Когда Луизу никто не видит, она переодевается. Снимает опостылевшую голубую форму и надевает зелёное платье. Струящееся, нежно-переливчатое — то изумрудное, то авантюриновое, то малахитовое.
Впрочем, такого не бывает почти никогда. Что поделать, такая работа. Она наблюдает за ними, но — неизбежно — они наблюдают за ней.
Новый день, и новые наблюдения. А впрочем, всё старо, как мир. Войны, религии, эпидемии, жестокие режимы. Та же возня.
Луиза зевает. Как же ей это всё надоело. И зачем только она послушалась чужих советов и отучилась на исследователя. А ведь могла бы носить зелёные платья, целыми днями рисовать извержения вулканов, ураганы и метеоритные дожди. Творческая профессия. И никаких объектов наблюдения, вирус бы их всех побрал. Всё равно ведь уже понятно, что эксперимент не удался, и дальнейшее наблюдение ничего не даст.
Эх, нужно возвращаться к работе. Луиза смотрит вниз. И вдруг — улыбается. Половина исследовательской площадки медленно, но верно наливается зелёным. Луиза не любит белый, не любит коричневый. И всегда радуется, когда внизу становится чуть больше её любимого цвета.
Где-то внизу, безумно далеко, молодое деревце раскрывает почки. В небо вспыхивает живое зелёное пламя. Сверху оно выглядит как крошечный мазок в картине импрессиониста.
Деревце не знает, как оно выглядит сверху. Оно просто любит зелёный цвет. Потому что такого цвета небо, когда никто на него не смотрит.