Не хуже

Валя Коляскина в Питере никогда не была. Слышала, конечно, что-то там про балы, Петра, Неву и декабристов. Еще знала, что львов в городе много, потому что очень любила старый фильм с Андреем Мироновым. Но так, в общем, представления самые расплывчатые.

У Валиной мамы здесь, в Питере, подруга студенческих лет жила. Перебралась пару лет назад к мужчине, и, слава богу, все срослось. “Оленька, вы приезжайте, повидаемся. А пожить можете у меня, Слава все равно в командировку уехал в Америку на все лето. Приезжайте! Никакого стеснения! Приезжайте, буду рада!” — говорила тетя Ирина, женщина хорошая, худая, воспитанная, радушная и почти последний представитель настолько замечательных людей. Даже Валин папа никогда ничего плохого о ней не говорил, хотя по натуре был человеком проницательным и язвительным и любил смеяться над подмеченными недостатками других.

На огромном вокзале, где лица людей казались чужими как-то по-особенному, Валя робела ужасно и хотела вернуться домой. В их деревне видишь человека, вроде и словом не перебрасывался, и имени не знаешь, а все равно чувствуешь — свой, земляк. А на Балтийском вокзале все незнакомцы чужие совершенно, ничего родного в них не находилось. Но когда Валя увидела тетю Ирину, идущую к ним с раскрытыми руками со стороны входа так, что ее спину освещало заходящее солнце, словно святую на стенах в церкви, у нее немножко отлегло от сердца и стало спокойнее. “Дорогие, как я вам рада!”. Обнялись.

Жила тетя Ирина не в самом Питере, до ее района нужно было добираться сорок минут на электричке. За время поездки, прислушиваясь к простому и приятному разговору взрослых, Валя совсем перестала робеть перед большим северным городом и даже немного оценила красоту старых электричек с их жёсткими сидениями и полудикими пейзажами за окном.

Добравшись, немного посидели, вкусно поели и легли спать. На следующий день хотели пойти гулять по центру Петербурга.

— У меня дела в городе, я к вам чуть позже присоединюсь, — сказала тетя Ирина, а потом подробно рассказала, как на метро добраться до Невского проспекта.

Перед выходом из дома Валя долго вертелась у зеркала. Хотелось соответствовать красивым местам и людям, выглядеть не хуже. Она надела все лучшее, что лежало в чемодане: джинсы (“не нужно вычурности”), водолазку (“как жаль, что нет черной, она бы лучше смотрелась”), а поверх накинула ужасно дорогой кардиган в черно-белую вертикальную полоску, которую пересекала поперек серая линия. Они купили его в тот особенный месяц, когда у папы получилось заработать в три раза больше, чем обычно, и на радостях он отвез ее с мамой в магазины в ближайшем крупном городе. Валя своим кардиганом очень гордилось.

Валя любила выглядеть не хуже других, поэтому ее злило, что проголодавшиеся за время прогулки родители выискивали на Невском простую столовую: “Какой стыд среди всех этих людей вдруг свернуть в подвальчик, где даже официантов нет”.

— Смотрите, завтраки за триста рублей, и они до часу! — сказала Валя, увидев сбоку какое-то приятное с виду кафе.
— Ну, давайте туда… — согласился папа.

Валя не ожидала, что как только она зайдет в помещение, к ней подойдет сдержанная девушка и вежливо спросит: “Вы бронировали” Мама, идущая сразу следом, растерялась и чуть-чуть испугалась. “Бронирование Как в кино» — быстро припомнив все фильмы, в которых события разворачивались в хороших ресторанах, и вспомнив, как держали себя герои, Валя решила, что надо делать вид, словно все это для нее не в новинку, поэтому она сделала каменное лицо и сказала емко: “Нет”.

Девушка повела их по большому залу. Мимо Вали сновали туда-сюда высокие официанты, одетые в белые рубашки. “Надо же…Как бывает…» — восхищенно думала Валя и все больше выпрямляла спину. Конечно, там, откуда она родом, имелось одно единственное кафе и во всем проигрывало этому, Питерскому.

Тут Валя обернулась назад и увидела маму, которая старалась все больше закутаться в саму себя и испариться. Одета она была в растянутую розовую футболку, на которую в электричке еще и умудрилась капнуть сок. Валя бросила на маму бессильный и жесткий взгляд. Папа шел спокойно, с интересом оглядывал интерьер и улыбался. Его поведение Валю порадовало.

Девушка указала на небольшой столик у стены, раздала меню и ушла. Видимо, стол находился рядом с кухней, потому что прямо за их спинами расположились все официанты, ожидавшие свои блюда.
Бюджет на эту поездку семья расписала строго: две тысячи на «Эрмитаж», пять тысяч на питание, полторы тысячи на всякие мелочи вроде сувениров и открыток для родственников, пять тысяч на передвижение, тысяча триста пятьдесят на Петергоф и десять тысяч — на билеты обратно, — но Вале так хотелось и эклер со сгущенкой попробовать, и салат с креветками, что она посмотрела на папу, перечислила ему блюда и спросила, всем своим видом давая понять, что смирится с любым решением:
— Можно
— Да я сам на стейк заглядываюсь. Раз гуляем…

Официант их обслуживал милый, высокий и даже, как показалось Вале, симпатичный. Он покорил Валю своей любезностью, с какой объяснял, что из себя представляет каждое блюдо. К тому же он смеялся над папиными шутками.
— Мне, пожалуйста, три эклера с соленой карамелью, сгущенкой и шоколадом, — говорила Валя.
А папа:
— Вот и улетел поход в «Эрмитаж».
—…И еще вот этот салат…с королевскими креветками… — Валя.
— Прощай, Петергоф, — снова папа.

Валя боялась, что подобная самоирония может свести на нет все ее попытки казаться достойной этого кафе, но официант так искренне смеялся, что она успокоилась.

Когда он сказал: “Все будет готово через двадцать минут” и ушел, Валя снова стала оглядывать хорошо обставленный зал. Здесь царил полумрак, светильники на стенах горели теплым светом пламени, диваны стояли мягкие, а столы были заранее сервированы как-то мудрено: несколько вилок и ложек. Папа что-то посмотрел в телефоне, и Валя обрадовалась, что в тот же удачный месяц он купил себе самую последнюю модель, — это добавляло солидности.

Валя вдруг вспомнила про свою осанку и выпрямилась. “Не нужно с таким удивлением оглядываться, это все в порядке вещей!” — сказала она себе и снова превратилась в камень. Когда официант поставил перед ней салат из креветок, она чинно и сдержанно, пародирую поведение аристократок из фильмов, сказала:
— Благодарю, милейший.

Папа ел стейк, умело орудуя вилкой и ножом, а Валя все радовалась, что в свое время он побывал во многих командировках в больших городах, и теперь не мешает Вале создавать необходимую видимость благополучия. А вот мама была совсем плоха. Она заказала только чай и очень удивилась, когда ей принесли чайник с заваркой и кипятком, а не обычный пакетик, так и спросила: “А «Greenfield» есть” Валя чуть со стыда не умерла, но понадеялась, что папины простые манеры, телефон последней модели, который лежал здесь же, на столе, и ее хороший дорогой кардиган сумеют все исправить.

Обед получился от души. Когда принесли счет, Валя сказала, припоминая поведение героев фильмов:
— Нужно обязательно оставить чаевые.
— Сколько — спросила расстроенная мама.
— Обычно десять процентов, — и папа быстро достал из кармана тысячу рублей.

Вале стало хорошо на душе: как замечательно, что папа так легко ведет себя и понимает, что нужно выглядеть достойно, соответствующе, не хуже, чем другие. А когда он выдал: «Я вас поздравляю, мы только что проели Питерские каникулы», она нисколько не расстроилась. Главное — они не ударили в грязь лицом.

Всю обратную дорогу по залу вплоть до выхода из кафе Валя усердно тянула голову к потолку и расправляла плечи, а на улице выдохнула и наконец успокоилась.

— А они ребята прозорливые, молодцы! — весело сказал папа.
— В смысле — спросила Валя.
— Я, когда в туалет ходил, слышал, как они переговаривались там, у кухни: “Нет, эти точно не оставят чаевые”. Они сразу поняли, что мы деревня! Молодцы! Я только поэтому и оставил им, потому что они все поняли. Молодцы! — сказал он еще раз и рассмеялся.

А Вале было не до смеха. Ей хотелось плакать.

Kuznetsova

Источник