Ёхин

Когда б я знал, как жить иначе-
Я б вышел сам в дверной проём…
(Борис Гребенщиков)
***
Вольное примостилось на берегу реки Волги. Небольшое село с гордым именем. Сама земля-матушка его берегла, вздыбившись горами, ощерившись изломами известняка по берегу реки. Словно в ладонях добрых да сильных скрывалось поселение от завистливых глаз, от бушующих стихий.

На окраине села Вольное стоял храм, аккурат возле кладбища. Ладный такой, да ухоженный. При храме был небольшой монастырь, где всякого просящего привечали.

Как то на заре потревожил рассветную тишину стук в ворота.
Сонный привратник отворил путнику, оглядел оценивающе. Худощавый, легкий, гибкий, что твой камыш. Одет опрятно, хоть и не в сезон. В соломенных волосах ветер заплутал, улыбка во весь рот, да синь летнего неба в глазах. Цепляли эти глаза. Глянешь и светлее, будто солнечный луч на сердце упал, тепло и весело станет. Только не всем такая радость в пору, кто в заботе и суете- не разделит…

Парень назвался Ёхином. Странное имя, подстать путнику.
Монахи приняли его, как и прочих. Напоили-накормили, одежу справили. Педложили кров. Условие одно только для послушников, быть смирённым да почитать старших тебя.

Зажил Ёхин в общине. Тут закавыки-то и посыпались. Добрый парень, а затрещал общинный уклад по швам с его появлением. Хоть и не делал ничего дурного, а все прилетало ему день ото дня от батюшки, да от дьякона. Послушники смеялись больше. Как ни люб им был Ёхин, а показывать своё расположение было боязно. Так и жили.

Сели как-то раз трапезничать. А Ёхин голодный был до жути. Почась, воды натаскал с колодцу, да дров нарубил неимоверное количество. Сели, значит, за стол. А он хвать кусок, да и начал есть. Послушники аж рты пооткрыли. Не иначе сейчас небо рухнет- пищу не благословили, а он за ложку! Ох и влетело ему, по первое число. Грешник первой категории, что с него взять.

Начислили ему, работ исправительных. Да только работ то он не боялся.
— Трудишься значит,- спросил настоятель.
— Тружусь, батюшка,- отжимая тряпку, весело отвечал Ёхин.
— Много в тебе энергии неуёмной. Молись больше, да Писания читай, нешто и прок выйдет.
— Закон, что дышло ба… то есть не в коня… оно то конечно…Прости, батюшка, не со зла ж я, — вконец смутился Ёхин пред грозным взором настоятеля. Послушники, что рядом натирали полы мастикой, брызнули смехом. Пытались его приглушить, да разве удержишь.
— От непуть! Вы только гляньте! Да ты как с батюшкой должон разговаривать! — Остановился проходящий мимо дьякон.

Ну опять, разнос парню. Принял покорно и с благодарностью. Только не спалось Ёхину,- не обида, не злость тому причиной. Силися понять, что ж не так, отчего благие его намерения в такое-то выливаются. Кабы проходил кто мимо затвора, ему отведенного, услышал бы:

— …А у меня и вылетело… я ж не хотел кого обидеть, Понимаешь Я ж не со зла… Научи меня! Работать надо, то разумею. Труд он душу красит… А в Писаниях слаб я, может труд еще и понимания добавит, а Ответь, Отец!
Образа молча внимали распластанному пред ними отроку.
***
Настоятель монастыря Никон обликом напоминал медведя. И норовом обладал под стать внешности. Ценил добрую шутку, вкусную еду, искреннее слово. Добродушный и веселый, вмиг он мог перемениться, ибо при отроках только покажи слабину, враз на шею усядутся. От того тучами да молниями управлялся настоятель также просто.
Спешку да суету Никон не одобрял. Вот и в этот раз, потянулся с удовольствием, до хруста, полежал чуток, слушая, как стучит сердце, разгоняя кровь по жилам. Встал окрестившись, подошёл к окну.

Утро в селе начинается с петухами. А в общине и того раньше. Солнце едва-едва осветило свод горизонта, окрасило восток ярко-алым. Лето тёплое выдалось, урожайное. Первые, утренние птицы щебечут, роса на траве. Благостная улыбка расцвела на лице настоятеля. Сколько уж рассветов повидал, а в каждом есть что-то свое, невиданное, удивительное. Вот и сегодня. Горячий летний воздух и солнечные лучи окрасили часовенку в нежно розовый цвет. Диво, да и только!

Никон сморгнул и пригляделся. Улыбка сползла с лица. Стыдливо спряталась в густой бороде, брови сошлись к переносице. Не солнце то, Ёхин, чтоб ему, раздобыл где-то варжонку, кисти, и сейчас аккурат заканчивал художества свои.

— От непуть!!! — В сердцах выкинул Никон.
Распахнул окно, со всей души гаркнул, осекая самозваного маляра:
— Ты что же это, нехристь, наделал-то, а!
— Оии батюшка, — так же нараспев отвечал Ёхин, радостно, без тени смущения или того пуще издевки, — не серчай! Неужто не хорошо вышло Старался я. Мне то сам Бог сказал на молитве, мол, выкраси мне храм…
— Что ! Прям в розовый !!! — оборвал его на полуслове Никон.
— Так… красивый то цвет, веселенький тко, да глаз радовает…- негромко промолвил послушник.
— Тьфу ты… житие то мое!!! — опуская руки, сплюнул настоятель.

На шум уже собрались люди. Высыпали на двор, удивленно глазели на часовенку, что своим необычным цветом притягивала взор, однако ж никаким церковным стандартам не соответствовала. Ждали суда над своевольником.
— А ты, отче, в чулан его посодь, пущай посидит, мож ума то и прибавится, — посоветовал дьякон Алексий.

Дьякон был мужик суровый, кардинальных мер исправления, и отроки его побаивались. Сам же он почитал Никона, и никогда себе не позволял вольности, относительно подопечных. Оба поспешили на улицу, где собрались все, кто служил при храме. Ёхин закончил свои малярные изыски, только спускаться с уступа крыши не особо торопился. Тянул руку за котёнком, который сидел на выступке.

Всклокоченные волосы, лицо в краске, глаза озорно блестят, но покорно прячутся в ожидании трепки.
— А ну! Чего рты пооткрыли! Мигом белила навести, и чтобы к обедне следа не осталось от бестыдства этого! — рявкнул Алексий, и перекрестился — Прости ты Господи!
— Да погодь, Лексей, а нешто и впрямь Господь сказал… Пущай пока так постоит. — Задумчиво произнёс настоятель.
Чудны дела Твои, Господи…

Мысли о случившемся не отпускали батюшку настоятеля. Хороводили, не давали уснуть. А бессмысленной суеты Никон не любил. Посередь ночи настоятель тихонько вышел из кельи. Прошёл по спящему монастырю, остановился возле затвора. Тонкий луч зажженной свечи выбивался из-под неплотно прикрытой двери. Никон заглянул в комнатенку, и увидел,- Ёхин «звездой» лежал на полу перед иконой. «Словно Давид, — мелькнула мысль у настоятеля. — Нежто и правда Бог его ведет».

Утрешний знакомец, котенок, снятый Ёхином с крыши, устроился на спине парня и громко мурчал. Кажется и огромный лишай его, сожравший шесть от подушья до самого плеча, не беспокоил котейку.
Парень горячо молился. Никон прислушался. Из коротких фраз, доносящихся из комнаты, можно было уловить смысл молитвы. Только это не была молитва коим учат, не зазубренный из молитвослова псалтирь. Парень не молился, он разговаривал с Богом. Как со своим Отцом, с Создателем всего сущего.

Спрашивал совета, искал прощения и напутствия. Искренность эта и смутила и тронула игумена. Именно эта неподдельная чистота истинного поклонения — никак не увязывалась в облике этого парня. Не соответствовала его поведению, ведь он мог и за стол усесть, не благословив пищу, и не проводил много часов стоя на коленях, а вот же, в три часа ночи, перед иконой…

Они просидели до утра, беседуя. Очень хотелось Никону понять его, да вразумить.

— Ты ж пойми, неровен час нагрянут высокие гости, мне ж что Я вижу, что верующий ты, а Писаний не знаешь!
— Как же, батюшка, читаю я, верую! Только не все мне понятно, в книге этой мудрой.
— Что не ведаешь, так спрашивай, нежто тебе ответ некому дать Вот в чем смысл твоего бытия
— Известно, жду я, как и все мы, аки придёт Христос светлый, да и заберёт нас к Себе, всех верующих, к Себе на небо, истинно верую! Вот только не знаю, как это, ужель прямо и полетим
— Прямо и полетим. — Ответил Никон вздыхая и поглаживая котёнка. — Коли душу свою очистим. В дверях оглянулся:

-А животинку убрать надо, не место ей здесь.
***
Воскресным утром собирался народ на богослужение. Со всех окрестных деревень приходили. Вроде и знали, как водится всё про всех, и друг дружку, а виделись то редко. Вот и было место раз в неделю, где встречались родные да знакомые, с Разгуляя, да с Вольного, с Холмогоры да с Марьино. Все встречались тут, на богослужении, поговорить, новости узнать.

Много народу было, то там то там слышно было, — как храм обсуждают, необычный цвет свежевыкрашенных стен одобрения в народе не вызвал. Впрочем, как и все у нас, необычное, неудобное, выбивающееся из привычного укладу.

А как узнали, что это дело рук нового послушника, то враз печать поставили,- не быть этому монахом, точно выпрут.

Служба уже полчаса как шла своим чередом, батюшка читал нараспев из книги Исайи. Как вдруг атмосфера поменялась за три секунды, раз — ни с того ни с сего застонал главный колокол — Дыынннн…

Отец Никон остановился читать, давно никто не был на звоннице, место звонаря уже поди две недели пустовало.

Два — большая Библия на амвоне с гулким хлопком закрылась, и эхо многократно отразилось звуком от высоких сводов.

«Дынннннн»…- пел благовест.

Три — над иконостасом вдруг отлило серебром, свет словно как озарил центральную часть. Вся церква притихла, чувствуя как ЧТО-ТО заглянуло в храм.

Снова запел благовест, и с третим разом, вся церковь увидела, как один из служителей стал отрываться от земли. Это был Ёхин, расставив руки, и задрав голову вверх,- он поднимался к куполу, и медленно «таял» в облаке дивного Света…

Долго ещё потом молва ходила, никто глазам-то своим не поверил, только стоит и по сию пору храм, выкрашенный в красивый нежный цвет, да нет-нет и видят на приступке у крыши плешивого котёнка…

Макс Старков

Источник