Истории из жизни реальных людей
Мотаю головой, пытаюсь стряхнуть пот, на носу тоже висит капля, фыркаю, облизываюсь, помогает мало. Пот струится по лицу, спине и другим частям моего грешного тела. Утереться не могу, руки стерильные, да и в крови. Идёт реанимация. Уже двадцать две минуты идёт. Два глухих щелчка было, два ребра сломал, хрен с ними с рёбрами срастутся, главное — запустить сердце. На столе мужичок средних лет, обычный мужичок. Каждый день видим тысячи таких, весёлых, хмурых, трезвых, пьяных, неухоженных, лощёных, всяких. Куда-то спешат или не спешат, ходят, сидят, жуют, пьют, сопят, кряхтят, ругаются, молчат, мечтают, считают, читают, в общем — живут. У этого парня есть большой шанс прекратить всё это делать навсегда. «Скорая» молодцы, сработали чётко, быстро, безукоризненно. На плёнке «кошачьи спинки» по нижней стенке, закрылась правая коронарная артерия — острейшая фаза инфаркта. Бегом в операционную, разрезая, сдирая одежду перетаскиваем тело на стол, хирурги делают своё дело кровоток восстановлен, но на реперфузии — фибриляция, затем изолиния. Вот качаем; адреналин, атропин, физраствор, качаем, адреналин, атропин, физраствор. Запустится на минуту и опять изолиния, качаем, не отступаем, все уже мокрые, в поту, начинаем орать друг на друга, отчаянно пытаемся вытащить мужичка. Хирурги подтверждают кровоток в артерии есть, продолжаем качать. Заводись! Заводись же гад! Редкие самостоятельные сокращения переходят в устойчивый синус. Поднял давление, дышит сам. Обошлись без ИВЛ. Стучу парня пальцем по лбу, морщится, открывает мутные, бессмысленные глаза. Шлёпаю по мордасам, взгляд проясняется.: «Как зовут» Хрипло «Витя». «А где твои ключи» шёпотом спрашивает воскрешённый Витя. Какие ключи бредит парняга. «Ты же Пётр, у тебя должны быть ключи». Пытается улыбнуться: «Ты или Святой Пётр, или доктор. Я думаю, ты доктор и я в больнице, не в раю». Шутит, молодец. Сохранил голову. Сильный парень. По ультразвуку разрывов нет, можно переезжать в палату, под монитор. Наши сёстры профи, сильные профи, своё дело знают, так что можно отдышаться, передохнуть, унять дрожь. Мониторы — сторожа молчат, пока всё спокойно можно посидеть, утереться, кофе глотнуть. Скоро рассвет, утро, конец дежурству, домой спать, душ и спать. Обычное дежурство, сутки в кардиореанимации. К утру измотаны все, лица серые, уставшие. Даже говорить невмоготу. Молча дописываем истории болезни, отчитываемся и разбредаемся, разъезжаемся по домам, до следующего дежурства. Я давно в медицине, очень давно, почти сорок лет. Многое видел, многое понял, осознал. Осознание приходит с возрастом. Непреложные истины осознавать, переоценивать, видимо, уже не нужно. Свою жизнь, работу, думаю, надо оценивать и осознавать что ты сделал и делаешь. Давно в медицине. Когда-то, после института, распределился в больничку южного приморского райцентра, где меня встретили словами: «Ну наконец-то, будет у нас свой доктор!» Понял тогда, все повествования врачей-писателей сладкие сказки. Я жил не при больнице, а в больнице. Аппенэктомии, грыжесечения, прободные язвы, непроходимости, роды, внематочные беременности, рваные и резанные раны, переломы, вывихи, пневмонии, инсульты, делирии, психозы, взрослые и дети, мужчины и женщины, все были мои пациенты, им деваться было некуда. До другой ближайшей больницы более ста километров, но и там не было врача, только старенький фельдшер, который по возрасту уже плохо слышал и плохо видел. Так что, все были мои. Почет и уважение среди аборигенов. Тащили мои пациенты, как в стародавние времена, всю станичную снедь в благодарность доктору. Приходила больничная повариха и забирала всё это добро на кухню, делила между сёстрами, санитарками, варила вкусную еду, почти домашнюю, кормили больных, а оставшуюся часть растаскивали по домам. Уважение штука хорошая, только некогда было, из больницы не выходил по неделям. Бесконечный поток боли, страха, надежды, днём и ночью, зимой и летом, круглосуточно. Почти два года работал один, потом прислали супружескую пару молодых докторов романтиков и я сбежал домой. Через год, после неоднократного спускания в унитаз военкоматовских повесток, отловил меня наш околоточный, пригрозил статьёй и поехал я лейтенантом медслужбы на крайний юг необъятной Родины. Война, настоящая война, кровавая, грязная, мерзкая. Первичная сортировка раненых. Отчётливо помню, как мне тогда казалось, пожилого майора медицинской службы, пьяно плачущего над растерзанными, разорванными телами молодых ребят. Трясущего седой головой и речитативом повторяющего вопрос: «Зачем Зачем Ну зачем Зачем ». Шальной осколок и через три месяца я дома, работаю в замечательном НИИ. Новые методы лечения, сложнейшие операции, пересадки сердца, вспомогательное кровообращение, мембранная оксигенация, бикарбонатный диализ, вживляемые дозаторы и многое, многое другое это наш институт. На острие науки, открытия, патенты, международные награды и главное спасённые жизни это мой институт. Защита диссертации. Развал страны. Уехал на запад, нет, не за колбасой уехал. Уехал работать, по-настоящему работать. Работал ординатором, затем старшим врачом. Выработал все сроки, вернулся. Работаю в кардиореанимации. Знаю, нам до нормальной медицины ещё очень далеко, очень. Уже совсем не молод, давно в медицине, многое, как мне кажется, понимаю, многое помню. Одного не помню. Услуг не помню. Помогал, лечил, спасал по мере сил, знаний, возможностей и сверх возможностей. Услуг не оказывал. Медицинских услуг. Не знаю такого понятия.Держу в руках счёт. Счёт за услуги ЖКХ.
Может и мне выписать счёт прошедшее дежурство.
Счёт.
Наименование услуги.
1. Жизнь человеческая, сохранённая одна штука.. стоимость
Не знаю кому предъявить.