Истории из жизни реальных людей
Паршивое тело. Паршивый день. И городок тоже мерзкий. Ненавижу.
Бегу, бегу, бегу. Хриплю. Выжимаю из этого тела последнее. Меня загоняют как лису, как зайца, как крысу. Оскальзываюсь, падаю, до мяса сдирая ладони. Вваливаюсь в узкий переулок, почти щель. В нос шибает вонь. Вжимаюсь спиной в осклизлые камни. Только бы не заметили, только бы проскочили мимо.
Орущая, верещащая кодла прокатывается по улице. Они так вопят, что не слышат друг друга. Не то, что мое сиплое дыхание. Не то, что моё бухающее барабаном сердце.
Фух. Пронесло.
Сначала бочком-бочком, а потом пригнувшись, перебежками, пробираюсь по переулку. Несет дерьмом и гнилью. Дышу ртом: мне не до брезгливости. Сейчас забиться бы в какую-нибудь дыру и дотянуть до вечера, а там наконец уснуть и убраться отсюда. Прежний хозяин этого тела, похоже, был тем ещё говнюком. Дурью барыжил, или ещё чем незаконным, но задолжал этим ребяткам так, что вовек не расплатишься. Да и похрен на его делишки. Вернется завтра в себя, пусть сам и разбирается.
Понятия не имею, куда они деваются, когда я занимаю их тела. Я просто засыпаю и во сне вижу двери. Иногда всего одну, иногда множество. Всегда разные, ни одной похожей. Что за дверями Один день чьей-то жизни. Всего один день в новом теле, на новом месте. Всего один день на поиск её, моей единственной, моей потерянной любви. Или хотя бы подсказки.
Иногда мне кажется, что я встал на след. Чую шлейф её духов, или в отражении витрины чудится знакомое лицо. Кажется, что ещё чуть-чуть, и за следующей дверью я окажусь самим собой, войду в яблоневый сад, а там, на веранде, – она.
– Я вернулся, – скажу я ей. – Я насовсем вернулся, взаправду.
И она обнимет меня крепко-крепко, а я зароюсь носом в волосы на её макушке, пахнущие солнцем и луговыми травами.
Но я снова открываю не ту дверь.
Кем я только ни был. Стариками, детьми, женщинами, мужчинами. Лица, тела, города сливаются в одно белёсое пятно, такое, как бывает, если покрутить цветной волчок. Многих я сейчас не вспомню, но некоторые остались со мной. Одна из них – девочка-подросток лет тринадцати, или около того, в городке у моря.
За годы поисков я привык верить в приметы, даже в самые туманные. В тот день их было больше всего.
Голубая птица прилетела и села на подоконник моей (её) спальни. В точности такая же, какие жили в нашем саду давным-давно, когда мы с моей любовью были вместе. Я подскочил, бормотнул что-то невнятное женщине на кухне, схватил бутерброд и побежал на улицу. Всполох голубых перьев мелькнул и скрылся за углом. Качнулись ветки шиповника. Густой аромат окутал облаком, но я уже мчался дальше. Синим маркером на стене чье-то полустертое имя и сердечко. Отблеск солнца в окне. Шелест листвы. Стук сандалий по асфальту как сердечный ритм: ту-да, ту-да, ту-да.
Я бежал по зыбкому следу, мир вибрировал и трепетал под моими подошвами.
Очередная кривая улочка вынесла меня к морю. Тёмные волны с барашками, острый запах гниющих водорослей. Я шёл по берегу под хруст ракушек и шипение прибоя. Перебрался через наваленные бетонные блоки и в кирпичной стене, заплетенной дикой ежевикой, нашел дверь. Старую, тяжелую, рассохшуюся. Когда-то она была выкрашена голубой, как птичьи перья, краской, но теперь на ней осталось лишь несколько блеклых выцветших чешуек. Я оторвал колючие плети с дверного косяка и изо всех сил потянул за ручку. Потом толкнул, упершись узким костлявым плечом. Тщетно. Дверь не поддавалась.
Я провозился с ней до темноты, то молотя камнем, то пытаясь расширить щель и проколупать палкой. Все впустую. Там и уснул, на узком травяном пятачке, свернувшись в плотный зябкий клубок. Я чувствовал: дверь – та самая. Но во сне ко мне пришли другие, совершенно чужие. Ни одной похожей. Ни в одну из ночей.
Мотаю головой, отгоняя незваные воспоминания. Не время, не время!
На выходе из переулка замираю. Слушаю. Там не обычный городской шум, а мужские голоса и отрывистые команды. Сердитые, злые, но уже не бешеные, не исступленные. Плохо. Чертовски плохо. Это значит, что они начали думать и скоро меня найдут.
Шарю по карманам, вытряхивая барахло предыдущего хозяина. Монеты, какие-то бумажки, замусоленный, раскрошившийся окурок. И наконец выуживаю маленький нож, лишь чудом не прорвавший подкладку и не выпавший в штанину. Он отлично ложится в ободранную ладонь, как будто всегда оттуда рос. Строго говоря, это даже не нож. Так, скверно заточенная железяка с одним концом, замотанным изолентой. Но пусть. Мне нужна хотя бы иллюзия оружия.
Пячусь. Паршивое тело снова меня подводит. Нога встает неловко, я чуть не падаю. Из-под пятки с громыханием выкатывается пустая консервная банка. За углом на секунду замолкают, прислушиваясь. И взрываются топотом.
Разворачиваюсь и бросаюсь прочь. Но там, с той стороны проулка, неподвижно застыла массивная тень.
Жмусь спиной к выщербленному кирпичу. Выставляю руку со своей дурацкой железякой. Они ухмыляются и приближаются шагом, уже никуда не спеша. Все трое крупнее меня. Зрение обострилось, я вижу их до мельчайших деталей. Один начал лысеть, его чёлка зачёсана назад, чтобы прикрыть лысину. У другого к зубу прилип кусочек зеленого лука. Третий слегка косит, но выглядит самым бешеным. Выбираю того, что с луком. Самого рыхлого. Полоснуть по лицу, пока не ждет, и прорваться к улице. Там ездят машины. Там много людей. Не будут же меня убивать прямо при них. Я зверски облажался с этим переулком.
Я жду. Жду. Пытаюсь казаться безобидным. Ужас на лице даже не требуется изображать. Руки дрожат. Секунда. Другая. Пошёл! Я резко выдыхаю и выпрыгиваю вперёд и вверх. Мечу в глаза. Громила отклоняется, и я лишь слегка задеваю щеку. Царапина. Пытаюсь проскочить, но удар сбивает с ног так, что из лёгких вышибло дух. Судорожно хватаю ртом воздух.
– Падла! Он меня поранил!
Хруст и обжигающая боль в запястье. Кто-то наступает мне на руку с ножом. Пинок по рёбрам. В лицо. Во рту вкус крови. В глазах темнеет. Сквозь тошнотворное кружение я на миг вижу дверь. Тяжёлую, филёнчатую, всю в чешуйках отслаивающейся голубой краски. Под пальцами теплая шершавость. Новый удар выдергивает меня обратно. Скулю, сворачиваюсь в комок. Затылок взрывается болью, и я снова проваливаюсь в темноту. Туда, к моей двери. Всем телом давлю на неё, на её прохладную медную ручку. Не поддаётся.
Это все, конец. Я до конца жизни останусь в этом паршивом искалеченном теле. И конец мой охренеть как близок. Ору, бьюсь плечом, пятками, лбом. Наконец оседаю без сил и приваливаюсь к двери боком.
С тихим скрипом створка поддается.
За ней – туман. И еле слышный аромат яблок.