Дочь Севера

Фыркнула Урун. Крутанулась на месте, косой чёрной, будто плетью, хлестнув, и выбежала из чума. Ноги вбила в крепление лыж, вихрем снежным сорвалась. В сторону, куда чаще всего носки лыж Урун смотрели.

Недалеко от стойбища одинокий чум с рогатым черепом оленя на шесте стоял. Жил в нем шаман стойбища Бэркэ. Кому — шаман и человек уважаемый, в трепет мистический вводящий, а Урун — первый друг и советчик. Беда случилась — к Бэркэ мчит Урун. Радость — и тут первая новость ему. Радость с шаманом больше становилась. Ну а беда надвое делилась и силу теряла.

Остановилась Урун с налету, аж лыжи взвизгнули. Щеки морозом целованные светятся в меху песцовом. Глаза темные огнём горят. Страсть как хороша.

Бэркэ на пороге чума сидит. Смотрит. Знает — пламя Урун. Пока гудит искрами плюясь — смотреть надо, слушать. Как уголь рдеть начнёт — говорить.

— Вот опять он! Женщина должна сидеть в чуме! Дело женщины — дети и готовка, — только ногами бежала и сразу словами без перехода мчит Урун. — Не сидела никогда и не буду!!! Другую пусть себе ищет, раз всю как есть меня не берет!

Был у Урун жених. Бэюдэ звали. Хороший охотник. Шибко правильный только. В том спор всегда выходил, что Урун шибко правильной быть не хотела. Не прошла даром с шаманом дружба.

Узнала Урун, что такое движением тела с духами разговор вести, природы ритм в себя впуская. С землёй целым стать, порывом ветра тундры спину огладить, волной морской упруго прокатиться брызгами о твердь. Пламени языками заворожить — душа на углях пляшет, вокруг опаляя. Грея. Танец обрядовый впустила в себя Урун, сама танцем стала. Уже не могла по-другому. Не по душе оказалось это жениху. Вот и ссорились.

Послушал Урун Бэркэ. Помолчал.
— Садись рядом, — говорит. — Вместе помолчим. Села Урун послушно. Знала, Бэркэ плохого не посоветует. Помолчали, ветер послушали, в небо посмотрели. Как-то сам гнев внутри источился. Струями ветра вымылся из души и в океан неба безмятежного утек. Что небу струйка гнева маленькой девушки Растворит и не заметит.
— Поймёт он, — сказал наконец Бэркэ. — Не дурак.
Урун, уже отгорев, промолчала.

— Время пришло тебе в Круг ступить, — сказал с лицом невозмутимым шаман. Урун, судорожно вздохнув, вскинулась:
— Уже! Ты говорил весной.
— Дак пришла весна, Урун, — улыбнувшись, сказал Бэркэ.

Урун ещё раз вздохнула. И впрямь. Уже появились проталины в местах, где горбилась тундра, в низинах радовала глаз небесная синь наполняющихся талой водой озёр.

— Может, ещё одну зиму пережить, потом уж — с надеждой спросила.
— Страшный демон — страх человеческий. Ещё за одну зиму страх только больше станет, накормишь его поневоле. Вырастет. Готова ты. Пусть демон боится. Не смотри на него. В круг войдёшь — его за кругом оставь. Пусть подождёт. Из круга выйдешь, обратно придёт. Но уже смирным будет. Полезным.
Урун молча кивнула. Бэркэ плохого не посоветует, говорили уже.

Круг был ритуальным шаманским состязанием. Те, кто готов был свое мастерство подтвердить, порадовать великого Отца и ласковую Мать северных людей, выходили на празднике Новой жизни, весной, в круг древних камней. На площадку, ногами выглаженную поколениями взывающих танцем к богам и великим духам. Двое. И вершили разговор ритуальной пляски, где одно порождает другое, Сила встречает Силу. Три дня круг длился.

Разным бывал тот танец. Кому жребий с кем стать выпадет. А богам все угодно. И безмятежное спокойствие большой реки, и ярость кипящего потока каменистого узкого русла.

Бывало, после такого состязания возводили двое друг друга на новые вершины Силы и понимания сущего. А бывало, ломался один, терял танец в себе, чувство Силы уходило. Закрывались двери.

Потому боялась Урун. За черту боялась ступить, не изведанное за которой. Не знала, чего больше боялась. Слабой оказаться. Или новое про себя узнать, Силу большую почуять. Куда приведёт то знание По привычному поди не вдруг-то поживешь, познав такое. Боялась, но и хотела всем сердцем. Манило что-то, влекло.
«А и выйду! Не буду в чуме сидеть!» — вспыхнуло в душе.

— Хорошо, Бэркэ. Выйду я в круг. Если рядом будешь, — вслух сказала.
— Я всегда рядом, — хитро прищурился Бэркэ. — Шаман я, забыла
Улыбнулась Урун. Вспомнила как в метели заплутала. Лис седой вывел её к стойбищу. В другую сторону совсем, куда брела отчаянно, вихрящимся снегом закруженная. Бэркэ не признался, кто лис тот был. Улыбался только молча, дымом трубки укутавшись. Урун и так знала.

Через несколько дней вышла из родительского чума Урун. Бэркэ перед входом стоит. В дорогу собранный. Ждёт.
— Пора — спросила испуганно.
Кивнул.

Заметалась Урун. За одно схватится, за другое. Бэркэ мешок протянул:
— Здесь что нужно. Пошли уже.

И пошли. Идти недолго пришлось, к вечеру вышли к месту. Людно оказалось. Стянулся народ. Великое дело твориться будет!
Остановились неподалёку. Костерок распалили, чай греть поставили. Перекусили.

Оглядывалась Урун. Внове все. Бросился в глаз один из пришедших. То ли красуясь, то ли перед состязанием настраиваясь, танец творил в кругу поглазеть собравшихся. Высокий, красивый. С жесткой ухмылкой на лице. Танцевал, с вызовом всем телом выражаемым, в кругу смотрящих кружа. Гудел барабан, ритм рванный злой рождая. И вслед за ритмом танцующий то ходил, ступая шагом крадущимся, глазами всех пронизывая, то бросался чуть ли не в толпу народа, словно зверь на добычу. Пугались люди, но не расходились. Смотрели завороженно.

Не понравилось Урун поведение злого красавца, по душе корябнуло.
— Зачем он так — спросила.
— Хитрый он, сильный. Зверя выпускает своего. Зверь знает, как силу показать.
— Зверя — спросила, не удержавшись Урун.

Бэркэ быстро и пронзительно глянул ей в глаза. Урун потупилась. Показалось, что насквозь увидел её Бэркэ. Что неприязнь её вспыхнувшая как лист сухой на воде плавала. А в глубине всплыло нечто… Интерес. Желание. Отклик звериный на звериное.

Испугалась Урун, ударила всплеском мыслей по водной глади души, рябь пустила. Прогнала всплывшее. Посмотрела в глаза Бэркэ. Он понимающие улыбался.

На следующий день вышли претенденты перед шаманом старейшим. Начертал каждый на деревяшках одинаковых имя свое и в мешок старейшины бросил. Для жребия. И Урун бросила чуть дрожащей рукой.
«Что я здесь делаю!» — мелькнула мысль.

Потом некогда думать стало. Все внимание руки старейшины захватили. Встряхнули жребия мешок. Влезла одна рука внутрь, пошарила там задумчиво. Вынула два жребия. Губы запавшие имена прочитали. Так ещё два раза. Имя Урун не прозвучало. Первые участники круга были отмерены.

Урун со смешанными чувствами смотрела, как они готовятся, настраивая тело и дух к предстоящему. Затем в свою очередь выходят в Круг. Вершат то ли союз, то ли поединок вдохновленного стихийного движения. То стремительно кружа и взрываясь прыжками и шагами, то почти замирая, всматриваясь в видимое лишь им двоим, мчащимся одной дорогой духов.

Урун восхищалась. Всё естество её рвалось слиться с потоками стихий, что сквозили в движениях танцующих. И боялась. А сама как встанет завтра-послезавтра напротив выпавшего по жребию Придёт ли вдохновение, поведёт ли бубен путем верным

Так прошёл первый день. Затем второй.
Настал третий. Перед старейшиной стояло пять оставшихся претендентов и Урун. Среди тех пяти был тот самый злой и красивый.
«Только бы не с ним!» — взмолилась про себя.

Старейшина, не торопясь, вынул два первых жребия. Выпавшие отошли. Следующих два. Имя Урун среди них не было. Злой красавец тоже с места не тронулся.

Внутри у Урун все остановилось. Её жребий был понятен. Но старейшина, как того требовал обряд, сунул руку в мешок. Достал деревяшки. Имена были произнесены. Имя злого было Иргичи.

Урун было уже все равно. Кто-то тронул её за рукав. Обернулась. Берке обыденно сказал:
— Пойдём чай пить, тебе последней танцевать.

Опустошенно она пошла к их костерку, села, приняла кружку. Глиняный бок согрел ладони, стало спокойней. Душистый аромат разогнал туман в голове, первый же глоток растворил немощное оцепенение. Урун благодарно взглянула на Бэркэ.
— Пей, пей, — сказал он. — Я же сказал, что рядом. Справишься ты. Себя слушай. Не беги от себя. Сильная ты. Верь мне.

Чай выпили не торопясь. Наряд обрядовый надела Урун. Бубен достала, над пламенем погрела, чтоб звучал звонче. Колотушку проверила.
— Пора тебе, — спокойно сказал Бэркэ. Они встали и пошли к кругу древних камней.

Урун остановилась на границе Круга. Внутри все трепетало, сердце испуганным зайцем пыталось выпрыгнуть из горла, в животе образовалась ледяная дыра. Посмотрела на Бэркэ. Бэрке был невозмутим. Глядя прямо в глаза Урун, просто кивнул.

Оперлась сознанием на его безмятежность Урун, выдохнула, мысленно страх свой рядом поставила и за границей оставила, в Круг войдя.

Иргичи уже стоял в круге. Ждал. Взгляд, как звезды холодный. Не выражает ничего. Из-за лент и хостов одеяния ритуального еще больше кажущийся. Бубен и колотушка в свободно опущенных руках. Широко расставленные ноги землю цепко держат.

Урун встала напротив. Шагах в пяти. Махнул рукой старейшина. Началось.
Тут же вздернул вверх руки Иргичи, глаза огнем загорелись. Стучать начал. Задал начало ритма.

Урун закрыла глаза. Все переживания остались позади. Знала состояние, когда звук вести начинает. Умела в поток войти. Взялась свой ритм вплетать, где следуя Иргичи, где свое направление задавая. Растворилась.

Бубна рокот. Пронзает звуком. Под кожу, в кости. Вибрирует нутро, отзывается сладко. Дух гулом бубна несёт по стремнине, кружит вихрем Силы. Тело вторит. Ноги мнут землю, корнями врастая, чувствуют твердь. Делаешь шаг, будто вечно стоял здесь, попробуй сверни. Струями тело течет, волны катит упруго. Руки как ветер, летят на свободе.

Весь мир вокруг Урун. Весь мир внутри Урун. Урун сама — весь мир.

Вдруг надломилась гармония сущего. Будто лёгкий ветер Урун ураганом сбило, в себе клочьями разметало. В безмятежную реку Урун поток мутный грохочущий, камни несущий, ворвался. Среди тундры цветущей Урун кряж горный, дерн разрывая, вылез. Очага пламя Урун пожар дикий пожрал.

Кружит вокруг злой красавец, руки коршуном раскинув, разлетаются ленты да хвосты на одежде диким опереньем. Бьёт Сила от него наотмашь. Воет бубен в руке, крушить ритм Урун своим бешенным надрывом.

Упала на колени Урун. Всем телом, как ива на ветру, гнётся. К земле прильнет, вскинется с руками гибкими. Держится, но чует, не долго уже. Ломается ритм несущий, спотыкается духа полет. Рухнет с высей о желваки камней. Не поднимется.

Шёпота шелест на краю: «Себя слушай. Не беги…»
И сразу отголосок на глубине. Зацепился дух. Оперся, не стал падать. Пока.

Ходит кругом Иргичи подле Урун, на коленях стоящей. Перекатывается с ноги на ногу, крадётся, вибрирует бубен нутряным рыком. Мерцает облик человеческий. Крадётся волк полярный вокруг жертвы, губы вздернуты, клыков оскал горло жаждет. Чуть — бросится, порвет!

Дрогнули ноздри Урун запах зверя поймав. Губы красивые оскалом разошлись.

В себя посмотрела. Полностью. Разрешила.
Да! Я это! Точнее, и это — тоже Я.

Вышла из души пещеры, мягко ступая, капкан зубов страшных ощерив, в наряде из бурого меха.

Росомаха. Треть от волка размером. Яростью..

Ухмыльнулся наблюдающий за кругом Бэркэ. Кивнул довольно, за бороду себя дёрнул.

Как была, с коленей, перетекла Урун неуловимым движением в низкую стойку, пошла стелящимся шагом, низко пригнувшись. Зарычал утробно барабан в её руках. Потекла хищно, Иргичи движения предвосхищая. Нарастает рокот, танцует Урун, грозит поток движения взрывом бешенным, когтей да зубов страшных яростным броском. Хлещет животная Сила вокруг.

Предельной точки достигло сплетение ритмов и неистовости танца Урун и Иргичи. Как на краю бездны зависло. Кто сорвется Клочьями на клыках камней оседая.

Достигло!
Зависло.

И вырвалось! Избылось криком одним на двоих, из самого нутра идущим! Хлестануло в небо бездонное, к богам и духам взывая!
Оставив тишины звон.

Чувство, что — да, свершилось. Огромное. Настоящее.

Открыла глаза Урун. Иргичи стоял напротив и не было в его взгляде ни злости, ни холода, ни презрения. С восхищением глаза смотрели и с уважением явным. Улыбнулся улыбкой светлой да доброй, поклонился, руку к груди прижав.

Урун тоже хотелось улыбаться. Иргичи, всем вокруг. Что она и сделала. Оглянулась на Бэркэ. Тот довольно щурился. Вышла из Круга, хотела заговорить с Бэркэ, взглядом вокруг мазнула, зацепилась за облик знакомый. Замерла настороженно.
Бэюдэ стоял чуть в стороне. Смотрел внимательно. Подошел.

— Здравствуй, Урун, — сказал.
— Здравствуй, Бэюдэ. Давно смотришь — спросила Урун.
— С начала самого, — ответил.

Бэюдэ продолжал пристально смотреть. Урун молчала, но взгляд не отводила.
— Я был не прав. Тебе надо танцевать, — сказал наконец Бэюдэ. — А чум… Зачем в нем сидеть Душно.
— Как оказался здесь — спохватилась Урун.
— Лиса гнал. Мех уж больно хорош был. За ним и выскочил, — ответил Бэюдэ.

Урун оглянулась вокруг, в поисках Бэркэ. Того нигде не было видно. Только мелькнул на краю видимости седой лисий хвост. Да хитрая улыбка шамана всплыла в сознании. Урун улыбнулась.

Источник