True ded story

Деду Потапу было 75 лет. Он сидел на балконе, курил «Приму» без фильтра. На дворе замерзал ноябрь.

Из комнаты на балкон высунулась златовласая голова внука:

— Дед, погуляю пойду с пацанами.

Потап сделал последнюю крутую затяжку и пустил дым по седой бороде:

— Ну иди… а куда собрался-то

— Да там две остановки на электричке. По городу походим просто.

— Просто А чего разрядился как курица

На внуке был свитшот с изображением Курта Кобейна и джинсы до щиколоток. Ему недавно исполнилось 15. Он ступил тапком на балкон и поёжился:

— Холодно. Ты как сидишь тут часами вообще

— Знаю, что холодно, а ты хрен-те в чём! Вот у меня — другое дело, — дед указал на свой красный свитер крупной вязки, — Я тебе историю расскажу. Сходи за тубаретом…

— Ну… дед. У меня электричка. И правильно: «табуретом».

— Сходи-сходи. Послушаешь старика хоть пять минут. Может, поумнеешь.

Внук нырнул в комнату и скоро вернулся в халате. В руках табурет. Сел:

— Давай, время true ded story.

Потап зыркнул строго на внука, смял папиросу и бросил в банку из-под кофе. Начал:

— Было мне, как тебе сейчас, примерно. Ехал от бабки Насти. Стужа стояла… на дворе ноябрь, а птицы: на лету дохнут с мороза такого. Это тебе не то, что сейчас… морозишки, один пшик.

А бабка Настя жила у чёрта на куличиках. Я к ней раз в год на каникулы ездил. Повидаться. Да девок деревенских пощекотать.

И вот пришла мне пора ехать домой. С бабушкой попрощался, гостинцы в охапку сгрёб и пошлёпал к станции. Добрался, впрочем, без происшествий, хоть и пешком семь кило́метров…

— Киломе́тров, дед…

— А Ты поучать пришёл или умного человека слушать Ишь ты! Так вот…

Дождался поезда этого четырёхвагонного. Полпачки, помню, скурил, пока ждал. И сел, думаю, дай покемарю. Всю ночь ведь с девками колобродил. Под утро только домой вернулся, чтобы бабка не заругала.

И уснул у окна. Крепко так уснул! Колёса стук-стук. Деда твоего и сморило.

Потом просыпаюсь. Глядь, а где же я еду-то! За окном темень да пустота, что у медведя в брюхе. И в вагоне лампочки ту-у-ускло так горят, стервы…

Иду по вагону: люди спят все. Тихий час, как будто. Прошёлся по всему составу. Народу немного, и все до единого спят. Ладно, думаю, пойду покурю в тамбур.

В головном вагоне вышел, значит, в тамбур. Спичкой чирк-чирк. Ни-и-черта не горит. Вдруг, вижу, девчонка сидит на полу, едва одетая. В платьишко одно серенькое. Коленки подогнула, как русалка хвост. Поднимает на меня глаза и говорит со вздохом:

— Ах, куда же ты едешь, Потапчик

И смотрит глазищами своими. С поволо-о-окой такие, водянистые. А сама, вроде мне ровесница…

— Дед, ладно тебе, — внук поёжился в халате, зевнул, — какая ещё русалка водянистая Откуда ты взял это хоть

— Дурень ты! Из жизни взял! Твою ж мать… Слушай! Кому говорят! — Потап сунул руку в карман брюк за папиросой, но передумал:

— Домой еду, — говорю, — а ты

И что-то нехорошо мне стало. Махнул рукой и в вагон ушёл. Сел в середине рядом с женщиной в косынке. Отдышаться захотелось. Сердечко: таки-так… таки-так. В окошко вглядывался-вглядывался: ни зги.

Потом скосился на бабу в косынке: бледная, как покойник. И косынка красню-ю-ющая, а лицо… что щиколотки твои на морозе. Тронул её ладонь — лёд. Так и есть: покойница. Аж перекрестился с испугу! Хоть и церквей-то уж не было совсем. Совок!

Побежал по вагонам. Здесь-там: одни мертвецы. Да что ж это!

Проверил всех до последнего вагона. Ни дыхнут, ни чихнут. А у самого сердце быстро-быстро молотит: так-так-так-так. Получается, один я живой… ну, и девка та из первого тамбура. Обернулся и чуть не грохнулся, как был, в полный рост. Стоит…она в дверях:

— Ну что ты маешься всё, Потапчик — устало так тянет, — Сядь, покимарь ещё. Долго ехать-то.

— Куда, — спрашиваю, — куда ехать, родная!

— Ну, вот и молодец. Родная, конечно, — и засмеялась бубенчиком, вроде как подловила меня. А от смеха этого холод ползёт по полу и кровь внутрях стынет.

И что приметил тогда: стою-дрожу… холод собачий в вагоне, а по лбу пот стекает. Во, как бывает!

Она мне:

— Давай тогда родниться, Потапчик, — и ступает ко мне через вагон ме-е-едленно, пла-а-авно. Не идёт, а пишет.

Подошла ко мне вплотную. Смотрит глаза в глаза, лыбится. Красивая девка, кстати. Только смертью от неё за версту несло!

А я к стеночке прижался. Что мне было-то. Эх! Скажи спасибо, что не описался! Хотел что-то сказать и только: «м…м…ммм…» Язык, видать, отмерзать начал.

Пока мычал, она меня возьми, да обними. По-простому так, как старшего брата. Ручонки у неё хоть и тонкие, но кре-е-епкие были. Говорит:

— Хороший ты, Потапчик! Давай, твоя остановочка. Увидимся ещё!

Слыхал! Увидимся, говорит! Поезд тормознул, и дед твой выскочил. Гляжу, и правда — моя станция. Ишь! И фонари яркие, какие горят, и воздух родной. Смеяться захотелось! Жив! Но тут обернулся на состав — отъезжает. И все пассажиры через окна лупятся глазками своими мёртвыми, а я живой остаюсь здесь, один.

— Во-о-от, внучек! — с этими словами Потап закурил новую папиросу.

Внук растерянно моргал глазами:

— Что: вот Дед А к чему это всё На электричках мне теперь не ездить или что

— Балда ты! Слышу звон, да не знаю, где он! — Потап затянулся, привстал и сплюнул через в щель в зубах, — Говорю же, от бабки Насти я ехал! А бабушки у нас что А! Вя-я-яжут — вот что!

Дед указал на свой красный свитер крупной вязки:

— В деревне все говорили, что прапрабабка твоя колдуньей была. Этот свитер она мне связала и подарила тогда перед отъездом. Я и надел сразу, чтобы бабушку не расстраивать. А видать свитер из какого-нибудь волоса конька-Горбунка! Волшебный! А может, просто, зело тёплый! Так и выжил твой дед! Так что…вот держи, внучек! В добрый путь!

Потап стащил свитер через голову и протянул внуку. Тот рассмеялся:

— Ну ты и маркетолог, дед! Такую историю сочинил, чтобы одеть меня по-своему… ладно, давай. Всё равно раздеваться вряд ли где-то буду. Хотя… — внук нацепил свитер прямо на балконе, отдал деду халат и свитшот. Стал разглядывать себя в отражение в окне:

— Он, вроде, на меня прям. Смотрюсь, как хипстер! Ладно, побежал я!

Внук быстро собрался и вышел из квартиры.

Потап закурил очередную папиросу и наблюдал, как прячется солнце за горизонтом. Кутался в халат. Сзади послышался смешок:

— Потапчик! А, Потапчик! Что же ты мёрзнешь стоишь, без свитера Вот мы и свиделись снова!

Потап опёрся локтями на перила балкона. Курил, не оборачиваясь: «Какая разница, есть у смерти лицо или это только глупая фантазия». Почувствовал, как по груди поползли холодные цепкие руки и потянули назад. Он попытался удержаться за перила, но в сердце что-то сильно кольнуло.

Старик упал на пол балкона. Несколько раз судорожно вобрал воздух в грудь и… отошёл.

Лёнька Сгинь

Другие работы автора:

Источник