Багровый парусник

На лестнице, на одной из каменных ступенек сидел мужчина. Перед ним раскинулось небесной голубизны море. С трудом можно было различить горизонт, озарённый лучами золотого солнца: стёрлась грань меж глубиной и высотой. Лишь камень, жёлтый, выцветший, обнимал вокруг, срастаясь в стены и поднимая ввысь град Аседель — сказочный город богатства и процветания. По поверьям, здесь возможно было всё! Люди, гонимые тщеславием или же отчаянием, приходили сюда искать удачи, счастья и достатка. Мужчина же просто сидел на ступенях и безмолвно глядел на залив, который жители соседних домов, а вторя им, и весь город, прозвали Багровым.

— Доброго утра, дядюшка Андаль! — послышался позади задорный юношеский голос. — Я принёс вам краски.
Андаль ответил ему, не оборачиваясь:
— Прекрасно, Туэри.

Слишком холодным показался юноше ответ. Он подошёл ближе и неуверенно сел рядом. Седая, спутанная борода, всклокоченные волосы, затуманенный взгляд — всё было прежним. Андаль всегда отличался отстранённостью, сколько Туэри себя помнил. И кругом это никого не удивляло: натуры искусства сложны, непонятны, да и в понимании не всегда нуждаются. Сколько раз рассказывали ему, как от излишней похвалы либо сгорал поэт, превращаясь в писаку, либо болел душой и телом, будто чумой, а после чурался любого слова в адрес собственных творений. Он отказывался от признания, противился народной любви. И продолжал болеть. А люди и рады были не навязываться…

— Мне нужна только одна краска, сынок, — вымолвил Андаль, не отрывая взгляда от горизонта.
Туэри удивился. Потом огляделся и не увидел знакомых кистей или палитры — только холст в ногах художника, лицом брошенный на землю; но сквозь материю местами тускло проступили сгустки краски.

— Какая, дядюшка — спросил юноша, стараясь не выдать беспокойства.
— Такая, — вздохнул он и, взявшись рукой за край плаща, отогнул его.

Багровым цветом залилась подкладка на свету. Юноша испуганно отбил руку старика от материи и заговорил дрожащим голосом:
— Дядюшка Андаль, как же так можно! — он принялся с опаской озираться по сторонам. — Откуда вы взяли такой плащ Совсем страх потеряли
— Было бы что терять, — усмехнулся тот и добавил в нетерпении. — Ну, так как Краску дашь

Туэри помотал головой.
— Такой нет, — прошептал он. — Где ж я её добуду-то
Старик выругался:
— Проклятый город! — сказал он в сердцах. — Проклятое место!
Юноша совсем растерялся.
— Да что с вами сегодня, дядюшка Андаль — встревоженно заговорил Туэри. — Вы сам не свой! Или вы не знаете, что… — он осёкся, оглянулся и продолжил говорить, понизив голос, — что бордового цвета, как и его оттенков, не может быть в Аседеле Ибо кровь это, и на кровь похоже! Не может быть в городе Солнца этой мерзости!

Старик презрительно фыркнул:
— Эта “мерзость” течёт у нас по жилам. Что мне теперь, зарезаться что ль
— Не говорите так! — воскликнул юноша. — Грех это! Грех, всё, что этого касается! В преисподнюю захотели
— А мне и так туда дорога, — потупил взор старик. Затем с кряхтением нагнулся и поднял с земли картину. Он сунул её в руки юноши, спросив: — Что скажешь

Туэри оторопело глядел на холст, где раскинулся пейзаж. Голубые вольные мазки перемешались со строгими золотыми линиями; синева бурлила и пенилась, а камень искрился в лучах солнца. Юноша оторвался от картины, поднял взгляд и обомлел: и там, и там раскинулась та ширь, что ныне чуть ли не лизала им ноги солью — багровый залив златого града Аседель!

— Невероятно, — вымолвил юноша, еле дыша. — Так похоже… Боги мои, невероятно!
Туэри не первый раз приходилось оказываться в роли жертвы таланта дядюшки Андаля: столь разнообразна и жива была его кисть. И каждый раз, как юноша принимался восхищаться его мастерством, старик всегда краснел, еле сдерживая довольную улыбку…

Сегодня он и бровью не повёл. Только на горизонт смотрел. Туэри продолжал:
— Краски такие яркие! — подметил он не без удовольствия. — Прямо как в жизни! Вот, что значит умелая рука!
— Вот, что значит второй слой краски, — перебил его недовольным тоном Андаль. — Этой мазне уже минимум лет двадцать.
— Сколько! — воскликнул юноша в изумлении.

Старик молчал, а юноша изрядно задумался. Перед глазами стали проплывать мелкие воспоминания, и по мере хода мыслей Туэри хмурился всё больше и больше. В конце концов, он ещё раз сравнил пейзаж и действительность, покосился на художника и отдался в волю своим подозрениям.

— Ей не может быть двадцать лет, — сказал он. — Это невозможно. Вас не было тут двадцать лет назад. Вы не жили здесь!
Андаль впервые с начала разговора усмехнулся.
— Верно, я здесь не жил, — ответил он. — Я тут работал.
Юноша более не скрывал ни удивления, ни замешательства.
— Кем — тихо спросил он. — Художником
Старик вздохнул:
— Почти, — он взглянул на холст в руках юноши. — Только тогда рисовал я не картины, а человеческие судьбы, — он поднял вновь глаза на горизонт. — Я был контрабандистом.
— Кем!

Андаль вдруг рассмеялся.
— Красиво звучит, правда Контрабандист, — он посмотрел на юношу, который ещё не оправился от шока. — А ты что думал, Туэри Этот город и правда на святых ликах богов построили Смешной, — он снова обратился взглядом к горизонту. — Не зря же тут куча идиотских запретов выживших из ума стариков! Как, например, на всё красное, — Андаль сжал кулаки, кожа на них сморщилась. — Часто то, чего люди страшатся, они стараются вычеркнуть из жизни. Забыть, как кошмарный сон. Это притупляет страх перед неизбежным и неразрешимым.

Юноша его не перебивал, а когда старик умолк, протянул ему холст.
— Когда же вы успели написать это
Андаль, очнувшись от дум, взглянул на картину и слегка отпрянул от неё, как от святого огня.
— В порту. В первом же, где мы остановились после отплытия, — он принял картину из рук юноши, положил к себе на колени. — Таким я запомнил это место в тот день, когда мы были здесь последний раз. Я нарисовал всё, каждую деталь! За исключением одного…

Он взял кисть, что притаилась подле него на ступени, и оборотным концом аккуратно нацарапал по затвердевшей краске очертания некоего судна. Туэри подсел ближе, стал наблюдать.
— Это же парусник, — сказал он вслух. — Но без паруса.
— Верно, — ответил старик. — Потому что нет краски.

Юноша недовольно откинул крышку своей котомки и указал на изобилие цветов в маленьких баночках.
— Туэри своё дело знает! — гордо воскликнул юноша. — Не будет такого, что у Туэри не нашлось среди товара белил! Так что будет вам парус, дядюшка Андаль, — он радостно схватил одну из баночек и резко протянул её старику. — Рисуйте! Заканчивайте картину!

Но Андаль в ответ лишь покачал головой и не принял краски.
— Мне нужна другая, — тихо сказал он.
Юношу вновь принялся возмущаться, с опаской озираясь по сторонам.
— Опять вы за своё — проворчал он, подсев чуть ближе. — Её нет, понимаете Нет! И не будет… Да и не бывает бардовых парусов!
— Бывает, — возразил ему Андаль. — Бывает…

Старик погрузился в свои мысли, будто вспоминая что-то. Юноша его раздумий не прерывал, терпеливо ждал.

— Мы тогда одного из наших ждали, — заговорил старик, медленно, не спеша, будто последние слова произнося. — Дигор. Так его звали. Грузили последний товар, почти готовы были отплывать. Только его и ждали. — Он вздохнул. — Кто ж знал, что он за собой стражу приведёт.

Юноша слушал затаив дыхание. Старик вдруг прервался, попросил у него нож. Туэри, конечно, дал ему свой карманный. Возвращаясь к рассказу, Андаль принялся соскребать краску в том месте, где должен был на холсте развеваться парус.
— Мы как завидели их, — продолжал художник, — сразу в парусник прыгнули, да и отплыли. Думали, Дигор предал нас… А он, — Андаль замер с ножом над картиной, поднял глаза на причал. — Он у края остановился. Плавать не умел, понимаешь Плавать не умел… А мы уже далеко были!

Он сжал нож в своей руке, да так сильно, что Туэри испугался, как бы старик ненароком не поранился.

— На берегу осталась пара бочек, — продолжал он. — С порохом. Дигор их поджег, когда стража его в угол загнала.
Он вдруг принялся снова отскабливать краску и задал вопрос, от которого юношу пробрало холодом:
— Ты когда-нибудь купался в крови, Туэри

Туэри молчал. А что он мог сказать Ничего… Но от этой мысли не делалось легче. Руки старика вдруг задрожали.
— На воздух взлетело всё, — он оставил своё занятие и теперь глядел на полотно, стараясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. — Весь залив багровым сделался, а парус… Он окрасился — так много её было… — Он оглядел пристань и вновь устремил взгляд на горизонт. — Их было с десяток. Людей на пристани. Мы в воду попадали от взрыва. И нас накрыло тёплой… красной… солёной…

Он схватился за голову. Туэри осторожно положил ему руку на плечо.
— Не надо, — тихо сказал он. — Не вспоминай. Не рисуй. Забудь… И не произноси этой мерзости, этого слова…
— Это не мерзость! — воскликнул старик. — Это жизнь!

Андаль вдруг вспомнил… Надеждой засветились его глаза. Он крепче сжал нож, который всё ещё был у него в руках, и полоснул им по руке пониже запястья. Туэри противно заверещал:
— Что вы делаете!

Тёплая, вязкая, багровая кровь полилась из раны, тонкими алыми змейками сползая к пальцам. Старик отвёл руку в сторону, чтобы не запачкать картину.
— Мне нужна была краска, — сказал он спокойно. — Я её нашёл.
И обмакнул кисть…

Туэри носился от дома к дому, поднимая на ноги округу: он не сумел образумить старика, да и не знал толком, как останавливать кровь при таких ранах. Вот он и ринулся за подмогой в соседние дома. За ним пошли несколько человек, среди них были и напуганные, и зеваки, но нашёлся и аптекарь, который обещал помочь, чем сумеет.

Они нашли его, лежащим на ступенях: бледного, с открытыми глазами, устремлёнными к небу. Вокруг валялись вскрытые банки нескольких красок, каждая из которых была в разной степени перемешана с чем-то красным. На коленях его лежало полотно: там, посреди привольных пенистых волн плыл небольшой корабль. А парус его наливался багровым цветом…

Нож покоился в ладони, окровавленным лезвием целуя ступень. На другой руке зияли ещё несколько порезов, из которых уже перестала сочиться кровь. Её тонкие струйки доползли до края пристани… И залив вновь вобрал в себя свой цвет, как и двадцать лет назад, когда буйными волнами гнал прочь от Аседеля багровый парусник…

Источник