Фаду

 

Фаду «Как твои мысли, и вечный огонь в глазах, как печать на устах… Убей меня, убей меня, поэт… Но будет на небе вечный праздник, и будет в сердце тоска у теней бесплотных…» – в песне было

«Как твои мысли, и вечный огонь в глазах, как печать на устах… Убей меня, убей меня, поэт… Но будет на небе вечный праздник, и будет в сердце тоска у теней бесплотных…» – в песне было столько пафоса, витиеватости… Жулиана немного переборщила. Когда она вот так солировала, на душе делалось совсем пусто. А от этого и мыслей никаких не возникало.

Сперва она пела фаду. Я не знал португальского языка, но понимал по ее интонациям, что она поет что-то грустное. А в конце все обязательно заканчивалось всплеском воодушевления и страсти к танцу. Последнее было особенно ярким, потому что она начинала петь громче прежнего. Она топала ногами и поднимала руки вверх. С каждым днём Жулиана казалась мне все прекрасней.

Жулиана пела, а я вспоминал свою жизнь. Вспомнил, как прямо перед войной попал в армию, как воевал, как – вместе со многими – уехал в Константинополь, а оттуда на запад, в городок Z, что располагался на берегу Лионского залива. Я устроился сторожем – эта была единственная на тот момент доступная для меня работа. Но я не стеснялся даже такого дела, в отличие от попутчиков.

Из «Лиссабона» я вышел на улицу. Было почти темно, как всегда в это время на юге. Рядом со входом стоял «форд» Жулианы. Из-за его бокового стекла мне улыбалась её смуглая мордашка. Я помахал ей рукой, и она улыбнулась в ответ. Совсем по-детски. Наверно, я просто разучился по-настоящему влюбляться. Раньше я думал, что это неправда. Мне даже не удалось обнять её. А я ведь мог за секунду преодолеть разделяющее нас расстояние.

– Спокойной ночи, Жулиана, – произнёс я.
– Желаю тебе сладко проспать её всю. С Богом! Не замерзай. Счастливого рождества! – прокричала она из «форда».

Я снимал квартиру в том же доме, что и она. В хорошую погоду я выходил на балкон. Оттуда открывался великолепный вид на бухту. Окна тоже выходили на море – не такая уж и редкость в Z.
Хоть Z находился на побережье тёплого Средиземного моря, снежная зима в этот раз его не миновала. По ночам было слышно, как волны бьются о берег, а от морского ветра в двух соседних домах хлопают форточки.

Мы жили в разных концах здания, да и возвращались кто когда. Я познакомился с Жулианой ещё до того, как узнал, что она поёт в «Лиссабоне». Мы встретились взглядами, когда я спускался по лестнице, и сразу же рассмеялись. Её португальское происхождение не удивило меня – в городе, пожалуй, местных было меньше, чем приезжих. Хотя и не все поселялись тут насовсем, как я и Жулиана. Как бы я ни старался, мне почти не удавалось говорить с ней наедине. По улице она почти не ходила, предпочитая автомобиль, подаренный богатым (но, увы, неудачливым) поклонником. В компании знакомых мы шутили о разном – и ей определённо нравилось, что смеялся я громче обычного. Иногда она придвигалась ко мне, внимательно слушая, как я рассказывал о боях, пленении, человеческих лишениях, которые я видел перед собой каждый день войны. Тогда у Жулианы слезились глаза, и она отворачивалась, всем видом старалась скрыть это.

Z населяло примерно десять тысяч человек. Они, в большинстве своем, беззаботно отдыхали, пили вино и слушали музыку. А я сосредоточенно наблюдал за звёздами и вслушивался в биение собственного сердца. Потом, когда луна проплывала по небу, и гасли фонари, с набережной долетал смутный гул, напоминавший тихий вздох тысяч голосов. Каждый вечер я заходил в «Лиссабон», чтобы пропустить стаканчик с простыми тружениками моря. Там было уютно, шумно и можно было поговорить на самые разные темы. Я вспоминал детство, разные истории из жизни, и постепенно забывал об отъезде. Вместе с ними я заказывал острое — креветки, лобстера и солёную кефаль, а потом ещё несколько бокалов пива. Мы много шутили, рассказывали друг другу разные истории, смеялись.

 

Так было не всегда. В зимние дни, подобно этому, в «Лиссабоне» все ели молча. А ещё я слушал, как поёт Жулиана. Она приезжала сюда на машине вместе с аккомпаниаторами. Её голос звучал печально, но прекрасно.. И ещё я думал о том, что самое лучшее, что я когда-либо слышал в жизни, — голос этой женщины. Он, и звук гитары вместе… Удивительно, но рядом с ними я чувствовал себя самым счастливым человеком. Даже не смотря на то, что все происходило на чужой земле. Пока она пела, её глаза сияли. Вот только смех оставался неизменным, как сама война. «Вот оно – вечное счастье», – подумал я, думая о тяжёлых облаках, ползущих по небу.

Глядя на падающие снежинки, я тихо плакал. Вот так же красиво и таинственно исчезал весь мир. Вокруг меня были только крыши домов и заснеженные деревья. И небо, прошитое лучами фар, прожекторов, огоньков, прыгающих по этим крышам. Но они всегда одинаково прекрасны. Кажется, что это сама жизнь проливает последние слёзы в огромное серое пространство.

Чарующие звуки фаду, которым вторят струны гитары, вызывали в моей душе самые светлые и чистые чувства. Я был знаком с Жулианой, но не пытался даже прогуляться с ней наедине или хотя бы написать ей письмо. Я верил, что моя просьба о встрече будет отвергнута. Влюбиться в ресторанную певицу — Боже! Представляю, как она не любила, когда её называют певицей! Да и кто бы на её месте этого не ненавидел Но почему же тогда эта женщина, её пение, дало мне шанс — понять себя и найти своё место в жизни

У неё были короткие ореховые волосы, мягкие и вьющиеся. Она была смугловата, небольшого роста и по южному фигуриста, но в то же время настолько стройна и женственна, что запросто могла затмить всю толпу красивых девушек из Италии и Германии. Её выделял высокий, чистый и тягучий голос, который во время пения звучал заметно ниже, чем обычно. На её губах всегда была добрая и участливая улыбка. Было ли это образом, или она была действительно так же прекрасна, как её песни От одного только взгляда на неё у меня захватывало дух. Именно музыка привела меня к ней. Я даже выучил одну из песен, колыбельную, которую она пела, когда все собирались в кафе. Остальные женщины для меня в миг оказались просто наветами, выдумками, фантазиями.
Мне хотелось прикоснуться к её тонким запястьям, целовать её миниатюрные руки. Как ей удавалось так мягко и нежно говорить со мной, пока я молча и угрюмо смотрел в её красивые глаза, и думал о том, как жизнь преподаёт нам самые обидные уроки

Однажды она пела в «Лиссабоне» чуть дольше обычного. Все посетители уже разошлись по домам. Я подошёл к ней ближе, и тогда она заметила меня. На секунду она остановилась, нахмурившись, но, узнав меня, задорно поздоровалась. Её голос был чист и прекрасен, словно утренний небесный свет. Он притягивал и призывал к себе. Я не сводил с неё глаз, пока она пела, боясь, что она вот-вот исчезнет, растает в воздухе. Она закончила. Несколько секунд я стоял в неловкой тишине, пока моё сердце не перестало громко стучать в груди. Музыканты сложили инструменты. И только тогда раздались мои первые слова: «Жулиана, я люблю тебя. Давай споём вместе»

Жулиана улыбнулась. Наверное, она никогда не слышала таких простых и сильных слов. Без музыки, без зрителей, едва стоя на ногах от усталости – мы запели «Колыбельную».

Небо было похоже на потрепанный аэродром, с которого произошёл боевой вылет. Кое-где в его глубине ещё мерцали одинокие огни. С берега дул свежий ветер, пахло мятой и морем. Над водой неслись мириады снежинок. Это было моё первое настоящее Рождество.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *