил трактирщик. Старший гонец, на груди которого горела огнем бляха, поморщился и, присев на стул, помассировал виски.
— Кровати у тебя – дерьмо. Клопов, как на манде блудливой бабы, Ропс.
— Так не ждали таких важных, господин. Ежели бы я знал, то вытравил бы гадов, уж простите, — забормотал трактирщик, густо покраснев.
— Насрать, — отмахнулся тот и скомандовал. – Пива мне и моего другу.
— Конечно, господин. Прошу, — Михась, поджав губы, подвинулся, когда трактирщик поставил на стойку две кружки. Старший гонец, глотнув пива, лениво рыгнул и, повернувшись к притихшим гостям, с вызовом посмотрел на них. Те сразу же сделали вид, что их ничто не интересует, и помещение вновь наполнилось гулом. Правда, осторожным и не таким громким, как раньше.

— Ты из Бробурга – спросил старший гонец, повернувшись к Михасю и заметив знак гильдии.
— Да, — коротко ответил тот, ковыряясь в тарелке.
— Нужда тебя в такой путь толкнула или работа
— Работа.
— Ты немногословен, да, мастер – в последнем слове мелькнула издевка, но Михась и бровью не повел.
— Да, господин. Устал просто. Ноги гудят и голова тяжелая.
— Ну так пиво Ропса тебе боли добавит, — хохотнул тот и, зевнув, обратился к хозяину. – Вели подготовить наших лошадей.
— Конечно, господин, — кивнул трактирщик и, повернувшись в сторону кухни, где, словно наготове, у дверного косяка стоял худенький мальчишка, резко кивнул. – Кушик, слыхал Подготовь лошадей для господ!
— Да, папко, — откликнулся мальчонка и мигом исчез. Старший гонец снова принялся гулять взглядом по трактиру и, заметив стоящего неподалеку Василька, хищно улыбнулся.
— А ты же этот… как там тебя А! Соловушка, да – рассмеялся он, но смех, кроме второго гонца, никто не поддержал. – А спой нам Соловушка!
— Сп… спеть – запинаясь, переспросил Василек и в его глазах мелькнул ужас. Михась поморщился и, скрипнув зубами, сжал краюху хлеба в кулаке.
— Ну да. Ты ж певун тут первый на деревне, нет – издеваясь, бросил старший гонец. Он подошел ближе и смерил безумца внимательным взглядом. – Или соловушки твои пусть споют. Дорога у нас дальняя… скрась её песней. А, самородок
— Не… не хочется, дяденька, — мотнув головой, ответил Василек. Он сделал шаг назад и снова вздрогнул, натолкнувшись на второго гонца.
— Не хочется – удивился старший. Он улыбнулся, ласково потрепал Василька за плечо, согнав Галку, а потом вздохнул. – Пой!
— Но…
— Пой, сученок! – прорычал он и, резко выхватив меч, секанул им воздух. Почти сразу же тишину нарушило отчаянное щелканье и свист, заставившее старшего гонца довольно улыбнуться. Василек, дрожа от ужаса и не обращая внимания на обнаженный меч, смотрел на разрубленную пополам Галку, лежащую на полу. Маленький Милька, которого безумец бережно прятал в широкой ладони, заходился свистом и от этого отчаянного крика дрогнуло даже сердце второго гонца. Он попытался вставить слово, но старший так на него посмотрел, что второй гонец моментально вытянулся в струнку и на его лице застыло отрешенное выражение. Старший повернулся к Васильку и похлопал лезвием руку безумца. – Ты споешь мне! Или сначала я лишу тебя второй птицы, а потом ты лишишься крыльев.
— Я спою, дяденька. Только не трогайте их. Не трогайте Галку. Не трогайте Мильку, — давясь слезами, ответил Василек. Михась шумно выдохнул и попытался подняться со стула, но железная рука трактирщика, надавившая на плечо, не дала ему этого сделать. Повернувшись, Михась увидел, что тот с мольбой смотрит на него и гнев понемногу угас.

 

Василек, продолжая прятать в руке плачущего соловья, вышел на середину зала, жалобно посмотрел на старшего гонца, потом перевел взгляд на других посетителей и тяжело вздохнул. Все прятали свои глаза. Прятал трактирщик Ропс. Прятал второй гонец. Прятал мельник и кузнец. Лишь двое выдержали взгляд безумца. Старший гонец и Михась, сжимавший побелевшей рукой хлебную краюху. А Василек, снова вздохнув, вдруг запел. Михась от удивления открыл рот и не веря уставился на безумца, которого словно подменили. Такого нежного и красивого голоса ему еще не доводилось слышать.

— Я хотел бы время изменить,
Я хотел бы жизнь свою отдать.
Но мне из жизни этой не уплыть,
Ведь мой удел один. Страдать.

Страдать и верить, что когда-нибудь,
Увижу вновь я ваши лики.
Когда пройду я жизни путь,
В конце его предстану пред Великим.

Тогда я попрошу Его лишь об одной услуге,
Чтоб дал увидеть вас. И только.
Чтоб прикоснуться дал. Сплетутся наши руки.
Я улыбнусь. Ведь мне не будет больше горько.

Вы – две соловушки мои,
И вас любить я буду вечно…

Василек не допел, потому что старший гонец резко швырнул в безумца свою кружку с пивом. От громкого лязга вздрогнули все, а Василек, глотая слезы, посмотрел на старшего, на лице которого мрачно светилась жестокая улыбка.
— Дерьмо твои песни, самородок. С такими песнями тебя и шутом-то никто не возьмет. Ладно, пошли, Огустас, пока я не спалил этот чертов клоповник, — бросил он второму и, отпихнув ногой разрубленного соловья, направился к выходу. Второй гонец, словно извиняясь, пожал плечами и помчался следом за старшим.

Трактир быстро опустел. Люди расходились пьяными и злыми. Не витали в воздухе сальные шутки и даже жена трактирщика Малаша осталась без привычных шлепков по безразмерному заду в этот вечер. Трактир опустел и остались в нем лишь Михась, который пристроился у камина, и Василек, стоящий на коленях перед разрубленной птицей.

— Почему ты остановил меня – тихо спросил Михась, когда трактирщик поставил перед ним еще одну кружку пива и постарался быстро улизнуть. Вздохнув, он повернулся, посмотрел на Василька, после чего сел рядом на косой табурет и чуть подался вперед.
— Гонцы жестоки, господин. А король куда жестче. Да, могли бы им морды набить… и справедливо было бы, да только на следующий день наше село бы спалили. Одна радость только…
— Что король одной ногой в могиле – мрачно усмехнулся Михась. Трактирщик кивнул, но как-то опасливо, словно боялся, что кто-то увидит это. – Поделом старому ублюдку.
— Поделом-то поделом, господин, — согласился трактирщик. – Вы историю Василька-то не слышали, небось
— Нет, — помотал головой Михась. – Какую историю
— Василек наш королю служил когда-то, — грустно улыбнулся трактирщик, смотря на безумца. – Война тогда была.
— Да, помню. Король против брата пошел, — кивнул Михась. – Я тогда в гильдию только устроился, на мастеровых война не распространялась.
— Оно и к лучшему, господин, что так случилось. Васильку не повезло. Его в селе все любили. За песни, добрый нрав, за свет, который он нес. Жену его любили. И сына его тоже. Галка и Миль. Так их звали.
— Вот оно что… — протянул Михась и, вздохнув, кивнул, прося трактирщика продолжить.
— Голодно тогда было. Война же. Солдаты все забирали. У них тоже все забрали. Даже ручного соловушку Мильки забрали и на костре зажарили. Соловушку-то ему Василек подарил, когда на войну уходил. А их… их сожгли прямо в доме, господин. За то, что соловушку этого не отдавали. Василек тогда через неделю вернулся. Мы так и не разобрали пе

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *