ПАПКИНО РУЖЬЕ

 

ПАПКИНО РУЖЬЕ В конце сентября заметно похолодало, лужи по утрам начало затягивать хрупкой ледяной корочкой. И мать Антохи Панкина впервые после прошлой зимы затопила дома печку. Разгораясь,

В конце сентября заметно похолодало, лужи по утрам начало затягивать хрупкой ледяной корочкой. И мать Антохи Панкина впервые после прошлой зимы затопила дома печку. Разгораясь, весело начали потрескивать дрова. Мама налила в кастрюлю воды и поставила на плиту, рядом примостился и чайник. Потом отошла к столу, чтобы замесить тесто для домашней лапши. Тут и Антохин папка подтянулся, решив покурить не на улице, а в печку. И только он перешагнул порог кухни, как в печи оглушительно бахнуло — раз, другой, а потом вообще прогрохотало что-то вроде короткой автоматной очереди. Кастрюля и чайник подпрыгнули на плите и свалились на пол, разлив вокруг воду, чугунная плита встала дыбом, а из распахнувшейся настежь печной дверцы и поддувала вылетели дымящиеся дрова и туча золы.
Громко и испуганно закричала мама, потом в доме наступила тишина. Лишь надсадно кашлял сидящий на полу в облаке оседающей дымной пыли отец.

— Что это было, а — наконец смог он спросить изумленно.
— Не знаю, — растерянно протянула мама, обессилено опустившись на табуретку. Антоха, конечно же, был тут как тут. И увидел, что из развороченного зева дымящейся печки свисает какой-то ремень.
— Ну куда лезешь — с досадой хотел отстранить его отец, но Антоха уже потянул за ремень, и он выполз из печки и грузно упал на пол. В нем, полуобгоревшем и разорванном, можно был все-таки узнать патронташ с сохранившимися местами ячейками для патронов и даже с парочкой самих латунных, уже пустых и прикопченных, гильз.
— Ага-а! — обрадовано вскричал батя, вставая с пола. — Так вот ты куда спрятала мой патронташ! Ну не дура, а А если бы я уже сидел и курил в печку

Мать, оправившись от шока, сначала совершенно молча сметала в совок и швыряла в ведро вылетевший из печи всяческий мусор. Потом внезапно швырнула веник с совком на пол и заплакала.
— Это все из-за тебя, изверг! — всхлипывая, причитала она. — Если бы ты не хватался всякий раз за ружье по пьянке, стала бы я прятать твой этот дурацкий патронташ, а
Папка лишь смущенно крякнул и взялся рассматривать разрушения, произведенные в печке взрывом патронов. Там, в общем-то, ничего страшного не произошло. Ну, вылетел один кирпич над дверцей, да вырвало из пазов крепления чугунную плиту. Тут восстановительных работ-то на полчаса. А то, в чем мама попрекала отца, было чистой правдой. Напившись, он любил покуролесить, и нередко хватался за свою одностволку шестнадцатого калибра.
Это ружье осталось у него еще с той поры, когда он ночами караулил совхозных овец — таскали их из кошар время от времени лихие людишки, вот и пришлось руководству отделения ввести вооруженную охрану. И мама, когда бате попадала «шлея под хвост», уже заранее прятала от него не само ружье, а патронташ, в котором всегда был с десяток патронов.

Как-то его отлупили двое мужиков, которых сам батя в разное время поколотил поодиночке. А они улучили момент, скооперировались и отомстили ему. Батя прибежал тогда домой взлохмаченный, с порванным воротом рубашки и окровавленным носом и, рыча от ярости, бросился к закутку, где висело ружье. На нем с криком «Не пущу!» повисла мать, а потом к ней присоединился и ревущий Антоха, и батя, потаскав их, вцепившихся мертвой хваткой ему в ногу, по дому, вскоре остыл и никуда уже никого убивать не пошел. Тем более что мать быстренько набулькала из заначки стакан водки, и батя, все еще зло сопя, выдул его и почти мгновенно заснул за кухонным столом, уронив лысеющую голову со светящимися на ней скобками шрамов на руки. Вот с тех пор мама, да еще после одного случая с этим злополучным ружьем, когда от него пострадал уже Антоха, и стала прятать патронташ куда подальше.

Антоха только-только перешел во второй класс, причем «хорошистом», и отец, слегка подвыпивший и оттого очень добрый, разрешил ему наконец выстрелить из ружья. Они вышли на берег Иртыша, отец расправил и положил на высохший навозный бурт газетный лист, от которого они отошли метров на десять, зарядил ружье, и дал его Антохе в руки.
— Ну, сына, пали! — поощрительно похлопал он сына по плечу. — Да смотри, не промажь.

 

Антоха, очень волнуясь и поводя стволом из сторону в сторону, стал приспосабливать приклад к плечу, но упереть его толком не получалось, так как трудно было дотянуться до спускового крючка. Да и неожиданно оказавшееся очень тяжелым, ружьем ходуном ходило в его худых вытянутых руках. Отец, прикуривающий очередную папиросу, не заметил, как Антоха просто просунул приклад под мышку и, прижавшись к его отполированной до блеска боковой поверхности щекой, зажмурил левый глаз, прицелился правым в газетный лоскут и надавил на скобу спуска. И одновременно с грохнувшим выстрелом уронил ружье и упал навзничь, потеряв сознание.

Очнулся Антоха от того, что на него кто-то дул прохладным ветром. Это отец стоял над ним на коленках и обмахивал своей кепкой. Антоха обнаружил, что хорошо видит только одним глазом, а второй очень болел, распух и почти напрочь затек. При отдаче от выстрела скоба курка ударила его точно под глаз. А еще бы миллиметр-другой — и дразнили бы Антоху деревенские пацаны Кутузовым.
Глазу было очень больно. Но первый вопрос, который задал Антоха отцу, был:
— Я попал
Батя вспомнил про газету и тут же притащил ее. Дробовой заряд прошел выше, чем целился Антоха. Но три или четыре дырки в верхнем правом уголке газеты все же появились, так что Антоха мог с ликованием констатировать, держась за распухший лиловый глаз:
— Попал!

А дома им попало обоим — от разгневанной мамы, и патронташ снова куда-то надолго исчез. И вот этой осенью он обнаружился. Да так громко, что к ним, боязливо поглядывая по сторонам, зашли по очереди справиться, что случилось, уже двое соседей — тяжело опирающаяся на самодельную клюку пенсионерка тетя Вера Шаламкина и отделенческий бухгалтер Михал Петрович. Наверняка вот-вот должен был наведаться и внештатный участковый дядя Леня Тарелкин, мимо внимания которого такие события в их деревне не проходили. А мама, снова взявшись за приборку на захламленной от взрыва патронташа кухне, все причитала и причитала, вспоминая и перечисляя отцовы прегрешения за их совместную жизнь. И получалось, что не жизнь у нее это была вовсе, а сплошная мука, угробившая ее молодость и здоровье. И эти ее попреки — большей частью справедливые, хотя местами и преувеличенные, настолько, видимо, пробрали отца, что он сделал то, чего от него никто не ожидал.

— Иеехххь! — тонко и плачуще вскричал он, забежал в горницу, откуда выскочил с этим злосчастным ружьем, и так же резво выбежал на двор. А там, перехватив его за ствол, размахнулся и два раза подряд с силой ударил прикладом об электрический столб у сарая. В разные стороны полетели щепки, и отец, отшвырнув изуродованное ружье, с разбитым прикладом и заметно погнутым стволом, стремительно ушел со двора на улицу. Снять, как принято сейчас говорить, стресс с кем-нибудь из своих деревенских дружков.
…Вот так благополучно завершилась в семье Панкиных история многолетнего хранения огнестрельного оружия с эпизодическим его применением…

Автор:

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *