Песни падающих звёзд

На покрытой густыми травами равнине, спрятавшись меж двух холмов, располагалась маленькая таверна под названием «Гусь». Известна она была тем, что любой, кто заходил в неё, получал помощь, поддержку и кружку крепкого эля. Держал эту таверну старик Огнеяр, которого все знали как весельчака и балагура.

Разнорасного народу в таверне было — не протолкнуться. Там раздавался смех, тут — спор, у окна плясали захмелевшие подружки-хохотушки, а возле лестницы на второй этаж, ведущей в гостевые комнатки, миловались влюблённые.

Дворф по имени Прун прислушался к разговорам и, вытерев пену с усов, повернулся к своему товарищу:
— Прец, а Прец, слыхал, что учудил старик Огнеяр Зазвал приезжего менестреля! Говорят, музыка того — слаще мёда, а слова — горче полыни! Слава о нём разошлась далеко-о-о за края, да так, что даже в других мирах его приравнивают чуть ли не к лику божьему!
— Ох ты ж! — восхищённо покачал головой покрытый шерстью от глаз до пяток мужичок, и отпил из кружки густой чёрный эль. — Надо бы дочке сказать, она у меня только о плясках да песнях и мечтает. Как по утру заведёт — так овцы в стойлах чуть не замертво падают от благодати, а куры по десятку яиц за раз откладывают. Пускай послушает, глядишь, поймёт, что не её это ремесло. Разве ж песнями кому поможешь Или денег заработаешь Или жениха найдёшь Тьфу, а не профессия.
— Ты бы поосторожничал, — сдвинул брови Прун. — Помню, Мирка у тебя — красавица, каждому понравится. Волосья по всему телу длиннющие, глаза — как два блюдца. Ладная да статная. Будь я помоложе, и сам бы… Ай, чего дерёшься — дворф обиженно потёр ушибленное плечо. — Я говорю, менестрель-то ведь — из эльфовой породы. А девки любят таких. Ты ей на него покажешь, чтоб отвадить, а он завертит, окрутит, не заметишь, как дедом станешь! Так что лучше б дома пусть сидела, целее была б. Вон, гляди, гляди, бабы что творят!

Прун и Прец оглядели девушек. Каждая из них принарядилась, согласно своей расе. Маленькие юркие феи пригладили крылья, подправили узоры на них, разукрасив в яркие цвета. Человеческие женщины понадевали свои лучшие платья, припудрили лица мукой, а брови, наоборот, густо подчеркнули углём. Дриады, покрытые листьями, как и все лесные духи, заплели растущие из голов лозы в причудливые косы.

Крепкие и коренастые тролли, гномихи и дворфки, чья красота заключалась в силе и храбрости, с неудовольствием поглядывали на хрупких дев. Чтобы поразить то ли приезжего эльфа, то ли соперниц, каждая из горных жительниц занималась своим делом: одна точила топор, другая по ровной линии прилаживала к поясу блестящие в свете лучин клинки, третья разминала внушительных размеров кулаки…

Кайт Прец недовольно крякнул и, залпом допив эль, ухнул кружкой по деревянному столу:
— Э, нет. И точно, нехай дома сидит, песок плавит и сосуды из него выдувает. Вона, говорят, племянник есть у Огнеяра, конюхом работает. Крепкий малец, ну и что, что лысый! У Мирки и на троих волос хватит. Лучше уж его тогда, чем с эльфовой кровью путаться…
Прун согласно кивнул и, чуть подумав, ненароком обронил:
— А ещё можно познакомить с моим сыном, Курлыком. Он тоже шит не лыком, между прочим… Крепок, как дубок, плечи — во! — дворф раскинул руки в разные стороны, чуть не столкнув со стола тарелки с похлёбкой, — с меня самого в ширину будут…
— Окстись, Прун, ты ж мой брат двоюродный! Не одобрит родня, если дети наши…

Прец не успел договорить, как хлопнула дверь таверны, и в помещение вошёл…
— Этот, что ли, эльф — вытаращив глаза, уточнил кайт.
— Он, — растерянно подтвердил Прун. — Только… крупноват малость.
— «Крупноват» Милостивые Боги, да ему нахлобучить поверх волос тряпку какую, и можно пыль с потолка смахивать! Глянь, охранник-циклоп, не малый, к слову, детина, по плечо этому менестрелю! Видать, эльфова мамаша пошалила с великаном.
— Тихо ты! — шикнул дворф, указывая глазами на протирающего стойку Огнеяра. — Хрен с ним, с эльфом, смотри, как бы старик не услышал твои речи. Говорят, что он не терпит недовольства по отношению к гостям. Видал табличку у дверей
— Ну.
— Ну! — передразнил Прун. — А читал «Коль сижу в таверне «Гусь» — ни к кому не приебусь!» там написано. Знаешь, что значит Нельзя никого…
— Да понял я, — отмахнулся Прец. — Не учи. Давай лучше послушаем, что эльф выдаёт. Но он здоров, конечно, ему бы в воины идти, а не по кабакам песни петь.
— С такой мордой в бой идти нельзя. Хоть и рослый мужик, да на морду что девица.

Эльф и правда был, как и его собратья, красив и величав. Длинные серебристые волосы, вымытые, блестящие и приятно пахнущие, распущены по плечам, заострённые уши украшены многочисленными серебряными колечками, лоб высок и покат, губы — пухлые, влажные, подкрашенные яркой помадой…

Хорош был эльф, тут не соврать. А что так высок и широкоплеч — ну, и такие бывают. Природа-мать, порой, по-всякому шутит. Чего вон охранник стóит, которому имя ещё до рождения присвоено было: Аргус. А он взял — и циклопом родился, хоть родители вполне себе обычные человеки. Видать, и тут кто-то с великанами поразвлёкся.

Менестрель присел на выставленный у стены табурет, откашлялся, подкрутил для виду колок у лютни и, широко улыбнувшись замершей публике, мягко провёл по струнам зажатом между пальцами плектром.
— Мои дорогие… — голос менестреля был приятным, с лёгкой, не свойственной эльфам, хрипотцой, от которой тело покрывалось мурашками. — Я рад представить вам на суд своё творчество. Мир знает меня, как эльфа Флофимэрэля, но сегодня для вас я — покорный слуга!

Мелодия, тихая и печальная, пролетела над головами и окутала всю таверну от мала до велика, заставив забыть обо всём на свете. Огнеяр замер, не замечая, как льёт медовуху мимо кружки раскрывшего от удивления рот огра.

Прец сцепил руки в замок так сильно, что побелели мохнатые костяшки пальцев. Прун, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной ноты, подался вперёд, неуклюже нависая над столом. Борода его намокла, утопая в похлёбке. Девушки и вовсе полукругом выстроились напротив эльфа, и теперь, роняя слёзы на расшитые платочки, тихонько подвывали в такт песням.

А эльф пел и пел о далёких странах и мирах, о приключениях королей, о страданиях слуг, о вине и о сыре, о войне и о мире, о любви ведьмака и чародейки… И песни его заставили трепетать каждое израненное сердце, каждую искалеченную душу. Никто из посетителей таверны теперь не сомневался, почему в одну шеренгу выстраивают менестреля с богами. Даже охранник-циклоп — и тот украдкой вытер навернувшуюся на единственном глазу слезу.

А только закончил Флофимэрель и, склонив спину в низком поклоне, поблагодарил слушателей, публика сорвалась как с цепи. Каждый норовил оттолкнуть соседа, лишь бы оказаться поближе к менестрелю и пожать руку, а то и поцеловать кончики изящных пальцев. Заметив выразительный взгляд хозяина таверны, циклоп Аргус безуспешно попытался прикрыть своей спиной могучего эльфа и, передвигаясь бочком, спровадил к гостевой комнате на втором этаже.

Недовольный народ зашумел, раскричался, принялся заказывать в два, а то и в три раза больше выпивки, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Огнеяр довольно заулыбался. Не соврали слухи. Удачу несёт с собой эльф, не иначе — и заслуживает свой гонорар. Немаленький, причём, на такую сумму обычный человек может месяц жить безбедно.

Прец молчал. Как не пытался расшевелить его брат Прун, ничего не выходило. Задумчиво размазывал кайт по миске остатки похлёбки и всё чаще прикладывался к вновь наполненной заботливым Огнеяром кружке. Наконец он оттолкнул от себя миску и, тяжело поднявшись, бросил на стол несколько монет.
— Пойду я. Устал.
— Ты чего — удивился Прун. — Время ж ещё раннее.
— Тяжко на душе что-то. И муторно.
Не слушая больше брата, Прец миновал охранника и, толкнув дверь, вышел на улицу.

Воздух был холодным и сырым, как и бывает августовскими ночами, но сладким и терпким от яблок, созревших в небольшом саду за таверной. Прец глубоко вдохнул, чувствуя, как начинает покалывать в лёгких. В голове прояснилось, и печаль с сердца растворилась без следа, словно бы её никогда и не было.

Кайт постоял с минутку, наслаждаясь тишиной ночи, а затем, удивившись собственным переменам настроения, собрался обратно в таверну.
— Чёртов эльф, и зачем только разбередил старые раны своими песнями, — шёпотом выругался Прец.

Его внимание привлекло бормотание откуда-то сверху. Прислушавшись, Прец задрал голову и прищурился. Звук исходил из единственного подсвеченного окна.

«Менестрель! — осенило кайта, и он переступил с ноги на ногу в нерешительности. — А если спросить… Откажет или нет Может, хоть совет какой даст. А ну Мирке на роду написано петь А я её в стеклодувы гоню… Решено. Спрошу. А выгонит — притворюсь пьяным, мол, не соображаю ничего».

Воровато оглянувшись, Прец ухватился руками за подпирающий стену таверны столб, вскарабкался, и, ловко перемахнув через козырёк крыльца, оказался под окном эльфа.

Эльф сидел, сгорбившись, возле большого трюмо с потрескавшимся от старости, но начисто вымытым зеркалом, и, стирая с лица краску, горестно вздыхал:
— Ах, матушка, за что За что, за что ты создала меня Чем я прогневал небеса Как жесток этот мир! Почему для того, чтобы я мог исполнять свои песни, радовать публику, блистать на сцене, мне нужно быть кем-то другим — Флофимэрэль отшвырнул от себя остро пахнущую тряпку и, облокотившись локтями на трюмо, угрюмо посмотрел на своё отражение. — Мог бы когда-нибудь стать таким известным простой орк Флоф Сумел бы так ловко он перебирать струны лютни Кем бы я был, матушка, если бы не встретил того человечьего доктора, изгнанного своим народом за чудовищные, с их слов, эксперименты Ведь он, только он, порицаемый всеми, помог мне! Исполнил заветную мечту. Ах, матушка, вспомнила бы ты, как были уродливы мои клыки — эльф отогнул пальцем нижнюю губу, демонстрируя зеркалу зубы. — Посмотри же, теперь они прекрасны и белоснежны, как диковинные морские жемчужины! Ах, а уши, уши Толстые лепёшки, приклеенные по бокам к голове, под острым инструментом доктора превратились в два изящных цветочных лепесточка! Жёсткие кучерявые волосы, гнущиеся во все стороны, как проволока… Матушка, ах, матушка, какие теперь они мягкие, гладкие, нежные, подобно заграничному шёлку! Я не зря, не зря терпел ужасную боль, когда доктор пересаживал мне волосы из хвоста единорога. Наживую, матушка, представь, наживую шил толстыми иглами, заливая кровью пол… Зато теперь я, посмотри, ах, матушка, неотличим от эльфа! И пусть приходится голодать, чтобы сохранить тонкий стан, я готов, матушка, готов на что угодно! Жаль только, что не унять мой рост… Но доктор обещал, обещал, что как только насобираю столько денег, сколько потребуется для перехода в другой мир, мы тотчас отправимся, и там сможем урезать мне ноги! И тогда стану я, матушка, настоящим эльфом — тонкокостным, хрупким, грациозным… Я так боюсь, ах, матушка, так боюсь, что мои почитатели смотрят на меня и перешёптываются! Нет-нет, нельзя, нельзя мне останавливаться, осталось совсем немного накопить — и наступит новая, настоящая жизнь. И только в тот момент счастье заполнит меня всего и без остатка!

Он говорил без остановки, то кляня себя, то утешая, не подозревая, что за его пылким откровением наблюдают. А потом плакал, и плакал, и плакал…

«Вот те раз, вилкой мне в глаз! Ну уж нет, стекло дуть — оно и полезно, и для психики безопасно. Ничего не скажу Мирке», — решил Прец и, медленно отодвинувшись от окна, бесшумно спрыгнул в траву.

Злорадная мысль гнала обратно в таверну, чтобы рассказать, раскрыть глаза на любимца публики, пускающего пыль в глаза. Прец представил, как в ужасе раскрывает рот Прун, и прыснул в кулак.

Но взбудораженное песнями сердце, если б имело голос, непременно бы шепнуло: «Не строй на чужой беде счастье». И Прец с ним согласился.

Уж слишком волшебным был вечер, и чересчур сладкой мелодия. А в словах — горьких, пропитанных страданием — было то единственное настоящее и искреннее, что имелось у бывшего орка Флофа, ставшего эльфом Флофимэрэлем.

— Да и вообще… — Прец засунул руки в карманы и зябко поёжился. — Как там, Прун говорил, при входе указано «Коль сижу в таверне «Гусь»…», — кайт глянул на прибитую к косяку дощечку и, прочитав, хохотнул: — «…обязательно напьюсь». Брат, ну ты и гад! Развёл меня, как девку. Тьфу, стихами уже заговорил, — махнул рукой мужичок и, улыбнувшись, посмотрел на небо. На небосклоне показалась падающая звезда и, подмигнув, растворилась в темноте. — Красота какая! Август. Ох ты ж, надо было желание… Тьфу. Ладно. Мож другой кто успеет, и ему повезёт.

Кайт Прец не догадывался, что в этот момент у окна на втором этаже таверны стоял менестрель и, разглядывая небо, мечтал. А менестрель не догадывался, что он — именно тот, кто успел.

Источник