Нелепый вопрос.

 

Нелепый вопрос. Он точно знал, что необходим этому миру. Он вносил свою лепту. Он был кислородосжигающим, твердо стоящим на слабых ногах переваривателем дешёвых сосисок и уличной шаурмы. А это

Он точно знал, что необходим этому миру. Он вносил свою лепту. Он был кислородосжигающим, твердо стоящим на слабых ногах переваривателем дешёвых сосисок и уличной шаурмы. А это что-нибудь да значило. Или должно было значить!

Он старался не задумываться, что именно. Он вообще старался не задумываться. Много легче просто знать, что нужно, чем вдруг неожиданно задать себе вопрос зачем это нужно и погубить свою жизнь.

В конце концов, он так же как и остальные, смело и решительно вдыхал через определенный промежуток времени воздух богатый кислородом, а выдыхал обогащенный углекислым газом. Он определенно не хуже других носил одежду по моде, пакеты с продуктами домой и надежды на лучшую жизнь в себе.

Он в целом был похож. Он ел, порой перекусывая на бегу, как многие. Выпивал вечерами, как это делали многие. И как многие, забывался претенциозными сериалами по тв, которые намекали своим названием и запутанными диалогами героев, на таящийся где-то смысл, но чаще всего обманывали ожидания тех, кто по наивности своей связывал содержание с названием. Это называлось маркетинг и было таким же неизбежным злом его мира, как старушки переходящие дорогу в неположенном месте и коварная месть голубей свысока двуногим существам внизу.

Он был вполне отзывающейся на требования мира единицей. Ему говорили бороться — он боролся. Ему говорили толкаться — он толкался. Ему сказали что у него есть права и их нужно отстаивать — и он это делал, без особого результата и рвения, но честно и регулярно. Он не стал большим человеком, но и был определенно не хуже других. Он умело колебался в такт огромной массе позитивных, целеустремлённых, занятых саморазвитием людей.

Он был активным, насколько может быть активным человек не выдающийся, но и не отстающий. Он вообще много делал.
Это можно было понять по тому количеству мусора, которое он производил. Этот мусор был продуктом его деятельности.
Количество производимого мусора было в его мире четким маркером успеха и он выдавал среднее, как и вся его жизнь количество.

Не он придумал, что ему нужно совершать какие-то действия. Он просто однажды появился здесь, в этом мире и уже этим был обречён на постоянную деятельность. Никто его не спрашивал, нужно ему это или нет, хотел ли он быть погружен в это функционирование, счастлив ли он совершая тысячи повседневных дел.

В общем-то многие другие считали это даром. Так и говорили: «Жизнь это величайший дар!» Но не обсудить условия, ни отказаться от этого дара он не мог. Он просто появился на свет, был вброшен сюда, голый, глупый, пустой, испуганный и ранимый. И он сразу начал свой кропотливый труд, как будто уже знал как и что делать в этом мире. Он закричал. После он узнал,что это называется инстинкт, и это нормально, что-то знать об этом мире, не зная ещё ничего о себе.

Но значит, раз дело обстояло именно так, вся эта деятельность кому-то или для чего-то была нужна. И он это принял как данность.

Несчастья порой настигают и лучших из нас, а среднего во всех отношениях человека, терзают со страшной статистической вероятностью процентов в пятьдесят. И он не смог избежать этой неудачи. По волшебному, стройному миру его заурядности где он царил как выдающаяся посредственность, был нанесен страшный удар.

Как мы знаем, часто крепости беруться не в результате разрушения стен,а в результате того, что слабые духом или умом открывают ворота врагу. Так и ему винить в разрушении своего тихого мира кроме себя самого было некого. Какая-то часть его самого приняла с радостью возможность растерзать привычный поролоновый мир и выпалила вопрос, который он всю свою жизнь задавать отказывался.

А зачем это всё нужно

Это случилось в обычный декабрьский день. Вернее, конечно, это было утро. Он встал, как обычно, умылся и позавтракал, как обычно, как делают все нормальные люди. А нормальней чем он, человека ещё нужно было поискать.

Успев с утра сжечь хорошую порцию кислорода в своих лёгких, и пополнить мусорные тучи планеты пакетиком от йогурта и обёрткой от круассана, он надел свою ярко подчеркивающую его индивидуальность и стиль серую балохонистую куртку-пуховик и вышел в пространство вне дома.

Он сделал то же, что и миллионы других ярких индивидуалистов в одежде из вопящей эстетики и смелых решений. Он отправился в путь на работу.

 

Работа занимала очень важную часть его жизни. Она заставляла его по утрам выходить из дома. Не то что бы он это как-то отмечал. Просто в дни каких-то длинных праздников или отпуска, он ловил себя на мысли, что выходить из дому ему совершенно не за чем.

На работе у него были обязанности. Если бы его спросили, в чем конкретно они заключаются, он не смог бы ответить. Нет, конечно, если бы в этом вопросе он усмотрел какой-то подвох, он в ту же секунду назвал бы вам кучу дел, которые без него никак не мог сделать.

Он менял воду в кулере, заваривал кофе, заправлял бумагу в принтер. И составлял графики и таблицы, по данным, которые ему кто-то присылал. Присылал и требовал быстроты и аккуратности. И он мог с гордостью про себя отметить, что эту быстроту и аккуратность с завидной регулярностью обеспечивал.

Трудно было сказать наверняка, что было важнее миру, эти графики и таблицы, или его упрямое смелое перманентное кислородосжигание в отнюдь не могучих лёгких. Но кто позволяет себе такие мысли, тот лишает себя возможности быть счастливым. Счастье в неведении. Так мог бы рассуждать он, если бы умел. Но он был не глупым человеком и не хотел портить себе жизнь рассуждениями.

Он вышел сквозь колючеугольный зёв подъезда в морозное темное декабрьское утро. Морозный ветер резанул по лицу, и глаза его наполнились слезами. Ключи выпали из рук, и он наклонился, чтобы их поднять.

Когда он разгибался, слезы ещё застилали ему глаза. Резкий удар опрокинул его на землю. Он сильно ударился головой и шея его неестественно вывернулась в сторону. Он не мог пошевелиться, но не чувствовал ни боли ни страха. В его открытые глаза на которых всё ещё блестели слезы бил яркий свет фар. Похоже владелец какой-то «мощи в элегантной форме» или быть может «исключительного контроля на дорогах» не увидел его, когда он наклонился за ключами и сто пятьдесят лошадей с силой ударили в него.

И только тут, в этот самый момент он прозвучал. Этот самый вопрос.

— А зачем все это нужно

Зачем он кричал тогда, тридцать два года назад, испуганный и мокрый Зачем он рос и взрослел Зачем он каждый день просыпался, ходил, ел, пил, дышал Пропускал этот мир через себя отхлебывая чай или отхлебывая утренний чуть с запахом бензина воздух Где этот кто-то или что-то, что вдохнуло в него жизнь Где даритель этого дара Забрал ли этот благодетель свой дар сейчас, или же это он сам не удержал и выронил его из рук

Он вдруг отчётливо понял одну простую вещь. Что все дела, которые он делал и делали другие, все ужимки и кривлянья,все подчеркивания индивидуальностей и зачеркивания смыслов служили лишь для одного. Обеспечить сохранность этого дара под названием жизнь.

Нужно было занять какое-то место среди бегущих, спешащих, толкающихся локтями, плюющих на тех кто оказался ниже в этой сутолоке и попрающих их грязными ботинками своего чванливого свинства людей, чтобы сохранить этот дар. И он был не хуже и не лучше. Он был как все. Он старался и далеко продвинулся в своей похожести. Он сохранял.А теперь он просто хотел узнать, зачем этот дар.

— Зачем! — закричал он, но губы его не вымолвил ни звука.

Его вопрос утонул в его парализованном горле, в шуме улицы и любопытных людей, подбежавших узнать что случилось, в миллионах таких же криков вечно звучащих на земле.

Не было ответа. Просто стало темно. Он умер и от него ничего не осталось. Не осталось даже имени. Остался только вопрос.

— Зачем

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *