Истории из жизни реальных людей
Странно видеть на своей руке цветочки. Фиолетовые цветочки с едва заметными прожилками на лепестках. Эти прожилки иногда совпадают с капиллярным рисунком, особенно на запястье.
Пашуша смотрел на точно такие же цветочки тысячу раз. Смотрел, но не видел. Потому что если у тебя только один комплект постельного белья — перестаешь думать о том, что нарисовано на простынях, подушках…
И на пододеяльнике.
Но у Пашуши не было пододеяльника. Его забрала бывшая. Они вместе покупали комплект и потом при расставании разделили его, как и все остальное. (“Две вилки тебе, две мне, бокалы для вина заберу я, а пивные уродские — себе оставь!”)
Она даже отрезала половину от пушистого пледа.
* * *
Пашуша жил и не обращал внимания на все эти цветочки, которые выбирал не он, которые нравились не ему и вызывали ощущение глубокого спокойствия перед сном — не у него. Но остались с ним — половинчато, а все-таки остались.
Так и жил Пашуша — без пододеяльника. Укрывался желтым стеганым одеялом, тяжелым — с ватой внутри. Мама говорила, что когда Пашуша был младенцем — она кутала его в это одеяло. И Пашуша теперь удивлялся, как оно не задавило его маленького.
* * *
Заметим, почему Пашушу звали Пашушей.
Потому что он был такой добрый и славный, что Павлом называться просто не мог. Как простодушный ребенок, чертил дома и парковки по указанию сумасшедших старух. За серенькие, маленькие, но гордые (так думал Пашуша) рубли.
Он лучше старух знал Автокад, но те получали больше, потому что они старухи, а он не жаловался.
Старухи его очень любили, подкармливали бутербродами с сыром и махали ему на прощание едва ли не платочками, когда он забрасывал карандаши и ластики в синий джинсовый рюкзак, звякал молнией на куртке и уходил, тихо прощаясь:
— До свидания, Наталья Леонидовна. Хорошего вам вечера, Светлана Петровна. Передайте привет внукам, я на той неделе вам занесу для них свой старый набор лего с рыцарями и лошадями — у рыцарей даже шлемы есть, а у лошадей — попоны…
Конечно, его нельзя было назвать иначе. Пашуша он и есть Пашуша — трогательно добрый, блаженно улыбчивый, тоненький и курчавый, с родинкой на лбу — почти что Гарри Поттер.
И вот сегодня Пашуша проснулся и увидел на своей руке фиолетовые цветочки. Он попытался вспомнить, что было вчера.
* * *
Но в том-то и дело! Вчера не было ничего! Разве что суббота.
Пашуша позавтракал тостами с маслом. Когда он ел их, чувствовал себя европейским Паулем или что-то вроде того.
Он купил тостер три года назад, и тогда сестра говорила ему, что так бывает со всеми: первые два месяца ты, как одержимый, поджариваешь всё — хлеб американский и обычный. Белый и бородинский. И даже нарезаешь булочки на тонкие ломти, отковыриваешь кунжут, чтоб не забить тостер — и жаришь их тоже. Целыми днями ешь одни бутеры. А потом раз! — внезапно прекращаешь. И тостер стоит никому не нужный, и глубина его пылится, и пыль внутри смешивается со старой хлебной золой и все-таки кунжутом (потому что не очень качественно ковырял).
Но у Пашуши все вышло по-другому. Он ел свои Паульские тосты с маслом каждое божье утро — вот уже три года. И все у него было нормально.
До сегодняшнего дня.
* * *
Он вспомнил, что вчера как обычно позавтракал, как обычно включил Нетфликс и во что-то врубился на весь день. Были какие-то эльфы, демоны, ангелы, плачущие женщины, космические корабли… Но больше он не помнил ничего.
Может быть, только ветку березы, которая тыкалась в стекло. Иногда на нее садились синицы. Пашуша фоном думал — как бы синицы не нагадили на стекло — ему было бы страшно свешиваться с седьмого этажа, чтобы отмыть окно с обратной стороны.
Но про синиц он думал лениво и не сосредоточенно.
Как и вообще про все вчера. И позавчера. И на прошлой неделе А когда вообще началась эта странная ватность и беспамятность Когда сил стало хватать только на Нетфликс
Явно раньше, чем проявились фиолетовые цветы.
* * *
Пашуша сел на кровати и поднес руку к лицу — вот она — рука как рука. С длинными пальцами, с ногтями, которые уже пора бы и подстричь, с маленьким шрамом на указательном пальце — от канцелярского ножа (бюрократы попросили картонный макет беседки для центрального парка).
Но на тыльной стороне и на запястье — фиолетовые цветы. Словно кто-то намочил в краске ткань и отпечатал — просматриваются ниточки. На ногте большого пальца расположился зеленый лист с симпатичными ровными прожилками.
Пашуша глядел на этот лист и ничего не понимал.
Когда позже он попытался отмыть руки и не сумел, решил ничего с этим не делать. Наверное, уже тогда, мысли его начали мягчать и расплющиваться.
* * *
На другое утро Пашуше стало совсем странно — в цветочках были не только руки, но и ноги (даже пятки!) и живот, и скорее всего лицо, но Пашуша не захотел вставать с кровати, чтобы посмотреть в зеркало — он стал как будто легче, тоньше и прозрачнее.
— Мама, можно я еще посплю и пропущу сегодня физкультуру — спросил он сам себя, как бывало спрашивал ее лет двадцать назад. Он имел в виду работу, но в последнее время работа была для него все равно что физкультура.
— Можно, Павлик, — ответил сам себе. Перевернулся на другой бок и уснул. Хотя был уже полдень.
* * *
На третье утро Пашуша все понял. И то была последняя его ясная мысль.
Но сперва он не нашел желтого одеяла и очень удивился — потому что оно ощущалось где-то рядом, но видно его не было. Пашуша попытался подняться, но не вышло — одеяло придавливало его ватной тяжестью и невероятным для одеял возрастом. Но при этом оно словно находилось внутри.
“Я как будто съел его, — подумал Пашуша, — съел и переел. Как переел хлеба, когда купил тостер”.
Его руки стали плоскими и тонкими, голова уже не отрывалась от подушки, а ноги смятые — лежали где-то там, где их совсем не было видно.
Пашуша оценил обстановку и сделал нужные выводы. Он хотел сказать:
— Понятно. Я становлюсь пододеяльником.
Но ничего не сказал, потому что пододеяльники не разговаривают.
* * *
Пашуша проспал еще два дня. Или десять Он уже не знал. Только лежал, придавленный к кровати, плоский, как морской электрический скат. Он даже искрил и трескал, когда шевелил ногой и задевал пушистый плед. Вернее половину пледа.
Когда руки еще слушались Пашушу — он гуглил про пододеяльники и узнал много нового. Например, что в названии нет ошибки — в старину пододеяльники в самом деле подшивали вниз, ПОД одеяло. Потом придумали надевать как чехол. Но название так и не поменяли.
Пашушу эта информация не волновала. Он был наполнен одеялом изнутри и все время хотел спать.
* * *
Телефон лежал где-то внизу — возможно, даже под кроватью. Пашуша не мог дотянуться до него. А если бы и мог — сканер отпечатка пальца не сработал бы — у Пашуши больше не было пальцев. Он стал тканью.
Тканью в фиолетовый цветочек. Среди цветочков еще можно было различить карие глаза — похожие глаза пятилетний Пашуша когда-то нарисовал фломастером на простыне, чтобы играть в привидение. Если бы ему тогда сказали, что однажды он в самом деле станет почти приведением — он бы целый день хвастался друзьям.
Нарисованные глаза глядели в окно. Синицы уже не садились на веточку. И единственный жухлый лист болтался туда-сюда — шлепая и время от времени прижимаясь к стеклу — мокрый, наверное, скользкий и холодный.
Пашуша ощущал — что в отличие от листа, он сухой, мягкий и теплый. И если бы он был чуть больше Пашушей, чем пододеяльником, то подумал бы, что в этом есть даже что-то хорошее и порадовался бы — что теперь можно все время лежать и ничего не делать.
Но Пашуша уже был больше пододеяльником, чем Пашушей и потому ничего не подумал — только равнодушно глядел на липнущий к стеклу лист.
* * *
Мы точно не знаем, но скорее всего, когда ветер сорвет последний лист с веточки — Пашуша окончательно превратится в пододеяльник. В очень красивый пододеяльник. Он будет нежно-фиолетовый, приятный на ощупь, пахнущий свежей стиркой, и с удобной дыркой посередине. Прекрасный еще и тем, что одеяло уже будет внутри него — ведь никто не любит засовывать одеяла в пододеяльники.
Пашушу уволят скорее всего. За прогулы. И Светлана Петровна подожмет губы и скуксится — карга тощая — что не принесли ей лего с рыцарями и конями, и теперь внуки ей всю плешь съедят за это.
А проект беседки перейдет новенькому, который совсем не такой милый как Пашуша. И все старухи в фирме будут звать его не Валюша, а Валентин. Хотя парень-то он вроде бы не плохой. И за что они с ним так
* * *
А мы с вами будем надеяться, что по весне, когда на березовой ветке распустятся свежие почки, Пашуша снова почувствует себя человеком.
Скорее всего, так оно и будет.
* * *
И если мы встретим его на улице и он будет с нами достаточно откровенен, то на вопрос «что это было» протянет сложенный лист бумаги. Мы развернем его и прочитаем заключение врача: большое депрессивноее расстройство.
И пока мы будем обдумывать эту информацию, уставившись в серенький мятый лист, Пашуша уже перейдет на другую сторону улицы, и мы уже не сможем его догнать, чтобы узнать, настоящая ли бумага Или Пашуша ее подделал. Может, он написал с десяток таких, чтобы тыкать в нос любопытным и отрезать вопросы о странностях мироустройства.
А может быть, и нет.
А может быть, и да.
А вы как думаете