ШАРИК И ИГУАНА

 

ШАРИК И ИГУАНА Шарика — серого болонистого милягу, мой домовладелец в Лоо дядя Паша, подобрал зимой на вокзале, где оголодавший пёс подвизался в поисках пропитания. Он не обладал особой статью,

Шарика — серого болонистого милягу, мой домовладелец в Лоо дядя Паша, подобрал зимой на вокзале, где оголодавший пёс подвизался в поисках пропитания. Он не обладал особой статью, потому, мыкаясь по улицам, обучился полезному трюку, ставшему его «фишкой».

Стоило кому-то произнести волшебное слово «проси», собакевич тут же вставал на задние лапы и крутился юлой, каким-то чудом умудряясь не терять «контакт с клиентом» — не отрывать умильного взгляда и одновременно покачивать сложенными у груди лапами.

Голодные времена оставили на психике пса неизгладимый след — услышав сакраментальное слово, Шарик, даже будучи сытым по горло, всё равно подпрыгивал как ужаленный и начинал бешено вертеться, выклянчивая еду.

Настало лето, посёлок заполонили шумные и нежадные отдыхающие и собакевич словно сошёл с ума. Он просил, просил и просил — нередко, возвращаясь с пляжа, люди покупали курицу-гриль, шашлык или ветчину именно ему, Шарику.

Однажды ко мне подошёл дядя Паша — двухметровый седовласый хохмач с лукавыми голубыми глазами, и, хитро косясь на дверь, таинственно шепнул:

— Слышь, Юлёк! Пойдём-ка, покажу чего.

Донельзя заинтригованная довольной озорной физиономией пожилого мужчины, я двинулась следом.

Мы вышли на улицу. Стоит упомянуть: свой дом дядя Паша обустроил так, что дверь на хозяйскую половину выходила на спускающийся к морю тротуар. А по периметру строения располагались номера, открывающиеся во внутренний дворик со столом, виноградной беседкой, телевизором и уличным краном, расположенным у калитки.

Шарик лежал на тротуаре у порога и стерёг очередное, не поместившееся в утробу, подношение. Раздутое пузо делало его похожим на беременную самочку. Рядом, в пыли, лежала почти нетронутая курица.

— Зажрался… — с восторженным умилением произнёс дядя Паша, складывая на груди крупные ладони. — Нет, ты посмотри на него!.. Брюхо аж лоснится, но этим… Этим — всё равно не даст ни кусочка!

Под «этими» имелись в виду сидящие чуть в стороне соседские коты, не отрывающие жадных взглядов от пыльной курицы. Словно отреагировав на высказывание дяди Паши, троица зашевелилась и «незаметно» придвинулась чуть ближе. Шарик, на изменение дислокации противника отреагировал ленивым брёхом и незадачливые воришки на всякий случай вернулись на прежние места.

— Так это ещё не всё! Погодь!

Дядя Паша нырнул в дом, но через минуту вернулся, неся в вытянутой руке пластинку хорошей ветчины.

— Шарик, проси!

Пёс тяжко вздохнул — «эх, пути наши бренные!» — неохотно оторвал от земли раздобревшую задницу, исполнил ставший уже ритуальным танец, и получил заслуженную награду. Но есть её не стал. Только понюхал, подтолкнул ближе к курице и уселся так, чтобы полностью перекрыть котам доступ к мясу.

— Нет, ну ты посмотри на него!..

Но ближе к июлю, Шарик то ли поумнел, то ли к дяде Паше заселились жадноватые отдыхающие… Пёс опять стал хитроватым шустрым пронырой и постоянно носился по двору, стараясь попадаться на глаза всем и каждому.

 

Я снимала у дяди Паши комнату, где кроме меня жили обезьянка Соня, сине-жёлтый попугай Рома и игуана, с которой работала напарница.

Каждое утро, перед выходом на пляж, Пелагея вытаскивала во двор террариум с игуаной, мыла питомицу и отпустив «погулять», чистила её жилище.

Так Шарик и познакомился с неспешно прогуливающейся ящерицей. Легко догадаться, какие эмоции та у него вызвала: учитывая, что пёс совершенно помешался на еде, завидев по-барски вальяжную игуану, он сразу захотел её съесть.

Собакевича отогнали, но с тех пор Пелагее приходилось держаться настороже: ополоснув ящерицу, она вручала её мне и только тогда принималась за террариум.

Однажды я стояла на тротуаре возле калитки с пресмыкающимся на руках, а Пелагея плескалась у крана во дворе. Шарик выбежал откуда-то из-за угла — завидев вожделенную, но недосягаемую добычу, бросил умильный взгляд, заискивающе помахал хвостом и примостился у моих ног. Я спросила его:

— Что, Шарик, хочешь

Пёс согласно взвизгнул и задёргался всем телом, поднимая вокруг небольшое облачко пыли.

— А ты попроси — кто знает, может, и дам.

Радостно тявкнув, Шарик поднялся на задние лапы и закрутился волчком — с таким бешеным рвением, будто от этого танца зависела вся его жизнь. Притомившись, бухнулся на мохнатый раскормленный задик и выжидающе посмотрел на меня.

— Прости, Шарик… — я подпустила в голос как можно больше сожаления. — Я бы и рада… Но ты понимаешь — это же не моя игуана. Я не могу её тебе отдать. Но вот тут, за забором, у крана стоит Пелагея. Сходи, попроси. Уверена, она тебе не откажет.

Шарик смерил меня задумчивым взглядом, очень по-человечески вздохнул, поднялся и бодрой семенящей походкой пошёл во двор. Несколько секунд — и до меня донёсся нецензурный вопль возмущённой до глубины души Пелагеи:

— Шарик! С…скотина!

Пёс метнулся на улицу с поджатым хвостом, а следом злобной фурией вылетела разгневанная Пелагея, угрожая попрошайке мокрым террариумом.

Прогнав собаку, коллега остановилась рядом и возмущённо высказалась:

— Нет, ты представляешь! И правда! Подошёл — и просит! Просит! Совсем обнаглел!

Автор:

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *