Честно говоря, у меня уже мало что вызывает отвращение.
Муравьи в сахаре. Жуки в крупах. Черви в морозилке. Гнилые зубы.
Мышцы практически атрофировались. Это не удивительно, ведь я могу сутками не вставать с кровати даже по нужде, что тут говорить о прогулках.
Таракан умер в моей кружке с водой. В тарелке на кухне появилась новая цивилизация плесени. Укусы клопов на коже.
Мне пришлось отстричь себе волосы, чтобы не расчёсываться. А ещё иногда в них оказывалась всякая живность.
Дни тянутся, как что-то вязкое, гудрон, например, или каучук. Здоровая, как бык, я прожигаю жизнь в роли лежачего больного. Возможно, я даже не замечу, если у меня когда-нибудь появятся пролежни.
Родители всё ещё присылают деньги. Они пока не в курсе, что я уже давно не хожу дальше коридора, ванной, туалета и кухни, а в институте моё имя первое в списках на отчисление. Я не представляю, как решу эту проблему. Наверное, подожду, когда в квартире заведутся крысы и сожрут меня.
Тюль, поеденный молью. Склад мусора на письменном столе. Пассивное самоубийство.
Сегодня особенный день. Горячий свет заходящего солнца будто бы пытается проплавить меня насквозь.
Пыль, летающая в воздухе. Тёмный налёт на раковине. Близорукие глаза.
Сегодня особенный день, потому что он один из тех, когда я нахожу в себе мужество доползти до ванной.
Из крана струёй ударяет зеленоватая вода. Комнату заполняет запах рыбы.
Запах болотной тины. Запах гнили.
Дон зацвёл. Локальная экологическая катастрофа.
В первую весну здесь это пугает, но потом привыкаешь.
Какое-то время я ещё стою у раковины и смотрю на неё туповатым взглядом. Вместо того, чтобы умыться, я просто кладу голову под струю.
Честно говоря, у меня уже мало что вызывает отвращение. Но от запаха этой воды хочется блевать. Благо, мой желудок настолько пуст, что, наверное, прилип к спине.
На кухне удаётся найти пару картофелин, которые ещё не сильно подгнили. Рыбные нотки будто осели у меня в носу и приём пищи сопровождается постоянными рвотными позывами.
Мухи не помещаются на липкой ленте. Жир, намертво въевшийся в плиту. Вспухшие синие вены на отёкших ногах.
Я стараюсь не смотреть в сторону холодильника, полного опарышей, и не обращать внимание, что тарелка покрыта слоем засохшей корки, напоминающей коросту.
Покачиваясь из стороны в сторону, будто маятник, я снова достигаю комнаты. Вот и закончился очередной бесплодный день.
Сигареты прямо в кровати. Сломанные ногти. Полы, усыпанные выпавшими волосами.
Угнетённая нервная система.
Всю ночь мне снится болото. Топь засасывает на дно, а поверхность покрывается мутной плёнкой, вода от тины вязкая, как кисель или даже студень, и я глотаю тошнотворную жижу, пока не захлёбываюсь ею, а откуда-то сверху доносятся голоса: «как долго её тело пролежало здесь». Я вскакиваю, обливаясь холодным потом, и меня тошнит прямо на пол. Желудок заходится в судороге, за окном раннее утро, даже не начало светать. Всасывая воздух, как рыба, выброшенная на берег, я хватаюсь за живот, и вдруг понимаю, что мои ноги стоят в воде. Впотьмах приглядевшись к полу, я замечаю что всё вокруг залито, и, забыв о своей тотальной невозможности двигаться, вскакиваю в отчаянии и начинаю метаться по комнате. Кое-как в панике различив дверной проём, я выбегаю в тёмный коридор, где падаю на пол и снова скручиваюсь в приступе тошноты.
Мне хочется плакать, и я не сдерживаюсь, я рыдаю навзрыд, утирая лицо от слюны и желчи.
Боже, это же всего лишь сон… Страшнее то, что мне придётся объясняться с соседями снизу.
Лучше уж сразу резануть какой-нибудь провод, сидя в воде, а дальше поминай, как звали.
Ценой невероятных усилий я направляюсь в сторону ванной комнаты.
Посреди неё стоит человек. Я замираю в дверях, как вкопанная, (ибо астения делает мои мыслительные процессы медленными и вязкими, а голову заполненной плотным туманом), и затем, вперяясь уже привычным туповатым взглядом, пытаюсь понять, почему один вид маленькой незнакомки вызывает острую тревогу и ощущение, будто меня накормили битым стеклом. Что-то в ней определённо неестественно, ненормально, и то, что она неведомым образом проникла за закрытую дверь и начала крутить краны, это подтверждает.
Я резко отскакиваю назад, когда осознаю: передо мной моя точная копия, но со вздувшимся телом, трупными пятнами, вся покрытая зловонными водорослями и какой-то слизью.
Вода, приходящая отовсюду сразу, (из кранов, с полотка, стены сочатся ею) будто угрожающее сопровождение моего двойника, как в фильмах зловещая музыка сопровождает появление привидений.
Я не понимаю… Я же скинула её с моста несколько лет назад, когда поселилась здесь.
Как раз после этого Дон стал зацветать сине-зелёными водорослями.
Иногда, когда мы взрослеем, нас меняет слишком радикально, слишком круто. Пусть я худшая версия себя, меня раздражал этот наивный ребёнок, эта перспективная смышлёная девочка, я скинула её с моста и убила.
Даже если я не дала нам права на нормальную жизнь, детство кончилось, теперь всё по-иному.
Честно говоря, у меня уже мало что вызывает отвращение. Но то, кем я стала по сравнению с этим ангелом, настоящая мерзость.
Именно поэтому она не должна существовать. Даже если я жалкая, больная, даже если я разочарование, эта старая версия меня мне больше не нужна.
Пусть убирается.
Зелёный налёт. Дерматит на кистях. Болезни жкт.
Каждую ночь во сне я вижу наши воспоминания, иногда это счастливое время, беззаботность, вкус настоящей жизни, а не её гаденький суррогат. Иногда я раз за разом иду ко дну и потом просыпаюсь в объятиях липкого ужаса.
Не зависимо от того, что я вижу, каждую ночь я снова и снова топлю себя из прошлого в своей ванной.
Запах сине-зелёных водорослей неразрывно связан с её появлением.
Я больше никогда не буду хорошей. Я больше никогда не буду счастливой.
Кстати, тело, найденное в реке, так и не опознали.