Я назвал его «белый шаман». И я знал: однажды он придёт и за мной.
Мы укрылись в последнем оплоте тишины – на Кубе, – и пусть никто из нас не подавал признаков, но каждый знал: нам страшно. Всем.
Кажется, лишь Сид спокоен. Раскинувшись в кресле под пальмой, он неспешно раскачивается и ведёт пальцем по странице. Я слежу, как этот тонкий земляной червь скользит по бумаге, как он изгибается, доходя до конца, замирает на секунду, а потом раздаётся ужасный, продирающий до костей шелест.
Они придут. Я точно знаю. Они любят шелест. Или бумага просто проклята. Я, чёрт возьми, ничего уже не понимаю! Но чем чаще кто-то притрагивается к ней, тем быстрее его забирают.
– Сид, прекрати наконец!
Первым не выдерживает Джим. Я осторожно оглядываюсь. Он всё ещё не внушает мне доверия. Когда он попал сюда, всю его голову опутывали чёрные змеи. Кто-то из наших считал это хорошим знаком – белые наверняка боятся чёрного, но я был здесь слишком долго, и видел, как они приходили за старым Сэмом. Он весь был сплошной чернотой, разве что ладони да зубы у него были белыми. Но его всё равно забрали.
Нет, не так. Он сам пошёл за ними.
Я видел, как он протянул к ним белые ладони, улыбнулся белыми зубами и шагнул им навстречу.
Какой бы ты ни был чёрный, в тебе всё равно найдётся что-то белое. И тогда белый шаман придёт за тобой.
Потому-то я прекрасно знал, что змеи Джима не спасут его, и хорошего в них нет. Лишь когда их срезали, я смог наконец вздохнуть спокойно. Нет, не так. Я смог перевести дух.
Отдыхать здесь нельзя никогда.
Иногда они приходили ночью. Тихо, белыми потоками втягивались в комнату, опускались над спящим, и всё затихало. Даже стук собственного сердца казался громом. Они замирали, тянули к человеку щупальца, а, когда поднимались, он уже не дышал. И тогда они уносили то, что ещё вечером было человеком.
Я видел.
– Да ладно вам! Что вы такие напряжённые – Сид вновь откинулся на кресло.
Нет, Сид точно псих. Я опасаюсь Джима, но никто, кроме Сида, не вызывает у меня по-настоящему сильного раздражения. И страха.
Я смотрю на его прямую длинную фигуру, на копну каштановых волос, и вдруг понимаю: «А, может, он просто знает, что они скоро придут, и придут не за ним»
Или наоборот. Может, он ждёт их.
Я огляделся. Ни одного взгляда на меня. Сунул руку под пальму, пальцы судорожно зашевелились в рыхлой почве. Где же они Где-то ещё оставались, я помню.
Нет, они не могли закончиться. Ну же!
Ага!
Я выдернул руку. Среди комков земли лежали патроны. Я еле сдержал стон.
Последняя пара!
И тут я понял: они здесь.
Дверь хлопнула. Кто-то застыл, в надежде скрыться в себе. Кто-то дёрнулся бежать. Но я знал: всё это бессмысленно.
Впереди стоял белый шаман и улыбался.
– Сид, пойдём, – и Сид поднялся. – Кажется, тебе больше нечего здесь делать.
Он повернулся ко мне. Сердце застучало. Белый шаман смотрел прямо на мои руки.
– А у этого заберите колпачки! Сколько раз я говорил – не оставлять ничего в палатах!