Попытка номер пять

Я просыпаюсь в холодном поту. Мне приснилось, что я больше не могу сохраняться, а все дежавюши сгорели. Какой неприятный сон.

На самом деле у меня их осталось еще четыре. Многие называют меня рисковым или экономным, а у друзей я получил прозвище «маньяк»: они считают, что не жалеть о сделанном и о произошедшем — это патология.

Я не обижаюсь — в наше время мое отношение к сохранениям мало кто разделяет. Большинство считают огромным подарком способность к сохранению жизни в определенной точке, к которой в случае чего можно вернуться, если что-то пойдет не так. К тридцати годам, как правило, у людей максимум одна дежавюша остается. Чаще ни одной вообще. Особенно если человек склонен к депрессии или не уверен в себе.

Как узнать, сколько дежавюш-«сохранялок» у тебя осталось Очень просто. Информацию об оставшихся у себя или у других людей дежавюшах можно проверить через специальное приложение смартфона Déjà Vu Stat (отсюда неофициальное название «дежавюши» — официальное слишком заумное). Достаточно навести камеру смартфона на человека — и на экране загорятся красные цифры.

В нашем мире это очень важные цифры.

Они многое определяют. Например, с четырьмя дежавюшами я считаюсь очень завидным женихом: девушки часто первыми подходят знакомиться, как только проверят меня через приложение. Я этим беззастенчиво пользуюсь. Серьезных отношений пока не хочу — в тридцать слишком рано заводить семью. Да это и глупо — не пользоваться таким разнообразием предложений, пока есть возможность.

Количество дежавюш сильно влияет и на социальный статус. Оно определяет стоимость страховок и ставок по ипотеке (чем их больше, тем, понятное дело, ставки и цены ниже). Больше дежавюш — больше шансов получить самую классную работу, и даже самые дорогие покупки и большие кредиты не будут проблемой. Я, например, вожу Ferrari модели DJV-4 и живу в пентхаусе с бассейном. Могу себе позволить. Правда, это из-за прекрасной работы, которую я благодаря своим сэкономленным дежавюшам получил, а не по кредитам. Ведь по кредитному договору требуется использовать дежавюшу сразу после его подписания. Я считаю это глупой тратой.

Многие завидуют мне и говорят, что мне повезло.

Но это потому, что мало кто знает, за что я получил три дежавюши в дополнение к стандартным двум. Приобретение одной из трех, действительно, можно назвать везением: мне ее, как близкому родственнику, завещала бабушка. Свою единственную, которую она принципиально не стала бы тратить (в ее время у всех было по одной предустановленной дежавюше, а не по две).

А получение остальных двух вряд ли у кого повернулся бы язык назвать везением. Мне они полагались как «сироте, потерявшему обоих родителей до десяти лет»: мама и папа разбились в авиакатастрофе, когда мне было всего восемь. Cool Airlines, которыми они летели, имела очень хорошую статистику, и они, конечно, не стали сохраняться перед полетом. Ну что же, после той катастрофы компания оперативно переименовалась в Calm Airs, чтобы исключить негативные ассоциации, и начала вести статистику заново. Циничные уроды.

Бабушка, которая после трагедии забрала меня к себе, всегда учила меня принимать события и людей такими, как они есть, и даже самые негативные из них воспринимать лишь как полезный жизненный опыт. Да и сам я слишком рано понял, что наиболее важное и желанное все равно не изменить. Самое дорогое мне не вернут и за сто дежавюш, а остальное — преодолимо. Поэтому у меня не было особой потребности сохраняться перед принятием решений и началом новых отношений. Даже когда моя первая любовь бросила меня, а с работы уволили — я грустил, тосковал, злился, но не жалел. Не жалел, что не сохранился, и не хотел отмотать время назад.

За исключением одного раза.

Всем всегда было интересно, куда я, такой принципиальный, потратил свою пятую попытку сохранения. Но я по ряду причин очень мало кому могу об этом рассказать.

В тот вечер меня разбудил поздний телефонный звонок. Помню, что это был четверг и я тогда особенно сильно вымотался и поначалу не хотел брать трубку. Но все-таки ответил.

— Мистер Никлас Фетрофф
— Это я. Кто говорит — я поморщился от странного акцента.
— Я претстаффляйу компанийу Гут Момэнт. У нас есть информаццийа, что вы иметь пятт непользоффанных déjà vu попытоок. Это так
— Мне не интересно…
— Минутка минутка. Мы снаем, штто вы мошете ошень интэрессофаться наши услюги. Ми котели бы расскасать о них потропнее, чтобы вы моглли решать, да или найн. Ми готофы прислать за фами аутомобиль завтра утро, отфести в наш офис для знакомстф и рассказ.
— Я не знаю вашу фирму и я не трачу дежавю-попытки на фигню. Прощайте.
— Корошо. Но аутомобиль ффсе рафно приедет. Зафтра ф девятт утра у вашего окна он будет штать. Может, вы перетумаете.

Я уже почти нажал «отбой», как вдруг услышал женский голос. «Никлас, подожди…»

Это была моя мама.

Я находился в ступоре пару секунд, а потом… Точно не помню. Кажется, начал кричать что-то в трубку, звать ее, но там уже были короткие гудки. Я десятки раз набирал последний входящий дрожащими непослушными пальцами, но в ответ было лишь автоматическое «набранный номер не существует…»

В ту ночь я не сомкнул глаз. Я думал, что, возможно, это была не она, просто похожий голос — но где-то внутри понимал, что это не так. Это была она. Ее голос, высокий и звонкий, словно колокольчик. Голос, который ни с чьим не перепутаю.

К девяти утра я уже был полностью собран, даже побрился и зачем-то надел свежевыглаженные рубашку и галстук. Не знаю, кого я рассчитывал встретить. Хотя на самом деле знаю, кого. Понимал, что это невозможно, но все равно глупо надеялся.

Как только под окном раздались гудки автомобильного клаксона, я выскочил на улицу.

Черный мерседес. Водитель в зеркальных «авиаторах». Номеров нет. Это все было очень странно, но я был слишком заинтригован, а после бессонной ночи мои инстинкты, предупреждающие об опасности, сильно притупились.

Водитель кивком предложил мне сесть на заднее сиденье. Пока мы ехали, он задвинул шторки на окнах и поднял разделяющее нас затемненное стекло, так что я не мог видеть дорогу. Впрочем, ехали мы недолго.

Меня высадили возле неприметного старинного трехэтажного здания, без вывесок, так же молча набрали длинный код на входной двери и проводили на верхний этаж.

Я толкнул дверь и оказался в просторном роскошном кабинете. Темное дерево, зеркала, мрамор; внушительная коллекция янтарных бутылок с виски в огромном стеклянном шкафу.

Герр Цайтнот, который мне звонил, оказался невысоким лысеньким мужичком за пятьдесят с невыразительным лицом и семенящей походкой. Впрочем, дорогой и явно шитый по фигуре Бриони и бриллиантовые запонки несколько компенсировали недостатки внешности.

От предложенного мне виски я отказался, так что он сразу же перешел к делу.
— Никлас, фас ше мошно так насыффать Зер гут, зер гут. Йа не путту долко кофорить, йа лучше покажу фам видео. И тальше покофорим.

Из неожиданно раздвинувшийся стены кабинета выехал огромный монитор, который немедленно включился. Сначала на нем были какие-то помехи, будто зажевало кассету, а потом появились первые кадры.

Жаркое лето. Солнце заливает экран. Берег чистого озера, песчаный пляж; деревянные столы с кучей сладостей. Сахарная вата и воздушные шарики. Смех, крики — куча детей в остроконечных колпачках, носятся туда-сюда и играют в колдунчики.

На первый план выбегает светловолосый паренек. Широкая улыбка, красная футболка с Микки. Я моментально его узнаю, хотя у меня сохранилось не так много фотографий того времени. И день я тоже узнаю. На экране я — собственной персоной, и это мой седьмой день рождения.

Я не успеваю удивиться, потому что в следующее мгновение вижу их — мать и отца. На расстоянии руки, почти можно дотронуться. Они молодые и такие красивые. Выносят огромный шоколадный торт с семью свечками; родители хором поют нашу традиционную семейную песню, хлопают в ладоши и смеются.

Именинник торопится задуть свечи, но мама поспешно вскрикивает: «Никлас, подожди!» Тот самый голос-колокольчик из динамика телефона. Все-таки я не ошибся.

«Подожди, малыш. Сначала загадай желание.»

Паренек на экране смущенно улыбнулся, на минуту задумался, а потом решительно дунул — и загасил все свечи до одной.

Экран погас.
Глаза предательски щипало. Я поспешно отвернулся, сделав вид, что закашлялся от виски (сам не заметил, как почти одним махом выпил полный бокал). Сидящий напротив Цайтнот понимающе ждал.
— Откуда у вас это видео

Я не узнал собственный голос — таким он был хриплым и глухим от волнения. Цайтнот аж вздрогнул, бедняга.
— Оо фидео.. Фидео этто из сети интернет, там есть фсе что уготно. Но я хоччу погофарить с вами о другом. Ваши муттер и фатер — вы скуччаете, я фидел. Вы хотеть уфидеть их снофа

Эти слова вызвали у меня неконтролируемый приступ ярости. Как он смеет лезть в эту тему! Я готов был придушить этого типа в ту же секунду — еле сдержался.
— Они умерли больше двадцати лет назад! Погибли в авиакатастрофе. Даже не начинай причитать о том, что ты не знал и что тебе жаль — ты все равно никогда не поймешь, каково мне!

Его взгляд на мгновение стал очень печальным, и я отчего-то понял, что как раз он меня хорошо в этом понимает. Он продолжил, теперь почему-то практически без акцента — словно мы перешли на какой-то новый уровень общения.

— Хм, ну раз мы на «ты»… Давай будем говорить напрямую и без лишних предислоффий. У меня есть для тебя предложение, Никлас — странное, но тебе оно может понрафиться. Дело в том, что Déjà Vu Stat — это наша программа. Нашей компании. Я лично участвовать в ее разработке. Поэтому мне известны некоторые ее дополнительные функции, которые мы планировали запустить в работу для масс-маркета лишь через несколько десятков лет — чтобы потогретть интерес к сохранению, если он начнет угасать. Но программе нужно финансирование, поэтому я ищу таких, как ты: с запасными дежавюшами и большими материальными возмошшностями. Тебе я предлагаю уникальную возмошшность протестировать новые опции — одним из первых.
— Что за опции
— Дело в том, что есть способ сделать сохранение не только в настоящем. Можно фыбрать… в общем, есть фероятность сохраниться в прошлом. Не в любом дне, нет. Есть много тестофф, анализоф — мы их провели и они поттфердили, что ты имеешь возможность так сохраниться в прошлом. Мошшно сказать, тебе повезло. Но мы сможем создать сохранение только в одном дне — в твоем дне из фидео, которое мы только что смотрели.

По моему телу будто пустили ток — его охватила неконтролируемая дрожь. Ничего подобного я даже предположить не мог. Мысли хаотично летали в голове, гулко стукаясь о череп. А может, это кровь стучала в висках.

Не знаю, что тогда заставило меня так легко поверить ему. Может, он, с большим опытом ведения переговоров, грамотно вывел меня на эмоции. Может, я что-то уловил в его глазах — мне тогда показалось, что я увидел там искреннее сочувствие и усталость. Но в итоге я смог лишь спросить:
— Что мне для этого нужно сделать
— Ооо, это отшень просто. Мы заключаем докоффор, ты перечисляешь деньги, передаешь свой дежавюш, и мы делаем простой манипуляций с тобой, почти как при обычном сохранении. И зупер сохранение готофф. Одно но: ты сможешь возвращаться туда сколько угодно раз, но только в тот день, и ты не сможешь ничего изменить. Потом ты не начинаешь жить с того момента по новой, как при обычном сохранении; по окончании дня вновь возвращаешься в настоящее. Сохранение, которое я предлагаю тебе сейчас — только для проживания момента в прошлом, не для изменения будущего. Ты должен это понимать. Как и то, что без возможности изменить прошлое тебе може быть очень тяжело туда возвращаться.

Я молча кивнул и решительно протянул ему ладонь. Он крепко и как-то по-дружески ее пожал.
— Вот экземпляр докоффор, ознакомься; если все гут, то начнем работать.

Я максимально быстро уладил все формальности, и уже через два дня мне доставили специальное кресло с кучей проводов и датчиков, и впридачу трех помощников в белых халатах, которые его полдня настраивали. Они же помогли мне первый раз перенестись в прошлое.

С того момента я побывал в нем уже тысячи раз и помню тот день до мельчайших деталей. И я отправляюсь туда снова и снова. То время, что я провожу в том дне — мои самые счастливые моменты, и в то же время — самые болезненные.

…Солнечный свет заставляет зажмуриться. Сощурившись, сквозь ресницы вижу силуэты матери и отца. Они перешептываются и хихикают — готовят сюрприз. Я прекрасно знаю, что это торт, но сердце все равно сладко замирает. Я подбегаю к ним, обнимаю и говорю, что люблю. Не уверен, что делал именно так в прошлом; тогда я, скорее всего, весь день веселился с друзьями и вряд ли много времени уделил родителям. Но сейчас контактировать с ними можно в определенные моменты дня — договором это разрешено. И я пользуюсь каждым таким моментом.

Они улыбаются и обнимают меня в ответ. Мамины руки такие мягкие, от них пахнет лавандовым кремом, как в детстве; а у отца — шершавые и грубоватые с запахом машинного масла и табака. Его объятия, в отличие от теплых маминых, очень осторожные и немного неловкие — словно он боится проявить чуть больше чувств, чем считает нужным. Я улыбаюсь, понимая, что будущий я — весь в него.

Меня зовут на улицу, к накрытому на берегу озера столу. Близится тот самый момент, который никогда меня не отпустит. Который не дает мне насладиться этим днем и общением с родителями и оставляет горький осадок раздирающего изнутри вопроса «А что было бы, если бы не…»

Вопроса, который, как я думал, я никогда себе не задам и ради получения ответа на который я потратил бы все дежавюши, которые у меня есть.

Родители выносят торт с горящими свечками, поют песню и смеются. Я делаю вид, что мне тоже очень весело и что я удивлен. На стотысячепервый раз это требует поистине невероятной актерской игры, но я справляюсь.

Я тороплюсь задуть свечи сразу — но как всегда, не успеваю.

«Никлас, подожди! Подожди, малыш. Сначала загадай желание».

Я силюсь думать о другом, но этот момент никак не изменить. По телевизору, который виден через открытое окно, начинается реклама. Серебристая птица в небе и улыбающиеся стюардессы. Голос, который я ненавижу всей душой, бодро произносит: «Stay cool. Fly cooler. Cool Airlines.»

В мозгу что-то ассоциативно щелкает, и в голове появляется желание. Я столько раз пытался его заменить на любое другое, но это бесполезно: я все равно каждый раз неконтролируемо загадываю именно его.

«Очень очень хочу в следующем году в летний кемп на два месяца. Пусть родители наконец согласятся и отпустят меня! А за это пусть летят в отпуск на крутом самолете, как в рекламе — они давно хотели. Надоело проводить с ними каждое лето.»

Пытаюсь задержать дыхание — но это тоже вне моего контроля. Не в силах больше сдерживаться, и изо всех сил дую на плавящиеся свечи.

Сквозь подступившие слезы слышу голос мамы.

«Отлично, Никлас! Задул все свечи до одной! Значит, твое желание обязательно исполнится.»

Источник