Истории из жизни реальных людей
Я не знаю, когда родился. Не уверен, что рождался вообще. Вселенная наказала меня безграничным могуществом, и я нёс это бремя в плену пузатого медного сосуда. Я ненавидел медь, свою несвободу и тех, кто всё время чего-то просил у высших сил, и за это я отправился в недра земли.
Там, под гнётом камня, песка и времени, лопнула моя медная несвобода, и я вырвался наружу. Земля не пускала меня к свету, но не сумела сдержать мой натиск.
Лишь протиснувшись сквозь твердь, я понял: недра меня берегли. Я растворился, истаял в ветрах, не сдерживаемый чужой волей. Я стал частью всего — и частью ничего. Три тысячи лет я блуждал по воздуху, лишённый сознания, и каждый миг вспыхивал холодной голубизной.
То были тени будущего.
Я очнулся в городе на великой реке. Вокруг светилась всё та же бледная лазурь. Я не сразу сообразил, что я и есть этот ледяной свет. Вскоре стало ясно, что мой свет способен скользить из льда в пламя, в кислую зелень, ядовитый фиолет. Я обрёл подобие свободы — бледную тень того, о чём мечтал.
И всё же это было несравнимо лучше, чем медь и бесконечные желания глупых людей. Кто знает, попроси меня сейчас кто-нибудь о горе золота — смогу ли я её дать
Но никто не просил. Холодный рукотворный свет не похож ни на бога, ни на дьявола, ни на волшебную лампу. Кому придёт в голову разговаривать с крохотными частицами газа в сияющей вывеске
В тот день я был луной: хозяин ресторана повесил новые трубочки, и их узор сложился в месяц и звёзды. Мой единственный способ быть ближе к мечте — мне всегда казалось, что моё настоящее место там, среди беспощадных огненных шаров, очей непроглядной вселенной. Из большого города их было почти не видно, но порой я скользил на окраину, чтобы понаблюдать за тем, как расцветают крохотные алмазные блики на полотне ночи.
Но в тот день я представлял себе, что я там, наверху, и никто не смеет тревожить мой покой.
Никто, кроме неё.
Смертная стояла под вывеской и смотрела на неё так, будто знала все тайны мира. Я разглядывал смертную, ожидая, когда меня захлестнёт привычная волна гнева, но старый товарищ не спешил. Холодный свет заставил её волосы светиться серебром. Неоновые фигурки отразились в чёрных глазах далёкими светилами, и мне показалось, что я вижу… себя. Себя настоящего — не злого могучего духа из медной лампы, не изгнанника в недрах земли, не бледную тень в потоках эфира.
В человеческом языке нет и не будет слов обо мне. Я тот, кто любит тишину.
И я вдруг испугался, что она всё испортит, поймёт, кто я и что могу, потрёт светящуюся трубочку и потребует какую-нибудь глупость вроде мужика побогаче или вечной молодости. И окажется, что я всё ещё тот исполнитель желаний, пленник ярости и чужой силы, тот, кто может всё, но не делает ничего…
Смертная улыбнулась. Протянула ко мне руку. Провела тонким пальчиком по трубке. Вздрогнула, услышав голос в своей голове.
Мир застыл. Бестелесный, я чувствовал холод и дрожь в три тысячи раз острее, чем любой нерв.
Серебро пролилось по светлым прядям, когда смертная засмеялась. В чёрных глазах рассыпались мириады колких блестящих цветов. Она взмахнула рукой, шепнула пару слов и скрылась за дверью под вывеской.
В тот же миг я погас.
…Когда свет вернулся ко мне, он стал совсем другим, тяжёлым и плотным, обжигающим и стремительным. Его волны проходили сквозь меня, и я купался в раскалённой плазме.
Где-то далеко-далеко в чёрных глазах отражалось небо, полное холодных огней. И пусть частицы моего света никогда не достигнут этих глаз, вселенная донесёт мой дар их владелице.
Живи долго и будь счастлива, о та, что пожелала моей свободы.