— Солнышко, выйди пожалуйста в субботу на смену.

 

Старшая медсестра часто называла меня «солнышко», «зайчик», «ягодка». И часто просила поработать сверх. Чтож, солнышко выйдет.

— на пятом этаже в палате трое детей, там две медсестры, здесь в отделении двое детей нетяжелых, справишься одна
*Отделение на одном этаже, на другом — одна палата, тоже закреплена за нами. Чистая и гнойная реанимация*

Да, конечно. Стаж у меня на тот момент был около года, у двух других медсестер в бригаде — месяц и три соответственно. Пусть там мучаются, я тут сама.

Прошлась, осмотрела детей. Все дышат сами, дел немного, маленькие, помыть смогу, да и по назначениям осталось по ерунде.

Поделав все дела, я неторопясь прогуливалась по коридору, поглядывая на пациентов. Вижу выскакивающую из ординаторской доктора, с огромными глазами: «ты тут одна»
«Одна», — отвечаю.
«Собирай аппарат, готовь кровать, готовь активку, ребенка везут, 8 лет, два порванных легких, двусторонний пневмоторакс и пневмомедиастинум, сейчас еще медсестру к тебе спущу»
*воздух в плевральной полости поджимает легкие и не дает им дышать, воздух в средостении поджимает сердце. потенциальный уходящий*

Мои глаза лезут на лоб и куда-то выше лба, пока ноги несут меня в палату, в процедурку, обратно в палату. Монитор, ИВЛ, датчики, манжетка для давления, время поджимает, вязки на руки и ноги, набор для интубации, черт черт черт, активка. Систему активной аспирации (трехбаночная система подключенная к вакууму) я собирала только раз, и то с подсказками коллеги, как ее, проклятую, собирать то. Ладно, прорвемся, эту трубку сюда, эту..

— ну что там — спрашиваю доктора, подготовив кровать.
— В операционную взяли. Скоро уже будет.

Ну вот. Везут. Всего в проводах, трубках, заинтубированного.

Как же я, боже, я же ничего не умею, ничего не знаю.

 

— Готовь еще одну активку! — кричит мне врач, — три трубки надо распределить на две активки
— Да как же я эти трубки соберу — кричу я в ответ, помогая укладывать ребенка в пронпозицию, подключая его к монитору, — я не знаю как их соединить.
— А ребенок виноват в том, что ты не знаешь

Как громом прямо в мозгу запульсировали эти слова. Умирает он, умрет, если воздух не убрать от легких и сердца. А я не знаю. А должна. Должна, это работа моя.

И тут тишина. Я как вслепую забегаю в процедурку, руками вываливаю все из ящиков на стол, роюсь там и нахожу переходник. Кто бы знал, что он у нас есть.
Бегу цеплять. Прицепила. Подключили. Врачи работают вокруг него, смотрят показатели, пытаются стабилизировать. Сатурация 70 на 100% кислороде. Да как же…

Я бегу в палату, уже не помню за чем, и тут слышу крик: «АТРОПИН»

Крик «атропин» не грозит ничем хорошим. Крик «атропин» означает, что у ребенка начало останавливаться сердце. Да черт бы это сердце побрал, почему оно не может биться спокойно, мы же уже все сделали, все сделали.

Атропин руки нашли сами, сами набрали в шприц, развели в нужной пропорции физраствором, ноги сами принесли в палату.
«Чего смотришь, ставь»
Ставь, да да, секунду. Ох, проклятые руки, вы не могли бы так предательски не трястись. Поднимаю глаза на монитор — пульс пополз наверх. Держится. Держится. Сатурация уже близка к 90.

Молодая доктор поднимает на меня глаза: «ну чего ты вздыхаешь. Уже два часа ночи. Потерпи до утра»

Потерплю. А потом уволюсь к чертям. И никакой ординатуры. В поликлинику пойду. Там сопли и аллергии, там лялек на весах взвешивать и на прививки отправлять. Там никто не умрет. Устала. Только бы до утра дотерпеть.
А потом во вторник опять на смену. Доработаю. Куда деваться. Полгодика еще, до конца учебы. А потом точно уволюсь.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *