Занавески в горох

 

Занавески в горох В старом доме были белые занавески в синий горох. Окно под ними стучало по ночам. – Ток-ток-ток, – говорили деревянные рамы, дрожали от стылых стекол. Мне было страшно, когда я

В старом доме были белые занавески в синий горох. Окно под ними стучало по ночам.
– Ток-ток-ток, – говорили деревянные рамы, дрожали от стылых стекол.
Мне было страшно, когда я спала в комнате с этими занавесками, с этим окном.

Я знала, что в занавесках прячется маленький Кучук. И ему по душе синие горошки. Он в них народился, как бобы по осени.

Никто не верил в маленького Кучука. Все говорили, что я выдумала его.
А он приходил в особенно холодные вечера и оставался спать на полу рядом с моим диваном. Мы почти не говорили.

Кучук кряхтел и бормотал о грустной жизни своей и прислонял к печи серую мохнатую жопку. Печь была хорошо побелена, потому Кучукин зад вскоре становился совсем седой. Но он не замечал, грелся и ухал, как сытая дворовая псина.

Я хоть и боялась Кучука, все равно выглядывала в щелочку из-под одеяла и украдкой разглядывала его. Он делал вид, что меня не замечает.
Но однажды Кучук сел на подоконник, прижал лапки к ледяному стеклу и завел разговор сам с собой. А я все слышала и все запомнила.

– Дом мой старый, дом мой нездоровый. Чинят тебя Чинят. Красят тебя Красят. Но не люблю, когда занавески стирают, а скоро субботний день. Вынут тазы, станут полоскать… Горохи мои смываются с каждым разом. Скоро вылиняют совсем. И не станет меня. А так бы хоть клочок остался, хоть малый кусочек! Я бы в нем жил и не жаловался…

Маленький Кучук погладил пальцем занавеску и вылетел в окно. Я лежала, завернутая в одеяло, грелась и не хотела наружу. Маленький Кучук был другой, он меня пугал. Но очень жалко его стало.

 

Я зажмурилась и высунула пятку из-под одеяла. Потом вылезла вся. Пошла на цыпочках к письменному столу, выдвинула ящик, взяла ножницы. Одним прыжком скакнула к подоконнику, быстро-быстро поклацала занавеску, скомкала неровный клок и бегом обратно на диван кутаться. Дрожала долго, уснуть не могла.

На другие ночи было тихо, рамы не стучали, Кучук не приходил. Я забоялась было, что убила его. Но нет – вернулся он на третью ночь. Встал у моего дивана и запел низким густым голосом:
– Горохи-горошки, ситцевые крошки,
Снежные нитки, пустые пожитки…

Потом откашлялся, присел на коврик рядом. Сказал:
– Большая у меня была жилплощадь – две занавески, это почти два квадратных метра. Большая, но ненадежная. Теперь, девочка, у меня крошечная комнатка из твоего лоскута. Но зато не выгонит никто. Найду старых простыней, подошью, горохи нарисую…

Я быстро высунула из-под одеяла руку с лоскутом, Кучук взял его, аккуратно свернул и спрятал. Подошел к столу, вынул из пачки мой синий фломастер. Ушел. Больше я его не видела. И фломастер тоже.

Баба мне потом за занавески такой нагоняй выписала! Но я не плакала.
Спокойнее стало без Кучука ночами спать. Но как-то скучнее что ли.

И старый дом вместе со мной по нему какое-то время грустил. Но он тоже понимал, что маленький Кучук теперь справится сам.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *