«Круг света»

К большому дереву, у которого весело горел костер, подъехали двое. Один, на прекрасной вороной кобыле, в натертых до блеска доспехах, которые все еще хранили следы былых битв. Его лицо казалось высеченным из камня, а серые, почти бесцветные глаза, расслабленно смотрели вдаль. Второй, на нескладном коньке, в темной стеганной куртке и мягких сапожках, послушно трусил за первым. Он был моложе, с нахальным взглядом и подвижным лицом. Жилистый, вертлявый, он не мог спокойно усидеть в седле и с плохо скрываемым раздражением посматривал на первого.

Когда двое въехали в круг света, немногочисленные разговоры стихли и с десяток глаз настороженно уставился на всадников. Правда тревога быстро погасла во взглядах, когда отдыхающие у костра увидели гербовый щит первого. Тут же от костра отделился пузатый коротышка, который подскочил к лошади и взял её под уздцы.
— Доброго вечера, господа, — улыбнулся рыцарь и, кивнув пузатому, позволил ему отвести лошадь к огромному поваленному стволу, к которому были привязаны скакуны других отдыхающих. Второй, вздохнув и гневно поджав губы, двинулся следом. Однако он остановился на полпути и, набрав в грудь воздуха, громко крикнул.
— С вами благородный рыцарь поздоровался, шелупонь! – возмутился он и тут же умолк, когда на плечо легла тяжелая рука. Обернувшись, он увидел усталые серые глаза старого рыцаря. Тот улыбнулся и, покачав головой, чуть сдавил плечо сильными пальцами.
— Не стоит, Герман, волновать уставших путников. У походного костра нет благородных и безродных. Все равны перед природой, звездами и меж собой.
— Но как же, сир… — забормотал паренек, бросая на отдыхающих косые взгляды. – Не положено ж по статусу-то.
— Позволь это мне решать, — снова улыбнулся рыцарь и, ловко спрыгнув с лошади, с хрустом потянулся. Затем, повернувшись к пузатому коротышке и протянул тому ладонь. Коротышка с некоторой опаской пожал её и растянул в ответной улыбке непослушные губы. – Позволь представиться. Сир Персиваль. Рыцарь на службе Её милости. А этот горячий юноша – мой оруженосец Герман.
— Здрав будь, сир рыцарь, — вразнобой заголосили отдыхающие, а один из них даже уступил свое место на вытертом до блеска бревне. – Иди к нам. Погрей кости, насыть живот, да поведай нам о приключениях своих.
— Приглашение смиренно принимаю, — улыбнулся сир Персиваль и, подсев к костру, взял в руки щербатую глиняную тарелку, наполненную пышущими жаром бобами. Герман, воинственно задрав нос, уселся рядом на землю и смерил остальных отдыхающих нахальным взглядом. Но, к его удивлению, увидел лишь усталых людей, которым было плевать на странного мальчишку. Люди просто отдыхали у костра, забыв о том, кто есть кто.

Рядом с сиром Персивалем сидел купец, судя по ярким, свободным одеждам. По соседству с ним обнаружился мужчина в черном, запачканном дорожной пылью, костюме. Резкие движения и крохотная татуировка на скуле выдавали в нем наемника, однако никто не косился ни на него, ни на диковинные клинки, чьи рукояти виднелись за плечами странника.

Герман снова вздрогнул, когда пузатый коротышка сунул ему в руки точно такую же тарелку, как и у его господина, а потом моментально испарился, стараясь не мешать. Многое было в диковинку оруженосцу. Конечно, он слышал о походных кострах, которые горят и днем, и ночью, а в кругу света нет места распрям и насилию. Здесь могут найти свой приют убийцы и их жертвы, причем есть они могут из одной тарелки и беззлобно беседовать обо всем, что взбредет в голову. Нищий может преломить хлеб с благородным рыцарем, а купец непременно чокнется кубком с грязным вором. Тех, кто нарушил правила походного костра, давно уже приняла в свои объятья чаща леса. Там, в глубине чернильного мрака, нет-нет, да и виднелись белые, дочиста обглоданные косточки тех, кто нарушил закон дороги.

Быстро съев свою порцию, Герман бросил тарелку на землю и тут же получил весьма красноречивый взгляд от своего господина. Сир Персиваль, тяжело поднявшись с бревна, кивнул и, дождавшись, когда оруженосец подберет тарелку с ложкой, направился к дождевой бочке. Там он, к небывалому удивлению Германа, самостоятельно вымыл тарелку и, протерев её чистой тряпицей, положил у импровизированного столика, на котором хватало чистой посуды.

— Ты не один, Герман. Будут и другие путники, — тихо произнес сир Персиваль. – Или ты думаешь, кому-то будет в охоту есть из грязной посуды
— Нет, сир. Просто… ну, не положено же по статусу, — буркнул Герман, вытирая свою мокрую тарелку. Он положил её на столик и, вздохнув, последовал за старым рыцарем. Тот, однако, не направился к костру, где кто-то из отдыхающих затянул старую песню о рябой кобыле Вельме и её хозяине Шугги. Рыцарь остановился на границе круга света, у большого дерева, под которым лежали расстеленные кем-то заботливым спальные мешки. Улыбнувшись удивленному оруженосцу, сир Персиваль похлопал по спальнику рядом с собой и, когда Герман осторожно уселся рядом, грустно вздохнул.

— Видишь Не положено, но ты сидишь рядом со мной. И спать будешь рядом со мной. А все потому, что в круге света лишь один закон. Уважение друг к другу и равенство, — ответил он.
— Сир позволит задать вопрос – решившись, спросил Герман и, когда сир Персиваль кивнул, выпалил то, что его давно волновало. – Почему сир выбрал меня Я слышал, что добиться милости быть вашим оруженосцем очень сложно, а я… как бы сказать. Послушанием особым не отличался никогда.
— Ты напоминаешь меня, Герман. В юности я был точно таким же. Юным, дерзким и голодным до славы. А в моей голове кроме кодекса ничего и не было, — рассмеялся сир Персиваль. Герман вдруг ощутил, что не чувствует никакой неловкости. Наоборот, он словно разговаривал с другом. Старым, добрым другом. – Скажи, зачем ты пошел в оруженосцы
— Ну, как же, сир Чтобы рыцарем стать. Как вы. Как сир Кондакт. Как сир Терлони, — воскликнул Герман, удивляясь глупому вопросу.
— А зачем тебе рыцарем становиться – усмехнулся сир Персиваль, набивая табаком и раскуривая длинную трубку. Обычно набивкой занимался Герман, но сегодня старый рыцарь решил сделать все сам и оруженосец вновь подивился, как ловко тот делает то, что у самого Германа занимало уйму времени. Хмыкнув, оруженосец, подтянул к себе худые коленки и посмотрел на небо.

— Подвиги совершать, сир. Дев прекрасных от драконов спасать. Разбойников бить и славу в боях добывать.
— Ну, с драконами ты промахнулся, сынок, — хохотнул сир Персиваль. – Последнего, насколько я знаю, сир Гервант сразил.
— Жалко, да, — горячо воскликнул Герман. – Эх! Какую бы славу можно получить. А вы, сир, скольких драконов вы сразили
— Ни одного, — коротко ответил рыцарь.
— Совсем – недоверчиво спросил оруженосец, полагая, что сир Персиваль смеется над ним.
— Драконы мне ничего не сделали, чтобы я их сражал.
— Но они же зловредные аспиды, коии Сатаной проклятым созданы.
— Вон куда тебя понесло, — понимающе кивнул рыцарь. – Кодекса и сказок в монастыре начитался
— То не сказки, сир. То правда!
— И что из этого правда
— Все, сир! Я читал о гаде, который деву Елену похитил и тайно жрал её в своей пещере, покуда бедняжка не погибла. Читал о Шерунском ящере, который семнадцать деревень пожег огнем. Читал о Стоги Железнокрылом, которого лишь пять знатных рыцарей сразить могли. Мечом и молитвами…
— Да, да, — кивнул сир Персиваль, — «а наградой им стали пять прекрасных девственниц, драконом проклятым в плен взятые». Я тоже читал эту сказку. Часть про девственниц была моей любимой. Только чушь все это, Герман.
— Как так, сир – от удивления оруженосец раскрыл тот так сильно, что сир Персиваль, не удержавшись, захохотал.
— Вот так, сынок. Гад, который Елену похитил, был молоденьким дракончиком, а дева Елена не девой вовсе была, а дородной деревенской бабой, которая заплутала в лесу и в драконье логово сама пожаловала. И не имал он её, а в целости домой доставил. Перепугав, разве что, изрядно. За это беднягу на вилы подняли, когда он попытался улететь. Он ей в сиськи тыкался, молоко почуял и ласки хотел, а люди вон что…
— А Шерунский ящер
— О, у него даму его убили. Дракониху, то есть. Жители семнадцати деревень, посчитав, что драконы их овец таскают, собрались и, ворвавшись в логово, забили дубинами бедняжку, а гнездо сожгли. Ящер им и отомстил. Овец-то волки таскали, да кое-кто темный ночами подворовывал. Он-то и вкинул в дурные умы идею, что драконы виноваты.
— Что, и о Стоги легенды все врут – насупившись, спросил Герман.
— Безбожно брешут, дитя мое, — кивнул рыцарь. – Дракон занял одну приятную пещерку, в которой обнаружились запасы серебра. И в одном легенды не соврали. Стоги был очень сильным драконом. И не пять рыцарей его сразили, а микстура ядовитая, которую местный монах сотворил и в пещеру закинул. От микстуры той дракон с ума сошел и сам себя жрать начал. Некрасивая легенда, не так ли Вот и придумали пять рыцарей, да пять девственниц в награду.
— Но легенды…
— Легенды пишутся так, как удобно. И теми, кому удобна ложь, — усмехнулся рыцарь. – Поэтому я им не верю. Как сказки, да. Неплохо почитать. Но верить им лишь полный скудоумец будет.

— А откуда вы это узнали, мастер – спросил Герман.
— Самолично убедился и до сих пор убеждаюсь, — вздохнул сир Персиваль и, повернувшись к притихшему Герману, потрепал того по плечу. – Ты, стало быть, рыцарем стать хочешь Так запомни. Рыцарь лишь себе верит. Своим глазам, своему сердцу и своей голове. Когда-то я тоже этим бредням верил, пока не прозрел и вопросы задавать не начал.
— И что вы увидели, прозрев
— Ложь, Герман. Много лжи. Хочешь знать, сколько было гадов среди драконов Ни одного!
— Так уж и ни одного, — усомнился оруженосец, не зная, удивляться ли столь еретичному заявлению или списать все на вино, которое плескалось на дне кубка. Сир Персиваль, заметив это, усмехнулся в седые усы и покачал головой.
— О, нет, сынок. Я трезв абсолютно. Что старому рыцарю кубок вина И стыд-то никуда не уберется. Знай лишь одно. Я всегда говорю правду. Пьян я или трезв. Всегда. Лишь правду я почитаю и ей следую на всем своем пути. А вот неправды повидал я изрядно, но куда охотнее поверить в гадов, что на нас так непохожи, чем гласу рассудка. Себя возьми, к примеру.
— Себя
— Ага, — кивнул старый рыцарь. – Ты, только въехав в круг света, смертельно оскорбил всех, кто там нашел приют.
— Но статус же…
— Статуса ты при дворе держись, когда остальные, как павлины, лестью ненужной хвалятся, — фыркнул сир Персиваль. – А на дороге все другое. Здесь нищий попрошайка тебе может жизнь спасти, а благородный муж трусливо в спину нож воткнет. Ты же читал легенды о круге света Знаешь, значит, что и как. Так чего ж ты этих добрых людей оскорбил Не поздоровались с тобой О, грех великий! Конечно, надо всем кровь пустить, дабы знали, что тут сам Герман Кровавый намедни проезжал. Охальник, грубиян и сволочь.
— Шутите – робко спросил Герман и так же робко улыбнулся, когда сир Персиваль расхохотался.
— Шучу, сынок. Но в моей шутке много правды. Ты оскорбил добрых людей, а они тебе еды и воды не пожалели. Даже постель приготовили, чтобы ты спокойно поспал, не боясь, что кто-то коней украдет или пырнет в бок за толстый кошелек. Вот если бы они оскорбили первыми, как ты их, тогда да. Надо честь отстоять и показать грубиянам, кто неправ. Но не мечом, а словом поначалу.
— Словом
— Словом, Герман. Ты не поверишь, сколь многого можно достичь одним лишь словом. И чести, и мудрости, и даже счастья. Выхватив меч, без крови его обратно не вложишь. Оборвешь чью-то жизнь, не исправишь ошибки. Хотя стоило всего лишь поговорить. Хотя бы попытаться. Глядишь, и сон крепче станет, и еда вкуснее, и на сердце потеплеет. Всякое бывает в жизни, Герман, чтобы так слепо верить кодексам, да старым сказкам. Запомни это. И никогда не забывай.

— А битвы, мастер – жадно спросил рыцаря оруженосец и его глаза ярко заблестели.
— Вон что. Уже видишь себя в сражении, верхом на скакуне, а враги бегут, лишь услышав твое имя – улыбнулся сир Персиваль. – Будут на твоем пути и сражения. Будут и яркие победы, будут и горькие поражения. И горечи, поверь, будет больше. Потеря крепкого плеча, оборванная нить, грязь и слезы. В какой-то момент ты обязательно вспомнишь этот день и этот разговор. И поймешь то, чего еще не понял. Поймешь, что не рыцарем из книжки надо быть. А человеком, чья жизнь и есть круг света. Ладно, давай спать ложиться. Уже мы разговорами своими другим мешаем. Дорога долгая, еще наговоримся, дитя мое. Сколько вас было, а все одинаковые…
— Доброй ночи, сир, — тихо произнес Герман, заворачиваясь в теплое одеяло. Он вздохнул и посмотрел на небо, на котором ярко горели звезды.
— Доброй ночи, Герман, — зевнул сир Персиваль и, перевернувшись на бок, тут же захрапел. Рядом посапывали и похрапывали другие люди и не спал лишь один. Оруженосец Герман, в чьей голове сну не было места.

*****
Утром Герман был необыкновенно молчалив и задумчив. Да и глаза, прежде горевшие лихим и яростным огнем, сейчас были не по возрасту мудры. Оруженосец отстраненно поглаживал своего конька и ждал, когда сир Персиваль отдаст приказ выдвигаться.
Сам же старый рыцарь о чем-то с улыбкой говорил с пузатым коротышкой. Он рассмеялся и взял из рук коротышки увесистый сверток, который тут же поспешил спрятать в глубинах сумки, на боку своей кобылы. Затем, пожав руку, рыцарь поклонился коротышке и получил поклон в ответ.

— Пора, Герман, — тихо произнес он, возвращая оруженосца на землю. Тот вздрогнул, потом улыбнулся и, задумавшись о чем-то, повернулся к стоящему рядом с его коньком хозяину костра.
— Спасибо, господин. За еду, за постель и за терпение, — пряча глаза, сказал он. А когда поднял взгляд, то увидел, что мужичок улыбается. Улыбается простодушной и доброй улыбкой. – И за грубость мою простите. Пусть вам благоволит небо.
— И вам, юный сир, — поклонился коротышка и, забавно семеня, направился к костру, к которому все подъезжали и подъезжали новые лица.
— Ну, как – усмехнулся сир Персиваль, перехватив задумчивый взгляд смущенного Германа. – Потеплело
— Немножко, сир, — робко улыбнулся оруженосец и, вздохнув, пришпорил коня. Старый рыцарь был прав. Дорога долгая и кругов света на ней много. Поговорить они всегда успеют.

Шульц

Источник