Творческое начало

Василий Николаевич сидел в душном кабинете за опротивевшим столом, когда в дверь постучали. Вошёл высокий мужчина в несуразном серо-коричневом костюме. По худому и напряжённому лицу незнакомца сразу видно — отчаянный трудоголик.

— Что беспокоит — холодно спросил Василий Николаевич, поправляя черновые бумаги.
— Здравствуйте, — робко ответил вошедший и присел на стул. — Дело в том… видите ли… Меня уволили. Я недавно перешёл в цех по дроблению философского камня, но… случился казус… я недоглядел, и весь камень превратился в пыль. Меня тут же уволили, — сказал он дрожащим голосом, — но самое страшное даже не это. Доктор, — зашептал пациент, — мне кажется, я вдохнул этой пыли. Респиратор слетел, и… я вдохнул философский камень, — обречённо сказал он. — В ТУ указано, что в этом случае надо срочно промыть глаза и нос, но я замешкался и опоздал. Не знаю, да и никто толком не знает, что конкретно бывает от камня, но вряд ли что-то хорошее… Новая ведь технология и даже секретная. Знаете, доктор, я такое слышал!.. Один так же надышался, а потом очутился в психушке! Говорят, говорят, что он призраков стал видеть и ещё бог знает что… Страшно мне, доктор!

Василий Николаевич молча выписал успокоительное и уже хотел протянуть пациенту, но тот продолжил.

— Наверно, я многое додумываю, но с тех пор каждую ночь мне снится один и тот же кошмар. Человек с золотыми глазами идёт за мной по пятам и что-то тихо говорит, слова его тут же оживают и монстрами бегут за мной. Я тоже бегу, но они не отстают. Я кричу и просыпаюсь. А этой ночью… Доктор, этой ночью тот страшный человек почти догнал меня! Я видел его глаза, они вцепились в меня, и… Мне кажется, он хочет меня убить.

Василий Николаевич вручил рецепт и выпроводил пациента. Сейчас ему не до глупых кошмаров, ведь Василий Николаевич начал важнейший труд, который будет венцом его научной деятельности. Не так давно он увлёкся психоанализом и понял, что может углубить учение Фрейда и Юнга о бессознательном.

Василий Николаевич уже второй месяц работал над теоретической частью, продолжая рассуждения учёных, но этого ему было мало. «Без практического доказательства, — размышлял он, — никто не воспримет мой труд всерьёз. Здесь не хватит обыкновенных концепций. Нужно доказать, именно доказать, что бессознательное, как они и говорили, даёт человеку все духовные силы, все творческие способности и желания. Если я докажу это… Боже мой! Если всё получится, я покину этот кабинет и этих больных…»

Василий Николаевич надеялся получить место при институте психоаналитики, и этот труд мог очень ему помочь. Через неделю явился тот самый пациент, которому Василий Николаевич выдал рецепт.

— Доктор, стало хуже. Он говорит, — голос пациента дрогнул, и тот зашептал: — Говорит, я занял его место!..
«Надо же, занял место! Очень похоже на тень…» — подумал Василий Николаевич и решил, что этот пациент — тот, кто ему нужен.

— Напомните, как вас зовут, голубчик — ласково спросил Василий Николаевич, доставая записную книжку.
— Цепочкин Таштультим Таштультимович.
— Вот что мы с вами сделаем, Таштультим. Сегодня вы погрузитесь в свой внутренний мир и найдёте кошмар, который вас так пугает. Я буду рядом, не волнуйтесь, — добавил он, не давая Цепочкину возразить. — Вы погрузитесь и победите его. Но чтобы я мог помогать, вы должны диктовать всё, что видите. Согласны

Таштультим помолчал с минуту и кивнул. Василий Николаевич довольно улыбнулся.
— Закройте глаза и расслабьтесь, — начал он, когда Цепочкин расположился на кушетке. — Почувствуйте своё дыхание, как воздух наполняет лёгкие и выходит наружу. Вдох — выдох. Вдох — выдох, — с этими словами Василий Николаевич достал диктофон. — Вы идёте по тропинке и видите дом. Какой он

Василий Николаевич включил диктофон.
— Большой и белый, — ответил Цепочкин. — Только это не дом. Я вижу больницу. Белую больницу в лесу.
Василий Николаевич начеркал в записной книжке: «Эго в виде больницы».

— Вы входите внутрь. Что чувствуете Вам спокойно или страшно Хочется остаться или уйти
— Здесь неприятно, — сказал Цепочкин и нахмурился. — Здесь холодно и пустынно. И много дверей с табличками, будто я в коридоре. На них что-то написано, но не могу разобрать, почерк непонятный. Каллиграфический, что ли… Дверь открылась, — резко сказал пациент. — За ней кто-то стоит. Он стоит спиной, — продолжил Цепочкин, хмурясь и быстро сжимая и разжимая пальцы. — Он один из слов!

Пациент стал двигаться, и Василий Николаевич уже решил, что он сейчас встанет, но тут Цепочкин замер.
— Что там Что вы видите
— Я, — задыхаясь, ответил Цепочкин, — я видел его лицо. Лицо из дыма и мрака. Он набросился на меня, прыгнул, хотел задушить, но не успел: я захлопнул дверь. Из других дверей завыли, и я убежал. Теперь я иду в лес, прочь от них. Но и здесь мне не рады: ветки цепляют меня, мешают идти, но я всё равно иду.

Я вижу овраг. На его дне лежит что-то большое. Похоже на сердце, пульсирующее сердце размером с ту больницу. У него синие сосуды, они корнями входят в землю. Местами сердце покрыто золотом. Сюда попала та пыль, я знаю.

Сердце пульсирует и зовёт. Я касаюсь его холодного золота, и меня втягивает внутрь. Я просачиваюсь в него, будто я кровь, которую оно качает. Теперь я внутри. Здесь очень тихо, но я не один: за столом сидит человек и что-то пишет. Он водит старинным пером, из-под него летят слова. Он смотрит на меня золотыми глазами.

«Кто ты» — «Я — это ты. Я — это другой ты, которого заперли здесь на тридцать лет. Я — тот, кто давал тебе силы, кто всегда помогал тебе и был взаперти, был изгнан из внешнего мира, но продолжал трудиться ради всей личности. Я — творческое начало, которое ты нагло вытеснил, я — все твои страхи и твои тайные желания, которые ты боишься и стыдишься признать даже перед собой. Я — твоя тень, к которой ты сам пришёл. Теперь пора поменяться».

Он стоит передо мной. Мне кажется, мы можем слиться в одно целое, если только захотим. Он отошёл. Он рвёт бумаги и чему-то смеётся. Он вышел из кабинета. Я дёргаю дверь, но золотая дверь, которой здесь не было, она заперта. Она заперта…

Цепочкин умолк. Василий Николаевич положил диктофон в тумбу и уставился на пациента. Тот молчал. «Неужели зашёл чересчур глубоко — подумал он и вздохнул. — Вот чёрт! Я-то надеялся…». Не успел он додумать, как пациент открыл глаза и сел.

— Вы очнулись! — искренне обрадовался Василий Николаевич, который прежде ни разу не вводил в трансы. — Я уж хотел идти за нашатырём. Вы как Выбрались из двери
— Выбрался, за что вам благодарен, — спокойно ответил Таштультим и сел, чему-то улыбаясь. — А теперь, дорогой доктор, попрошу ваши записи, — сказал Таштультим и резким движением вытащил из рук Василия Николаевича блокнот, после чего вырвал листы, смял их и бросил над головой.
— Что вы делаете! — воскликнул Василий Николаевич и с ужасом заметил, что глаза пациента стали золотыми.
— Это конфиденциальная информация, доктор. Не хотите же вы скандал с общественностью за нарушение соответствующего закона Тьфу, как вычурно! Даже слов других не знает, — добавил он.
— Постойте! — Василий Николаевич придержал дверь, когда Таштультим приблизился к ней. — Погодите! А если я предложу вам сотрудничать Мы вместе опубликуем научный труд. Мы станем знаменитее, чем Фрейд и Юнг! — с воодушевлением сказал он, всей душой надеясь на согласие.

Таштультим Таштультимович рассмеялся и похлопал доктора по плечу.
— Какой же вы дурень! Неужели ничего не поняли Плевать мне на ваш труд, меня ждут собственные труды! Отныне я — творческий человек.
— Но как Почему это всё возможно Объясните хоть это.

Василий Николаевич хотел добавить, что тогда он сможет сам написать этот монументальный труд, без его помощи, но не решился и молча замер у двери.

— К чёрту вас и ваши объяснения! — воскликнул Таштультим, но всё-таки добавил: — Не запирайте тени, доктор.
— Прекрасно! «Не запирайте тени”, — повторил он, когда Таштультим вышел. После Василий Николаевич достал диктофон из тумбы, поднял смятую бумагу и прижал к груди эти сокровища. — Назову это так: «Применение философского камня в качестве средства для…» Как бы назвать-то «…для поиска творческого начала». А само начало будет такое: «Метод разработан в ходе работы с бессознательным посредством активного воображения. Важно отметить, что данный подход имеет как положительные, так и негативные аспекты…»

Василий Николаевич углубился в свой великий труд, ничуть не заботясь о судьбе запертого Таштультима.

Источник