ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Пролог

Утренние тени резали тропинку наискосок. Пели птицы, безоблачное небо обещало ясный ярмарочный день. Деревья радостно шелестели еще свежим ветром; пахло листвой, багульником, пахло лесом и жизнью.

Ива шла беззаботно, корзина с дурникой оттягивала девичью руку. Поспеть бы раньше всех, занять место поудобнее, под широкой, темной сосной, чтобы не жариться под полуденным солнцем; авось и найдется покупатель на её товар. Намедни вернулась она с болот, мать одобрительно покивала, глядя на крупные синие ягоды, пообещала купить новый отрез на сарафан: старый совсем поизносился, да и короток стал, три года уже как Ива надставляет подол широкой лентой.

Закричал вдалеке горластый петух; далеко еще до площади в соседней деревне, поторопиться надо бы, чтоб не толкаться потом в толпе. Ива легко сбежала, спрыгнула с небольшого обрыва на бережок; перешла тонкий студеный ручей и поскорее выскочила из холодной воды. Разгладила, одернула красную ткань и, выпрямляясь, зацепилась за черную кривую корягу.

Затрещало старое платье и разошлось сбоку длинной, неровной полосой, оголяя исподнюю рубаху. Ива, не веря своим глазам, потрогала торчащие нитки, попробовала сложить разошедшиеся края вместе да куда там. Потекли по щекам жгучие слёзы: пропала ярмарка, пропал новый отрез, в таком виде только домой и возвращаться, нечем стыд на людях прикрыть! Что скажет мать, что скажет брат Целый день потерян почем зря, и ягода, уже разомлевшая на первом солнце, тоже никуда не годится.

И самое главное не видать ей молодого князя.

Говорят, что новый правитель хорош собой; говорят, что девки глаз от него отвести не могут. Но то девки; Ива-то уж точно пройдет мимо, гордо подняв голову, лишь в последний момент скосив глаза совсем чуток чтобы разглядеть, правду ли болтает Гароша, пухлая соседская девчонка с вечно невыразительным лицом. А Гароша многое сказывает, у нее тетка живет в Белтени, рядышком с самим княжьим теремом. Да такое шепчет, что Ива краснеет за прялкой, суча тонкую нить и всё думает, если бросить веретено на супрядках, укажет ли оно в нужную сторону.. Потом вздыхает, молча, чтоб не слышали другие прядильщицы: ишь, на кого замахнулась. Разве нужна бесприданница в чужом доме, разве до Белтени не три дня пути

Многие в деревне глядят на Иву, на темные, как омуты в глухом лесу, глаза, на тонкое лицо и червонные губы, да только вот сватов не засылает никто в отчий дом. Беда даже не в том, что отродясь не водилось у них звонкой монеты; не любят в Полтыни Ивину мать. И есть за что.

Три лета назад пришло к их порогу горе. Отправился отец на рубку, на свою погибель начал с опушки, и загляделся: забрался Орех слишком далеко, в места, куда нельзя деревенским ступать. Выбрал себе сосну поменьше, поудобнее, да проглядел метку: куст полтыни, угнездившийся прямо у кривых, кряжистых корней. Всем известно, что не растет полтынь в лесах, вольно ей на ясных, открытых полянах, а уж если увидел мелкий желтый цвет в густой чаще, берегись тогда несчастья. Просмотрел Орех свою беду, взялся за топор и повалился тяжёлый ствол, перешиб лесоруба едва ли не пополам.

Ушла заря вечерняя и пришла другая, утренняя. Оставила Ирга детей на хозяйстве и собралась в лес мужа искать. Шла по привычным зарубкам; шла и не заметила, как свернула к запретным местам.

Был мужнин след и нет его; увела тропинка в другую сторону, и проглядела женщина, как потеряла верный путь. Поняла, что заплутала; тут не до поисков уже, самой бы выбраться.

…Черная изба преградила дорогу. Покосившиеся венцы с трудом удерживали друг друга; крыша давно требовала новой соломы вместо старой, ввалившейся внутрь пустыми глазницами. Пахнуло гнилью; среди перепутанных ветвей кривых елей, потерявших последние жухлые иглы, воззрилось на Иргу темное нутро чужого жилища. Смолкли птицы; садящееся солнце бросило последний прощальный луч и моргнуло на прощание оранжевым маленьким кругом.
В страхе Ирга попятилась, споткнулась и ухватилась рукой за искореженный ствол. Как она не заметила, что уже стемнело Ведь вышла из дома раньше полудня, и шла всего ничего; голод, сосущий пустой живот, некстати напомнил о еде. Возвращаться в темноте даже через знакомый лес плохая затея, а по чужим местам и подавно.

Изба молча ждала.

От этого молчаливого, ненасытного ожидания Ирге сделалось не по себе. Выбор был невелик: просидеть в темноте до утра, вздрагивая от малейшего шороха, или войти в приглашающе приоткрытую дверь.
Кто может жить в такой глуши И зачем ему прятаться от людского взгляда Ни двора, ни ограды; ни малейшего намека на хозяйство; или хозяева сеют на поле неподалеку, а Ирга просто не заметила колосящихся хлебов

Или

Она вздрогнула; захотелось спрятаться, сделаться маленькой, исчезнуть, сравняться высотой с торчащим рядышком пеньком. Мысленно себя успокоила: в конце концов, если кто и обитает здесь, так он давно уже увидел стоящую столбом напротив растрепанную женщину. И что ему помешало сожрать или поймать её

Нет; скорее всего, это просто чьё-то брошенное жилище. Да и не оставляют нормальные люди двери открытыми на ночь.

Ирга сглотнула. Пошевелилась, намереваясь сделать первый шаг, и тут же замерла на месте: в ночной тишине любой шорох казался оглушительно громким. Ну же. Давай. Нет глупее смерти, чем замерзнуть ночью в лесу, рядом с жильем пусть и изрядно обветшавшим.

Не к месту вспомнилась девичья болтовня; несколько лет назад, на супрядках. Тогда одна из самых бойких девчонок рассказывала, что в глуши, в таких старых избах, живут ведьмы; и что ведьмы эти ловят заблудившихся путников и варят, снимая заживо красную, ошпаренную кожу над котлом; а потом делятся свежим мясом с лесным зверьем. Ирга, помнится, тогда посмеялась: чтобы молодая, деревенская девка да не могла справиться с дряхлой старухой, пусть и ведьмой..

Сейчас ей было не до смеха.

Далеко, в той стороне, куда скрылось вероломное солнце, бросившее Иргу в непроглядной тьме, раздался вой: вышли на охоту ночные хищники. И это развеяло последние колебания.
Осторожно, вздрагивая от каждого сучка, хрустнувшего под неловкой ступней, она двинулась вперед. Как назло, подул ночной ветер и полуоткрытая дверь со зловещим скрипом распахнулась чуть шире; ледяной озноб пробрал тело до самых костей. Рука в нерешительности коснулась темного, старого дерева; помедлив, Ирга сделала усилие и дернула дверь на себя.

Из черного проема повеяло уже знакомым запахом гнили. Во мраке ничего нельзя было разглядеть; показалось, что в глубине дома скрипнула половица. Она едва не бросилась назад, но в этот миг над высокими деревьями взошла полная, круглобокая луна, и желтоватое сияние осветило давно запущенные сени.

Глиняный, треснувший горшок валялся там, где его бросили прямо поперек дороги; тяжелая, крепкая метла охраняла один из углов. Серые лохмотья свисающей паутины окончательно убедили гостью в том, что внутри никого нет; Ирга, осмелев, шагнула через порог.
Не хватало огня; тусклое маленькое окно едва пропускало лунный свет. Женщина постояла, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку.

… Первым порывом было кинуться обратно за дверь; однако страх сделал своё, и несколько мгновений она не могла двинуться с места. А потом разглядела: лежавшая на полатях сложила руки на впалой груди, точно мертвая, а внизу, рядом с печью, повернулась на бок глиняная опрокинутая кружка.

Так и есть: видно, хозяйка избы осталась одна и перед смертью даже не смогла напиться воды.
Больше никого не было. Ирга подняла кружку, задумалась. Ночной холод пробирал; хотелось как можно скорее затопить печь, устроиться поудобнее, протянуть руки к теплу. Но как быть с телом В холоде-то оно почти не смердело, хотя запах невольно щекотал ноздри. Затопленная печь грозила вонью, отвратительным сладким привкусом падали.

Покойников она не любила, но исход был очевиден. Ничего; нос можно заткнуть, а старуху переложить вместе с соломой, на которой та почила. А наутро Ирга уйдет отсюда и больше никогда, никогда не пойдет в эту сторону леса.

Нашла чистую тряпицу, как могла, обмотала лицо под самые глаза. Задержала дыхание, вздохнула и полезла наверх, подставив колченогий табурет.

Старуха оказалась почти невесомой. Высохшие руки, молитвенно сложенные вместе, мерно покачивались, пока Ирга спускалась вниз с ношей. Наконец покойница улеглась на охапке соломы рядом с погребом; ночная гостья, собравшись с духом, взялась за кольцо. Старая крышка открылась с трудом: видно, сюда давно никто не спускался.

Первая земляная ступенька отыскалась сразу же. Ирга вздохнула, благодаря лесных духов: ей совсем не улыбалось свернуть себе шею при спуске. Передохнув, она подхватила старуху, чтобы продолжить путь; мертвые пальцы разомкнулись и две руки, обтянутые желтой, местами посиневшей кожей, обвисли вдоль тела. Выругавшись, женщина присела на корточки, чтобы вернуть их на место. Осторожно взялась за краешек рукава, кладя скрюченные кисти на грудь; со второй было сложнее, но и здесь она исхитрилась подцепить одежду.

С натугой соединила Ирга закоченевшие руки, и в последний миг её пальцы скользнули с ветхой ткани точно в середину между двумя сморщенными ладонями.
Закусив губу от отвращения, она поспешно рванулась из неприятного плена. Покойная держала свою добычу крепко, казалось, что мертвая вонзает отросшие когти прямо в нежную кожу. Страх подкатил к самому горлу, Ирга из последних сил дернула и высвободилась. От облегчения едва не заплакала.

Ну и почудится же всякое, громко сказала в тишину, еще содрогаясь от мертвого рукопожатия. Зацепилась да и зацепилась, мало ли

Покойница села и ласково обняла Иргу.

В ЗАКРЕПЛЕННОМ ВИКИ-ПОСТЕ В СООБЩЕСТВЕ

Источник