Остов сокровищ

В один из редких знойных дней нашего северного лета, направляясь от Биржи на Васильевском острове в сторону Тучкова моста, на набережной Макарова я спустился в пивной бар. В полуподвальном помещении было людно и шумно. Над столиками, как после бомбардировки — над городскими кварталами, поднимались клубящиеся столбцы табачного дыма.

Взяв пива и солёной мелочи, я направился к редкому свободному месту за столиком. Напротив располагался гренадёрского вида малый, тёртый жизнью, в линялых тактических штанах и застиранной тельняшке. Для полного образа пирата ему, пожалуй, не хватало лишь попугая на плече, треуголки, просоленной штормовым океаном, и абордажной сабли.

— Сильвер, — представился он.
Я назвал своё имя. На большой плазме в центре зала начался футбольный матч, что вызвало заметное оживление в народе. Сильвер достал из сумки мерзавчик водки.

— Раздавим малыша
— Благодарю, но, пожалуй, откажусь.

Я отпил большими глотками живительную золотистую влагу.

— А вы, я смотрю, не очень интересуетесь футболом, — обнаружил Сильвер, перебирая мясистыми пальцами фирменный бирдекель.
— Нет, не интересуюсь. Я и не заметил, что это спортбар. Просто захотелось ледяного пива в такую жару. А вы
— А я жду своего сквайра Трелони, набирающего команду на «Испаньолу» — может, и я ещё сгожусь, — сказал, хрипло смеясь, здоровяк, доставая из пачки Lucky Strike.

Ноябрь 1987 года, Москва, ДК Железнодорожников. К служебному входу в сырых осенних сумерках подъехал «Икарус».

Из автобуса вышли люди в «варёной» джинсе и кожаных куртках, с огромными чехлами, кофрами, в силуэтах которых угадывались разнообразные музыкальные инструменты. Гитары, синтезаторы, закрытые дерматином барабаны, спортивные сумки со шнурами и усилителями. Концерт не был подпольным, напротив — организован строго под эгидой комсомола. Молодую, самобытную уральскую группу комсомольские вожаки приметили ещё на минувшем подмосковном рок-фестивале. И теперь залитованные в соответствующих инстанциях и комиссиях тексты обкатывали по периферийным ДК и телеподмосткам.

Из припаркованной рядом вазовской «шестёрки» вышел человек. Молодой, среднего роста, в старомодном, щербатом твидовом пиджаке. И тенью скользнул вслед за музыкантами, взмахнув перед носом вахтёрши алой корочкой с золотыми буквами.

Пока техники подключали аппаратуру и настраивались, в гримёрке, сизой от сигаретного дыма, шло незамысловатое перевоплощение. Девушка-помощница наводила угрожающий, мрачный грим не только фронтмену, но и остальным участникам коллектива. Начищенные до чугунного блеска сапоги ждали своего часа под самодельно сшитыми чёрными кителями и галифе. Солист, невысокий, худощавый, с взъерошенной шевелюрой и демоническим мейкапом, затушив Marlboro в полной пепельнице, допивал остатки армянского коньяка из гранёного стакана.

Через два часа, когда концерт закончился и музыканты под несмолкающий гул зала, уставшие, мокрые от пота, вернулись в грим-уборную, твидовый вышел через служебный ход со спортивной сумкой.

Остывший «жигуль», поурчав недолго, сорвался с места, выплюнув из-под скатов прелую падь. Вечерняя Москва была пустой и зябкой. «Шестёрка», прощупывая фарами хлябкую тьму, проехала сквозь ворота фабрики «Красный Октябрь».

Вохровец, посмотрев поверх газеты «МК» на знакомый седан, перевёл взгляд на изумрудные кристаллики электронных часов.
— Уж полночь близится, а Герман… тут как тут.

ВАЗ подъехал к приземистому складу толстостенной кладки, ещё царского кирпича кроваво-красного цвета. За массивной дверью гости столицы грузили картонные коробки в апельсиновый рафик.

— Номера — закавказские, — заметил Герман. Впрочем, пиджака звали не Герман, а Гера — Герасим. Охраннику он так и представился: «Гера».
— Герман — не расслышал глуховатый пенсионер. Так, собственно, Гера и стал Германом.

Открыв ключом ещё одну дверь, Гера-Герман оказался в настоящей пещере Аладдина. Во всю длину просторного помещения на стеллажах стояли десятки ламповых бобинных магнитофонов и японские двухкассетники. И всё это непрерывно крутилось, шуршало плёнкой, мигало индикаторами, щёлкало и приносило своим владельцам — первым в Союзе пиратам — баснословные барыши.

— Где Сильвер — спросил твидовый пиджак прыщавого долговязого, перематывающего динозавроподобный Pioneer.
— С чебуреком трёт, жди.

Из закутка, скрываемого занавеской, вышел седой двухметровый здоровяк и приземистый армянин в кожаном жилете и с традиционной кепкой-аэродромом.

— Ара, тока не бзди! Накладные выпишу какие угодно, хочешь — самого Апрелевского завода.
Не совсем успокоенный, гость столицы вышел, щёлкнув замком, приговаривая что-то на своём гортанном языке.

— Герыч, салют! — сказал седой.
Прозвище Сильвер он носил не по причине стального цвета ёжика и не из-за пиратского промысла. Ещё в конце семидесятых, студентом физфака, Сашка Ковалёв вместе с другими ребятами и девчатами отбыл на картошку в подмосковный колхоз. И там хлипкие подгнившие доски деревенского сортира не выдержали веса капитана вузовской волейбольной команды. По самую шейку в говне, с растерянным взглядом, пытаясь шутить, сказал он тогда судьбоносную фразу друзьям-товарищам:
— Кто подаст руку Джону Сильверу

Этот «Сильвер» с тех пор и прилип к будущему корсару перестроечной кооперативной коммерции, почище деревенских нечистот. Руку подал Гера. Без брезгливого неприятия, сразу и без колебаний. Как верный оруженосец или дядька-денщик при нерасторопном чиновнике. Как много раз приходил потом на выручку своим в Афганистане, в составе десантной роты. Из каких только передряг не выходил он без единой царапины. Ходил по краю, ездил на броне через самые коварные перевалы, где по обочинам чернела сгоревшая техника: раскуроченные бэтээры и остовы обугленных «Уралов» и КамАЗов.

Под самый дембель только не повезло. Получив осколочное ранение, угодил сержант-гвардеец сначала в кабульский 650-ый ЦВГ 40-ой армии, а после, бортом Ил-76, добрался до Союза, где ещё месяца три лечился в Ташкенте. Там, в госпитале, на кассетной «Электронике» впервые услышал он странные, не похожие на бодро-официозные ВИА, песни зарождающихся отечественных рок-групп. «Воскресенье», «Круиз», «Машина времени», «Аквариум»…

Как у Александра Башлачёва:

«Мы пришли с чёрными гитарами,
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами…»

— Что там у тебя — спросил Сильвер, как только за армянином захлопнулась дверь. Герман снял с плеча спортивную сумку, проурчала молния, и в руках ветерана-афганца появились несколько бобин-катушек.
— Здесь итальянцы, Сан-Ремо. Высоцкий, архив Шемякина, отличное качество. Это Bananarama, Smokie… Вот что хотел показать, — Герман хлопнул ладонью по упаковке плёнки BASF, — новая команда из Свердловска. Играют «новую волну» с явным закосом под The Cure. Но главное — тексты. Очень сильный поэт у них, я ещё в Подольске, на фестивале отметил. Далеко пойдут, им бы несколько телеэфиров…

Сильвер смотрел с недоверием, небрежно выбил из мятой пачки Lucky Strike сигарету и подкурил.

— Через год-два они будут собирать стадионы и рвать хит-парады. Начать можно с тысячи копий для Москвы и Ленинграда. Саня, это — верняк! Я редко ошибаюсь. У меня — чутьё.
У Геры действительно было уникальное чутьё на талант. Из терракота шлака безошибочно выбирал он неприметную смальту, которая впоследствии приносила бриллиантовые дивиденды.

Вскоре на торговых развалах появился концертный альбом будущей культовой группы отечественного рока. И началось её триумфальное шествие по теле- и радиоэфирам, концертным площадкам и стадионам.

К началу «святых девяностых» Ковалёв и Герман уже легализовались и заметно расширились, основав свой бренд звукозаписывающей компании. В промышленных цехах, взятых в аренду, размещалось оборудование, горячие прессы для виниловых пластинок, станки для записи на компакт-кассеты и полиграфия. Ни о каких авторских правах, разумеется, речи не шло.

Чтобы не попасть под зубодробительный молот рэкета, кооператоры, цеховики и бизнесмены уходили под крышу силовиков. Ментов или комитетчиков. Был такой спасительный зонтик и у Сильвера с Германом. Звался он Егорыч. Егорыч с виду походил на тщедушно-плюгавого пенсионера, коротающего время в парке на скамейке за игрой в шахматы. С сальной лысиной, вострыми глазками и пористым носом с разветвлённой сетью забитых сосудов.

Однако этот «мощный старик» руководил целым отделом в районном КГБ до девяносто третьего года, а после переименования — в ФСК (фанерно-спичечном комбинате, как издевались чечены). И стоило возникнуть очередным лихоимцам, как Сильвер звонил Егорычу, за долю малую, и проблема волшебным образом рассасывалась.

В один прекрасный день вместо тупых быковатых качков в кожанках и спортивных трениках в офис фирмы пришли молодые люди в дорогих костюмах, со стальными глазами. После непродолжительного разговора с визитёрами Герман не узнал старинного друга и компаньона. Сильвер был крайне подавлен.

— Это люди Бесовского.
Реклама музыкальной корпорации БЕС’С тогда агрессивно давила с каждого баннера, с телеэкрана и из утюга.

-Так, подключай Егорыча, — сказал Герман.
— Нет больше Егорыча. Выпнули под жопу на пенсию.

Герман представил, как сизоносый гэбист слезливо жаловался Сильверу за бутылкой, крыл матом предателя Бакатина, и заодно — все реформы и разрушительные перемены.
— Нет, Сашка, ну надо было так обосраться и сдать американцам наши жучки в посольстве!

Через неделю под «Вольво» Ковалёва сработало взрывное устройство. Сильвер выжил, но потерял ногу. После чего долго проходил лечение и реабилитацию в Германии. Давление и угрозы в постоянных телефонных звонках перешли на Германа.

С утра ещё у него было смутное предчувствие чего-то нехорошего. Вот сегодня точно должно случиться что-то плохое. Последнее время он не расставался с «люгером», купленным у чёрного копателя. Парабеллум был в идеальном состоянии, смазанная маслом сталь смачно чвакала при сборке, «эхо войны», словно продолжение кисти, был удобен и действовал успокаивающе.

После наезда и конфликта с «бессовцами» флибустьер свободного рынка лишний раз подстраховывался.

В свою квартиру он не приезжал уже несколько дней. Сейчас, зайдя в подъезд, вслушался в тишину и медленно, почти без шума поднялся на один пролёт. Всё тихо и спокойно. Переведя рычаг предохранителя в боевое положение, Герман миновал ещё два пролёта в полутёмном подъезде.

Снизу донеслись торопливые, шаркающие шаги.
— Братишка, это твоя тачка внизу Не обессудь, братуха, мы её задели чутка…

Герман скрылся в нише возле трубы мусоропровода, так что снизу его не было видно. Преследователь приблизился и находился всего в метре от него, слышалось сбивчивое дыхание и даже лёгкий запах парфюма.
— Кореш, да погоди ты…

Они сравнялись, в свете небольшого, узкого окна Герман разглядел трубку пистолетного глушителя в продолжении руки киллера. Когда наёмный убийца поднялся выше, потенциальная жертва осторожно скользнула вниз к спасительному выходу, в сгущающиеся осенние сумерки.

l V
Через несколько дней я читал сыну главы из «Острова сокровищ». Особенно его впечатлили, конечно, места про пиратов и их главаря. Уже засыпая, он спросил:

— Пап, а пиратов ведь больше нет
— Конечно нет, сынок.

Последнего из них выбросило мутной волной на берег победившего капитализма. От его сокровищ остался лишь остов, средство наживы и промысла потрепали бури и разорвали рифы. Команда — большей частью погибла, а более удачливые конкуренты по опасному бизнесу — срослись с государственной службой в сенаторских креслах, заслужив награды и титулы.

Кровь на их пальцах сменили бирманские рубины, и госдачи стали укромными бухтами для дележа и сокрытия преступного дохода.

Если не верите — поезжайте в Питер и спросите. На набережной Макарова, между Биржей и Тучковым мостом, в баре, у Сильвера. Не забудьте купить ему от меня крепкий Lucky Strike и бутылочку ямайского рома.

Пиастры, пиастры, пиастры…

Источник