Тяпа

 

Тяпа Это была любовь с первого взгляда. Через мутное стекло магазинной витрины на меня восхищенно смотрели чуть наивные детские глаза. - Выбирай... Какую - торопливо проговорила Марина - грузная

Это была любовь с первого взгляда. Через мутное стекло магазинной витрины на меня восхищенно смотрели чуть наивные детские глаза.
— Выбирай… Какую — торопливо проговорила Марина — грузная женщина лет пятидесяти, хозяйка этого игрушечного царства.
— Эту, — детский пальчик царапнул стекло. Марина быстро протянула руку и схватила лежавшую у стекла игрушку.
— Нет, вон ту! – синие бантики взметнулись вверх, из-под края витрины показался курносый носик, а маленький пальчик настойчиво стучал по витрине.

Девочка встала на цыпочки, изо всех сил стараясь дотянуться, чтобы показать, что именно она хочет. Удивительно, но мне казалось, что она смотрит на мою взъерошенную мордочку.
— Ты уверена — сурово спросила девочку какая-то строгая женщина, стоявшая рядом, вероятно, мама.

Девочка молча кивнула и синие бантики в ее волосах слегка качнулись.
— Смотри, может, лучше эту — снова спросила Марина и показала на мою соседку — мягкую плюшевую собаку черно-белого окраса.

Синие бантики упрямо покачались из стороны в сторону, что, должно быть, означало «нет».
— Странно, — пробормотала Марина, доставая меня с прилавка.

Это действительно было странно. Среди моих фабричных товарищей мне повезло меньше всех — чьи-то торопливые руки криво пришили мне правое ухо. Белый щенок с коричневыми пятнами и смешно торчащим ухом. «Опять брак, — говорила Марина, пряча меня подальше, за спины моих товарищей. — Хоть бы смотрели, что берут. Как вот теперь ее продать»

Девочка взяла меня и крепко прижала к своей щеке. Я ткнулся в нее носом и тихонько засопел от счастья. Ее руки ласково гладили меня по голове и нежно трепали мое кривое ухо. Наверное, если бы игрушечные щенки умели плакать, я заскулил бы уже там.

* * *
Каких только игр мы не придумывали вместе! Порой мне казалось, что я настоящий пес, только вот рычать и гавкать не умею. Мы спали в одной постели, вместе ходили гулять и даже ели из одной тарелки вкусную манную кашу. Мы читали книжки про Братца Кролика и хитрого Лиса и смотрели наш любимый фильм про озорного, но доброго Сыроежкина и серьезного Электроника.
— Знаешь, когда-нибудь я придумаю, как тебя оживить, — тихо шептала она мне на ухо, глядя, как экранный Ресси бежит спасать хозяина от бандитов. – Если Эл смог, то я тоже смогу.

В такие минуты мне хотелось лизнуть ее в щеку, чтобы доказать, что я живой. Но плюшевые щенки не умеют лизаться и тыкаться мордочкой в ноги.

А потом появился он. Щенок. Настоящий. Белый с рыжими пятнами. Он смешно чавкал, когда пил молоко из миски, со звонким лаем носился по двору за моей уже подросшей хозяйкой и весело лизал ей руки и лицо своим шершавым языком. В отличие от меня он умел лизать руки. Он был живой, озорной, веселый. Он мог прийти на помощь, когда кто-то обижал хозяйку т даже укусить обидчика за ногу. Он мог ткнуться холодным мокрым носом в ноги и положить мордочку на колени. Теперь он, а не я спал в хозяйской постели, укрытый теплым одеялом.

Однажды я в очередной раз смотрел на них из-за мутного стекла книжного шкафа и вдруг понял: даже игрушечные щенки умеют плакать. Нет, они умеют выть в полный голос, хотя их никто и не слышит.

 

* * *
Не знаю, сколько прошло времени. В темной пыльной коробке среди других таких же игрушек оно тянется нестерпимо медленно. Порой мне казалось, что прошла уже целая вечность; вечность в стенах из тонкого картона.
— Может, уже пора выкинуть этот хлам — спросил однажды чей-то голос и мой тесный картонный мирок качнулся. Крышка открылась, и порыв воздуха разогнал скопившуюся пыль. — Ну, или отдать их кому-нибудь уже. Хотя бы в наш детский сад.
— Подожди, — вдруг чьи-то руки достали меня из коробки и с нежностью погладили по голове, потрепали мое смешное ухо. Руки были взрослые, но почему-то смутно знакомые. — Остальное уноси.

Так мои глаза снова увидели свет. Он был непривычно ярким.

* * *
Последние несколько лет я живу на полке в шкафу среди книг и каких-то мелких безделушек.

Каждый раз, вглядываясь в лицо своей взрослой хозяйки, я пытаюсь найти в ней черты той маленькой девочки, которая кормила меня кашей из своей тарелки и трепала непослушное ухо. Девочка выросла, у нее теперь другие важные дела. А мое дело — лежать на полке и смотреть, как за стеклом кипит жизнь.

Щенка уже нет. Он давно не спит в хозяйской постели, не носится за ней лаем, не кусает никого за ноги. Я видел, как он однажды утром подошел к хозяйке, ткнулся в нее носом, лег рядом, тихонько заскулил и уснул. Она еще долго сидела с ним рядом, гладила его по голове и почему-то плакала. Вечером его тоже положили в большую коробку и куда-то отнесли. Может быть, сейчас он тоже живет где-то в другом месте и с тоской вспоминает времена, когда они с хозяйкой весело носились по двору вместе. Наверное, мне повезло больше чем ему. У меня хотя бы есть эта полка.

* * *
Через мутноватое стекло книжного шкафа на меня смотрят чьи-то огромные, чуть наивные глаза.
— Ум-м-м, — говорит этот глазастик с хвостиками и показывает на меня пальцем.

Глазастику полтора года. Я смотрю сверху, как эта маленькая егоза выкручивает лапы плюшевым мишкам, отрывает хвосты мышатам, грызет носы и уши у резиновых зайцев. И мне нестерпимо хочется туда, вниз. Наверное, лучше остаться без хвоста или без уха, чем вот так лежать на пыльной полке. Я смотрю на них и вою во весь свой собачий голос — все равно никто не услышит. И вдруг…
— Ум-м, — говорит глазастик и настойчиво тянется к шкафу.
— Собаку Ты хочешь эту собаку — слышу я родной голос.

Знакомые руки бережно достают меня с полки.
— Его зовут Тяпа и у него больное ушко, надо его пожалеть.

Я зажмуриваюсь, ожидая, что меня больно схватят за ухо или за лапу, но маленькие ручки осторожно гладят меня по голове и прижимают к маленькой щечке.

Тяпа, меня зовут Тяпа. И, кажется, я больше не вернусь на пыльную полку…

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *