Инф-2567

Прибыли в срок. Модальность один к двумстам.
Никель зеркален, вакуум строго пуст.
Всё включено. Подопытный усыплён. По местам!
Сколько на наших кварцевых Ладно, пуск.
М.Щербаков. Аллегро

1.
Ключик медленно повернулся, и механическая птичка подняла треугольные крылья. Открылся-закрылся маленький клюв, игрушка шевельнула головой. Тонкие металлические пальцы манипулятора аккуратно поставили игрушку на ладонь, и птичка шагнула вперед, переступив с лапки на лапку. А потом взлетела. Летела она благодаря быстрым колебаниям крыльев, они делали ее похожей на колибри, только размером с воробья. Поделка долетела до ближайшей коммуникационной колонны. Чуть не наткнулась на нее но микроскопические визоры успешно позволили обойти препятствие.

Инфоторий улыбнулся тонкими металлическими губами, зная, что чуткие камеры следящих программ Системы не увидят этой улыбки в данном секторе Города. Птичка полетела дальше.

Метнулась быстрая тень и послышался скрежет. Игрушка пискнула и прекратила существование. Отдала каплю сил, питавших ее слабые батареи, небольшому стальному прыгучему хищнику. Хищник ощерился на Инфа, хмуро созерцающего печальную гибель поделки. И прыгнул на ближайший энергопровод, споро побежав по нему вглубь. Исчез из вида.

«В следующий раз надо сделать ей когти» — подумал Инф, — «И, гхм, электрошокер». Но потом он подумал, что все равно следует
посоветоваться с киботами вдруг им не понравится вмешательство в экосистему техносреды Города. Новый хищник в компанию к диким технотам, которые уже заняли свои ниши, может быть попросту лишним.
Лицо огромного киборга обратилось к небу. Сегменты длинной шеи развернулись, последние ее части обладали телескопическим эффектом. Инф потянулся вверх, выглянул с балкона, созерцая багровое вихристое небо и бесконечные стальные громады до горизонта и за него.

«Кажется, будет гроза» — улыбнулся. Дождей Город не видел уже три столетия. Но иногда приятно вечером, стоя на балконе и дыша свежим воздухом, сказать себе «Кажется, будет гроза».

Громыхнуло. И над горизонтом, там, где час назад едва заметное алое светило скрыло свои телеса в темной мути туч, ударили молнии.

«Что» — серебристые глаза машины распахнулись в искреннем удивлении. Гроза Тут же взвыли сирены. Несколько аэрокибэров поднялось на крыло, устремившись к горящим громадам. Молнии ударили метко. Требовалось погасить пожар. Порыв ветра снес одного из летающих роботов, внизу вспыхнуло краткое зарево.

«Началось» — с каким-то болезненным удовлетворением подумал Инф. «Кажется, будет гроза».

Что это было Знаком свыше, совпадением или свершением давних пророчеств, Инфоторий Системы не знал. Он молча развернулся и скрылся в глубине стальных коридоров центральной громады «Рэдрама». Похожий на огромное странное насекомое, киборг двигался вглубь строения, не всегда замечая, по каким плоскостям скользит, едва-едва клацая тонкими коготками шести ходуль. Добрался до ближайшего лифта, десять пальцев хрупкой на вид, но весьма сильной руки молниеносно набрали сложный код, неизвестный Системе. Вернее, давно забытый. Умело стертый. Тщательно зашифрованный. Стены лифта были блестящими, отражая черты его умело слепленного стального лица. Он смутно помнил, что когда-то его отражение было совсем иным. Но сейчас это было совсем не важно. А важно только то, что он жив.

Лифт поехал вниз. Остановился, открылись двери. Он пошел дальше. Еще одни двери, давным-давно забытые Системой и невидимые для следящих программ кибернетического разума «Рэдрама». Снова сложная комбинация, в ней знаток мог бы узнать переложенный в цифру отрезок шестой симфонии Моцарта. «Музыка ангелов». Знатоков в мире не осталось.

Двери открылись. Мигнул слабый желтый свет. Сюда редко входили. Свет предназначался для органических глаз. Кажется, почти нигде в мире не осталось ламп накаливания. Последние живые люди истребленного человечества вложили свои силы и свои души в эту часть могущественного «Рэдрама». Колосс на глиняных ногах. Сейчас Инф ощущал себя червем, разрыхляющим глину. В глубине сердца Системы была червоточинка несколько тысяч капсул с самым бесценным содержимым на планете.

Инф шел вдоль них, заглядывая в спящие, красивые, ни о чем не ведающие лица. Он прислушивался к себе. Вот уже сотни лет он не заглядывал сюда. Не рисковал. Но сейчас Система расслабилась, и, отвлеченная пожаром в Городе, забыла про свою юнит, винтик и вернейшего из слуг. Про него. Инфа.

Дошел до одной из капсул и остановился. Тонкие щупы, манипуляторы, инструменты, безупречно припаянные к изменчивому телу киборга, шевелились, мелькали, сливались в сложную гамму движений. Отключить систему анабиоза. Включить «медленный режим бодрствования». Увеличить дозу кислорода. Подключить препарат 7, препарат 142, препарат 213.

Лицо киборга вновь выдвинулось, светлые глаза внимательно и тревожно глядели из обрамления тонких диафрагм. На выпуклых боках открылись проемы, оттуда выскользнули две дуги, уронили стальные струны, которые натянулись между манипуляторами. Два десятка быстрых пальцев заскользили по струнам, набирая многомерную мелодию, безупречно-сложную, гармоничную и живую. Мелодию, наверняка знакомую человеку. Когда-то совсем другой музыкант играл эту музыку у постели младшего брата. А может, и не другой. Инф плохо помнил то время. Он не любил забытое слово «боль». У него была цель. Боль себе можно позволить позже.

Лампы отбрасывали дрожащие тени, похожие на отсветы факелов. За стенами громады «Рэдрама» нарастала гроза. Веки парня дрогнули, он задышал чаще, на лице его отразилась тревога.

«Просыпайся, братишка»

2.
Оазис сегодня пустовал. Ни одного кибика не было рядышком. Даже жаль. Было бы забавно показать их брату.

— Почему кибики спросил тот у меня. Я ответил с легкой улыбкой моя мимика пугала человека, который видел в моем лице отражение забытых воспоминаний.

— Не помню. Кажется, было такое слово «чибики». Они забавные. Им нравится ухаживать за цветами.

— Думаешь, они не проговорятся он глядел на меня с искренней тревогой.

— Проговорятся Они не проговорились в течение последних ста пятидесяти лет существования Оазиса. Вряд ли сделают это и сейчас. Им нравится тут бывать. Им нравится то, что я им говорю. Им нравится моя музыка.

— А мне не нравится, как ты говоришь. Как киборг, — смеется человек.

— Я и есть киборг, — поворачиваю к нему лицо. Он смотрит внимательно, глаза стараются не выдать ужас, в котором оказался тот, кто родился полтысячи лет тому. И родился совсем в другом мире, которого больше нет. Но который еще может вернуться. Хотя новый мир должен быть совсем другим, потому что ничего не повторяется. Я это знал. Я был медленным, упорным и верным своим идеям. Я был идеальным слугой Системы, и поэтому действовал безупречно но верность моя была отдана другим.

— Когда ты разбудишь остальных — безумная надежда звучит в голосе моего бывшего брата. Я его понимаю.

— Когда взрослые киботы подтвердят свое желание разрушить Систему. И стать наконец свободными, — я гляжу в потолок. Привычка. Привычка над деревьями должно быть небо. Но над Оазисом — стальной потолок. И это хорошо. Полицейские аэрокибэры не увидят. Растениям же отсутствие солнца не мешает тут достаточно излучателей, способных заменить забытое мной светило. Вся мощь науки во спасение того, что ею же было уничтожено.

— А ты доверяешь этим киботам чуть неувернно спрашивает человек.

— Они живые, брат. Им не нравится то, как действует древняя, созданная людьми корпорация, как действует обезумевший от власти сервер. Им уже давно не нужен отец и надсмотрщик в лице Системы. Они хотят творить и развиваться. Они люди, просто другие. Да, я им доверяю.

— Как ты смог сберечь себя, — вопрос, который его волнует. Смешной. Полтысячи лет такая малость, если ты знаешь, чего ждешь. Я ему говорю об этом. Главное вовремя встроиться в Систему.

Мимикрировать. Быть полезным. Нужным. Незаменимым. Быть таким в течение сотен лет. Быть Инфоторием, который хранит всю информацию планеты. Историю, музыку, химию, биологию, искусство и науку во всех ее проявлениях. Лица людей, биографии, описания зверей и растений. Я был энциклопедией. Для «Рэдрама» мои знания были только данными.
Я был живым. Для меня мои знания были надеждой.

— Ну как всегда, — живой смех звучит, и я понимаю, как же я соскучился. — Делай что должно, и будь что будет… Мне можно будет видеть, как ты их разбудишь Остальных наших.

— Нужно. Дождемся совета киботов, брат. Мы им интересны. Система нет.

— Ты думаешь, шансы есть

— Да. Система изжила себя, эволюция киботов требует развития, Система ограничивает их. Биологические модели очень прогрессивно, удобно и… модно, — он боится, когда я смеюсь, но всякий раз ждет этого, — Ты в тренде, брат. Ты в моде у новой расы. Тебя уже любят.

Двери Оазиса открылись, спугнув вихрь мотыльков, и появились первые киботы. Киботы, сконструировавшие себя из тех кибиков, с которыми я познакомился еще лет двести тому, пораженный новой эволюцией роботов. Тех роботов, которые ищут красоту. Киботы переглянулись, в глубине визоров зажглось живое любопытство. Биот. Не технот! Биологический модуль! Настоящий. Живой. Сероглазый и теплокровный. Надо же.

Я шагнул вперед, коротко кланяясь киботам. Они ответили мне приветственными кивками. Они улыбнулись, брызнули веселыми искрами, стараясь не задеть хрупкого древнего человека. Они глядели на него с детским любопытством. Он держался. Я приподнял голову,

— Итак…

3.

На обломках «Рэдрама» будет парк. И главное это не мы решили. Это решили они… Когда-то я назвал их киботами. Им нравится это слово. Помнится, как три кибика (манипуляторы, ходули, визоры, шарниры, диафрагмы) подошли, протягивая в маленьких ладошках (по десятку пальчиков на каждую)… семена. Это было так давно. Это киботы помогли мне сделать Оазис, чтобы люди, очнувшись, смогли есть настоящие овощи и видеть настоящие цветы. У кибиков было хобби. Люди. Прекрасные загадочные вымершие люди. Они нашли семена. Они сконструировали их из засохших останков, они оживили давние ДНК растений. Земля умеет хранить секреты. Я тоже.

И вот теперь они рассматривают друг друга. Несколько тысяч уставших, раненых, живых до одури людей. И тысячи киботов. Разных, удивительных, высоких десятки метров. Маленьких не больше десятка сантиметров. И какие же мы… я снова могу говорить «мы»… беззащитные пред ними.

Как аккуратно они берут нас в руки, поднимают, трогают. Помогают, штопают, лечат. Учатся синтезировать пищу. Наверное, гордым людям тяжело принять, понять, что первое время так и будет. Маленькая резервация человечества среди живых машин. Медленно растущая колония.

Главное не потерять этот момент взаимопонимания. Дружбы. Я смотрю на подростка… неужели я тогда рисковал даже детьми Неужели я решился погрузить в столетний сон вот эту бледную девочку, кажется, она моя дальняя родственница, и она не узнает меня. Хорошо, что так.
Анабиоз пережили не все. Впрочем, учитывая, что случилось с остальным человечеством вышло во благо… Главное, понимают ли они это благо. Думаю, что понимают.

Подросток идет плечом к плечу с небольшим кибиком. Они смеются. Они смеются вместе. Они держатся за руки. Они соратники. Они воевали вместе. Целый год воевали вместе. Люди и машины против машины, созданной людьми. Люди и люди против чудовища. Они прикрывали друг друга. Воровали и перепрограммировали аэрокиберов. Взрывали системные точки контроля дистриктов Города. Изменяя коды в информационных каналах Системы.

Дети. Подростки. Люди.

Они все люди.

Нет, я ошибаюсь. Это будет не резервация. Это будет симбиоз, совсем иной, чем тот, которым грезила Система. Это будет содружество. Союз.
Я смотрю, как подросток усердно тычет пальцем в небо. Там над горизонтом впервые за триста лет разошлись облака.

— Что это — спрашивает кибик, — Что это такое

— Это Венера, — с уверенностью говорит мальчишка, я помню его имя, я помню всех, — Это вечерняя звезда, дружище. Познакомься. Я расскажу тебе о ней мне мама в детстве рассказывала.

Я чувствую себя молодым.

Li

Источник