Прямо под окном Валерии Павловны, старшей по дому номер 118 на улице Ленина, шёл мужской разговор, никоим образом к ней не относящийся.
— Ооо, Вадик, слышь, это ты, что ли
— Да тип того, ага. А ты кто Не узнаю что-то.
— Да Петька, помнишь, мы познакомились на занятиях Центра Сансары Ну там цикл перерождений, все дела.
— А, Петь, конечно помню, чёт не узнал тебя в таком виде.
— Да я себя в отражении тоже не узнаю, что уж тут.
— Да уж, я тоже.
Помолчали.
— Ну как ты теперь, Вадь
— Да как будто не знаешь. В недобрый час Софка потащила меня на эти занятия. Я-то думал снова человеком родиться, а тут вон оно как. Ни смартфонов, ни компьютеров, если только к кому через окно подглядишь. Жрачку фиг добудешь, тем более зимой. Ещё и холодно, жесть. В Сибири всё-таки живём.
— Ой, не говори. Сплошная борьба за выживание, никакого тебе удовольствия от жизни. А хотя вон не лягушкой хотя бы, у них от холода вообще зуб на зуб не попадает, вон Артём из нашей группы, помнишь его Ну, бритый такой Квакает теперь на берегу нашего болотца. Разговаривать даже отказался, сразу плюхнулся в жижу свою.
Помолчали печально.
— Ладно, Вадь, пора мне по делам, пересечёмся ещё. Воробьиха моя соседнее дерево для жилья присмотрела, за самую удобную ветку даже подраться пришлось. Зато теперь герой!
— Ага, а раньше как пришлось бы ветку в ипотеку брать.
— Во, точно. Ну, бывай.
— Бывай.
Два воробья вспорхнули с ветки и разлетелись в разные стороны. Один по пути сделал небольшой крюк и на лету нагадил в песок на детской площадке.
— Прямо как Пётр Никифорович покойный, — пробурчала Валерия Павловна, открывшая окно на воробьиное чириканье. Тот тоже, помню, не мог уйти, не нагадив напоследок.