Истории из жизни реальных людей
Кап.
Первые слёзы катятся по щекам. В голубых глазах — боль. В голубых глазах — беспомощность и отчаяние. Ничего не поделать, ничьё время не бесконечно.
Кап.
Эмоции — к чёрту. Закрыты, запечатаны, похоронены. Посыпаны сверху алмазной крошкой, чтобы ничья рука не посмела дотянуться до ключа и отпереть кованый сундук.
Кап.
Днём — сон, ночью — бодрствование. Сбитый режим без шанса на восстановление. Сломанный метроном у изголовья кровати, который всё ещё иногда издаёт тихое «тик-так» и замолкает на долгие месяцы.
* * *
Свет. Спокойная мелодия. И полупустой зал. Новеньких не любят, новеньких не принимают. Большинство «опытных» смотрит на них сквозь пальцы, таланты смешивают с грязью. «Не чета». И неважно, что у самих мастерство угасает с каждым годом.
Сэмюэль Эррент — тот самый новичок. Ему всего шестнадцать, но количеству наград может позавидовать даже самый опытный пианист. И сейчас Сэмюэль играет любимую из написанных им пьес — «Осеннюю балладу».
В зале — шёпот и снисхождение. Пальцы сильнее ударяют по клавишам. Сэмюэль покачивает головой в такт музыке. Сегодня — его вечер, его время и его музыка. И никакое наваждение, и никакие злословцы этому не могут помешать.
* * *
— Ты потрясающе играешь, — миловидная девушка поджидает пианиста у самого выхода из концертного зала.
— Спасибо, — Сэмюэль расплывается в улыбке и тут же спохватывается: — Как тебя зовут
— Вот, держи, — девушка протягивает ему лист бумаги, машет рукой и быстрым шагом направляется прочь.
— Погоди, — Эррент кричит ей вслед, но слышит только отдалённый смех и почему-то не может сдвинуться с места. Сэмюэль вздрагивает, когда силуэт исчезает за поворотом, и глядит на бумажный лист. На нём изображён Сэм, сидящий за пианино, а рядом подпись — Изабель Лакнаут. — Изабель, — он поднимает взгляд и смотрит вдаль. — Спасибо.
Каждый концерт Сэмюэль ждёт, что Изабель вновь объявится. Тщетно. Однако залы уже не пусты: музыка Эррента понравилась людям. Чистая, пронзительная, несущая в себе надежду и толику любви. Не всем дано слышать, но почувствовать может каждый.
* * *
— Привет, — слышит Сэмюэль знакомый голос, и его сердце замирает.
— Изабель…
— Вот, держи, — бумага снова касается пальцев, но он успевает схватить Изабель за руку прежде, чем она снова убежит.
— Постой, — Сэмюэль чуть смущённо отводит взгляд. — Я так и не поблагодарил тебя в прошлый раз. Может… Может, ты не откажешься от чашки кофе
— Разве что от чаю не откажусь, — она улыбается. — Не пью кофе.
— Отлично, — он заметно расслабляется. — Спасибо. Идём
* **
Мороженое и чай в кафе по вечерам — уже традиция. А после — встретить закат на крохотном полуострове у озера. Она — неизменно с карандашом и альбомом, он — с нотной тетрадью. Вскоре здесь появляется и рояль. Как символ.
— Не боишься, что вода повредит — каждый раз спрашивает Изабель. И каждый раз ответ Сэмюэля остаётся неизменным:
— Не боюсь.
Проходит ещё несколько месяцев. Успех Сэмюэля Эррента становится всё более заметным. Больше поклонников, больше гонорары, больше времени на написание новых мелодий. «И в час заката» — последняя из написанных, посвящённая Изабель.
Всё хорошее заканчивается быстро. Авария слишком легко обрывает жизненную нить.
* * *
Кап.
Первые слёзы катятся по щекам. В голубых глазах — боль. В голубых глазах — беспомощность и отчаяние. Ничего не поделать, ничьё время не бесконечно.
Кап.
Эмоции — к чёрту. Закрыты, запечатаны, похоронены. Посыпаны сверху алмазной крошкой, чтобы ничья рука не посмела дотянуться до ключа и отпереть кованый сундук.
Кап.
Днём — сон, ночью — бодрствование. Сбитый режим без шанса на восстановление. Сломанный метроном у изголовья кровати, который всё ещё иногда издаёт тихое «тик-так» и замолкает на долгие месяцы.
* * *
Изабель ещё приходит к озеру встретить закат. Она учится играть. Так, как хочет сама. Не нужны ей ни менуэты, ни сонаты, ни Бах, ни Моцарт. Лишь «И в час заката» даёт Изабель силы жить.
— Однажды я приду к тебе. И в час заката встретимся мы вновь.