Знаток душ человеческих

 

Знаток душ человеческих Ещё в те седейшие времена, когда Берлин был в Голландии, соловьи умели петь йодлем, а вода была мокрее, в одном провинциальном городке произошла история. Конечно, история

Ещё в те седейшие времена, когда Берлин был в Голландии, соловьи умели петь йодлем, а вода была мокрее, в одном провинциальном городке произошла история. Конечно, история произошла от своего отца Геродота, но кто ж знает, как оно было

История-то на самом деле тёмная, ведь мать её так и осталась неизвестной. Но раз тёмная, есть смысл предположить, что для производства на свет сией дочери Геродот подыскал себе пару в Нубии. Ведь более темнокожих девушек, чем там, не было в известной ему Ойкумене. Да и сейчас поди ещё поищи!

Я не стал бы заострять на этом внимание, если бы не тот факт, что Ойкумену (в отличие от историчьей матери) нам искать не пришлось. Полное имя её было Аннетта Ойкумена София Венцеслава Штольц, и была она дочерью Петера Штольца, бургомистра Хохслеехафена. А Хохслеехафен – тот самый городок, в котором произошла история, впервые после Геродота. По крайней мере, эта история.

Ойкумена слыла первой красавицей города и округи. Вероятно, она могла бы слыть второй или третьей, но кроме красоты у неё ещё был и папа-бургомистр.

Когда настала пора выдавать дочь замуж, старый Штольц временно перестал стрелять солью в седалища её ухажёров. Правда, из-за интенсивного отстрела количество их поубавилось… Но храбрецы всё же нашлись.

В день, назначенный для сватовства, в прихожей дома бургомистра сидели трое: колбасник Ламер Верховен, шестнадцатый сын барона Гёц фон Дурке и Ханц Хитлер, друг детства Ойкумены и, по совместительству, клерк её отца. Все скопом они выглядели довольно забавно: толстый, большой и тощий. Зато кавалеры нарядились в лучшие свои костюмы. Двое. У Ханца костюм был всего один.

Колбасника Верховена горожане знали как домоседа и известного плута. А сам он хорошо помнил, что толстяков Ойкумена не жалует. Но свататься-таки пошёл. На его стороне были врождённая хитрость и несколько тузов в кармане. Если быть точным, то три: трефовый потерялся ещё за день до описываемых событий. Колбасник часто играл в карты с товарищем, который и припрятал туз в рукав. Но об этом Верховен пока не знал, а проигрыш того кольца колбасы считал досадной случайностью.

Соперники Верховена выглядели симпатичнее, хоть и не представительнее его. Предпочтения бургомистра были поровну разделены между баронским сынком и колбасником. Симпатии его дочери – между фон Дурке и Ханцем. Именно поэтому Ламер Верховен выжидал.

Когда Штольц пинком вышиб своего служащего за порог, никто не удивился. У небогатого Ханца Хитлера изначально было мало шансов. После непродолжительных расшаркиваний любящий отец предоставил выбор дочери. И она выбрала Гёца фон Дурке (люди часто скоропалительно отдают предпочтение статной осанке и красивой наружности, не пообщавшись с её носителем).

Состроив скорбную мину, Верховен подошёл поздравить более удачливого конкурента.
— Дорогой друг! Смиренно принимаю поражение и искренне вас поздравляю! Конечно, это было предопределено. Вы моложе и выше меня. И здорово так сильнее. Да ещё и дворянин – в вас течёт кровь воинов-крестоносцев!
— Благодарю! — расцвёл Гёц. — Думаете, моя мужественность сыграла главную роль в её выборе
— Несомненно, друг мой! Я полагаю, вам и дальше стоит гнуть эту линию.
— Вы это о чём
— Будьте ещё мужественнее! Женщинам так нравится. Поменьше болтовни, побольше духов и настойчивости. Покажите будущей жене свою решительность. Доминируйте!

Обрадованный почти-жених ничтоже сумняшеся вылил на себя с пол-галлона крепких духов и поднялся, дабы ближе познакомиться с невестой, в то время, как колбасник остался допивать предложенный ранее чай.

Уж неизвестно, какую «настойчивость и доминантность» проявил в разговоре старательно надушенный фон Дурке, но недавний эпизод повторился. Только теперь с лестницы спустили шестнадцатого сына барона, а колбаснику бургомистр предложил остаться и поговорить за партией в бридж под бутылочку рейнского.

И быть бы Аннетте Ойкумене Софии Венцеславе женой Ламера Верховена, кабы её отец не обнаружил в колоде потенциального зятя отсутствие упомянутого туза. Петер Штольц сильно не любил шулеров. Старая лестница едва выдержала вынос тела: всё же это был уже третий раз за короткое время, а Верховен весил, как полторы бочки импортной финской солонины. Но, наверное, это была очень крепкая лестница.

 

* * *
Ханц Хитлер тем временем не терял времени. Он вообще никогда его не терял, кроме одного случая – утраты отцовских часов. Они составляли половину его наследства, поэтому о том Ханц немало печалился.

Но сейчас он не сожалел ни о часах, ни о несостоявшемся сватовстве. Постучав бронзовым молотком в дверь дома Верховена, Ханц дождался, пока выйдет слуга колбасника.
— Добрый день, герр Хитлер. Господина нет дома.
— Книппе, я в курсе. Ведь именно я утром забрал твоего хозяина, когда мы вместе пошли свататься.
— Ой, а ведь точно!

Пожилой Книппе был немного глуповат. На что и рассчитывал Ханц.
— Тут такое дело. Мы вчера играли с Ламером в карты. И случайно я забрал одну с собой. Вот, видишь, туз треф.
— Вижу.
— Проведи меня в дом. Я хочу вернуть карту.
— Какой же вы хороший друг, герр Хитлер! Ведь хозяин расстраивается из-за любой потери.
— Только ты ему не говори, что я приходил.
— Почему
— Помнишь, как потерялся ключ от сейфа
— Помню! Потеряла, наверное, Марта, а высекли меня.
— Ключ нашёлся
— Да, через два дня.
— Но тебя всё равно пороли
— Да…
— Хоть ты был ни при чём
— Да! Я понял, герр Хитлер! Буду нем, как рыба, спасибо вам! Я так боюсь боли…

Ханц вошёл в кабинет Верховена и бросил карту под стол, после чего открыл сейф сделанной ранее копией ключа и переложил себе в карманы часть его содержимого.

Уходя, он ещё раз напомнил Книппе о полезности молчания и зашагал домой, насвистывая какой-то нехитрый мотив. Ханц был доволен собой. «Люди так предсказуемы! Книппе этот и другие… Уж не знаю, кто вылетит из дома шефа первым: дурак Гёц или Ламер с его неполной колодой. Хотя что мне до них Теперь можно уехать из этого захолустья. А зазнайку Ойкумену я ещё с детства ненавижу…»

* * *
— Ну что, папа! Видишь теперь Я не найду здесь достойного жениха!
— А в столице найдёшь
— Уж точно не хуже, чем здесь! Но в Берлине я смогу поступить в Академию Искусств. Хочу петь, хочу писать стихи, которыми будет восхищаться столичный бомонд… Ты обязан прислушаться к моим желаниям. Теперь твоя бургомистерская репутация не пострадает. Ведь одно дело – просто отпустить строптивую дочь в столицу, а другое – когда нет толковых претендентов на её руку.
— Тебя бы в адвокаты отдать, — проворчал старый Штольц. — Но быть по-твоему.

«Ещё бы, папенька, — улыбнулась про себя Ойкумена, — я заранее знала, как оно будет. Бедняк, дурак и плут – их так легко просчитать».

* * *
— Добрый день, герр бургомистр!
— О, Книппе, старый дурень! Зови меня Петер, как в детстве. Помнишь, мы с тобой залихватски обносили яблоневый сад тётушки Хильды
— Как не помнить! Но неудобно вот так запросто к вам по имени…
— Брось, мы же дружили! Мало кто ещё жив из наших сверстников.
— О да, прекрасное было время! А сейчас я просто умиляюсь дружбе моего господина с герром Хитлером.
— Не знал, что они так дружны!
— А я вам расскажу! Вам, наверное, можно…

После рассказа Книппе бургомистр задумался и решил проведать Верховена под предлогом извинения за вчерашнюю экзекуцию. Колбасника он застал в слезах: у того пропала наличность из сейфа. Посочувствовав, Штольц оставил беднягу наедине с его горестями и направился к Хитлеру. И предсказуемо не застал его. Хозяйка квартиры, которую снимал клерк, сообщила, что жилец рассчитался с задолженностью за три месяца и съехал.

«Так я и думал. Слишком уж легко Ханц отказался от надежд на приданое дочери. Даже слова мне поперёк не сказал. Хм-м, выходит, Верховен не шулер… А, чёрт с ним! Главное, что дочка теперь свободна от этих ухажёров. Ну и моя репутация вне опасности. Неплохо я всё это провернул. А Ойкумена бы точно померла от скуки в нашей глуши. Заболела, как её мать. Эх, глуп я тогда был…».

Зато теперь бургомистр стал очень неглуп. Он разбирался в людях и неплохо понимал женщин. Уж поверьте. Тем более, всякий знает: по законам кайзера глупцов запрещено выбирать бургомистрами. Даже в такой глуши, как Хохслеехафен, где редко случаются необычные истории.

Знаток душ человеческих Ещё в те седейшие времена, когда Берлин был в Голландии, соловьи умели петь йодлем, а вода была мокрее, в одном провинциальном городке произошла история. Конечно, история

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *