Колесница

Бегут по небу два черных козла, тянут быструю колесницу. Трясут бородами, стучат копытами, и распахивает увядание лета можжевеловые зелёные ресницы, открывая всполохи оранжевой листвы обжигающе-холодных глаз.

Во влажном воздухе повисают лёгкие кристаллы печали, лаская кожу горячей, непривычной прохладой. Говорят, что это ледяные сердца лесных духов, растаявшие за лето, ждут ночей, чтобы полностью застыть к зиме.

Сытый кабан с золотой щетиной бродит по лесу, обласканный доброй рукой. Проверяет, всем ли всего в достатке, все ли сыты достаточно, все ли достаточно голодны. Смеются звоном холодных ручьев красные бубенчики поздних болотных ягод, прячась в буро-алой, вспыхивающей зеленью, листве.

Выбегут ночью маленькие дети етунов, пусть поедят. Всем хватит, никому не будет мало — каждому, сколько заслужил.

Пусть повеселятся, босыми ногами потопчут жухнущую траву, тонким смеющимся льдом сковав отдельные листочки. Наиграются вдоволь, наедятся — и не будет злой зима, не придут зимой за жизнями — не оставят ледяные чудища своих мирно спящих детей, лишь немногие покинут Етунхейм, да и то — побродят у границ, не пойдут дальше. Ночи темны, каждому страшно будет оставить родной дом — и етуну, и человеку.

Бегут по небу два черных козла, тянут быструю колесницу. Грохочут колеса, летят из-под копыт острые искры, вонзаются в землю. Возвращается из похода славный и сильный, чтобы до рассвета потом окрашивать небо искрами звезд. Вылетят из-под молота, пролетят по небу да зацепятся — и так и останутся там.

И становятся неосторожными руки той, что прядет облака, когда вместе с сыном муж возвращается из странствий. Заденет она случайно кончиком веретена неровное облачное руно, польется дождь на сонную землю.

Шуршат капли из облачного руна по листьям, прячут шепот платьев тех, что меняются и уступают друг другу, убаюкивает тех, кто спит в час, когда болота скованы льдом, и трясина промерзает, становясь обманчиво-твердой. Шуршат, сбивая с деревьев листву и укрывая ею землю. Прячься от этих капель, холодных и проникающих под кожу, прячься, если есть тебе, что скрывать, ибо, задетые кончиком веретена Всезнающей, обнажат обрывки облачного руна твою суть — ту, что ты за семью дверьми, запертыми на семь замков, утаиваешь от остальных.

Даже если не увидят люди, увидят те, кто зрят дальше помыслов, вложат в твою грудь ветер Етунхейма, обожгут тело дыханием тех, кто выйдет проверять, на месте ли звезды. И жар, что не оставляет ожогов, очистит перед лицом тех, кто видят глубже души.

Бегут по небу два черных козла, тянут быструю колесницу. И слышится в громовых раскатах, последних на этот год, как скрипит что-то большое и тяжелое, унося вдаль и снова двигаясь с места. Скрипит, натужно и напряжно, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. И кажется, что ты повернулся сам. Обернулся вокруг себя, став тем да не тем. Сам вспыхнул костром рыжей листвы, что, шурша, опадает к ногам.

А потом поднимаешь голову в небо и видишь во всполохе молний небо. Серое, тяжелое, похожее на ватное сонное одеяло. Небо стало другим — холодным и густым, как сметана и остывающая кровь. Небо — тоже повернулось. Изменилось, само стало тем да не тем, неуловимо само на себя похожим. Мир повернулся. И ты с ним.

Как часть целого.

Источник