Истории из жизни реальных людей
Сосед Вовочка прекрасен. Лет ему примерно как мне, у него сколько-то детей, сколько-то жён, горячее сердце настоящего хозяйственника, руки энтузиаста-недоучки и характер долбоящера. Знаете, есть такие люди, которые в какой-то момент жизни научились не только ездить, но и ремонтировать мопед — и это навсегда определило их как личность.
Вовочка всё время орёт, иначе он разговаривать не способен. Крики его тембром и надрывом напоминают рёв бензопилы «Дружба», вгрызающейся в сосновое бревно. Рёв разносится над посёлком, сообщая всем, что именно Вовочка в данный момент думает о своей жене и детях.
Дом у нас общий, но мы живём в своей половине, а соседи в своей. Раньше, когда я был маленький и когда был жив сосед дядь Володя, участок был общий. Но в момент, когда на нём взамен отца воцарился Вовочка — мы вкопали между половинами глухой забор. Я, кстати, только сейчас осознал, что Вовочка вообще-то Владимир Владимирович.
Если неискушенный вовочкиным бытом человек заглянет через забор, то вряд ли он отличит его владения от свалки. Повсеместно на них возвышаются груды мусора — бремя хозяйственности довлеет на Вовочкой, заставляя всё копить и копить ценности. Почти уверен, что если как следует пошерстить мусор, то из него можно собрать несколько отечественных автомобилей. Сразу под забором (точно в том месте, где вы через него заглядываете) стоит бесхозная собачья будка. На её крыше лежит кусок страшной шубы, который сильно пахнет говном. Много лет подряд.
Но это сейчас, а раньше мы были детьми, и значит, были равны и дружны. Никто ещё не знал, как сложится вовочкина судьба, кроме, пожалуй, моей бабушки, которая была уверена, что «этот паразит точно когда-нибудь сядет».
Вовочке всегда был свойственен невероятный энтузиазм. Вовочка спешил жить! Возможно, именно этим определяется многочисленность детей, но история, повторюсь, про время, когда никто пока не имел счастья от Вовочки забеременеть.
Меня как ближайшего соседа он постоянно посвящал в свои идеи и втягивал во все занятия. Мы максимально туго, до скрипа и гудения, закручивали подвешенную на длинных веревках качель, а потом отпускали и вращались на ней, как бешеные. Мы варили канифоль — я вообще не знал, что такое канифоль, а Вовочка знал и сосредоточенно рассказывал мне. По его словам, нужно было взять еловую смолу и как следует выварить её на костре. Мы долго соскребали смолу, потом варили в жестянке и у нас получалась просто варёная горелая смола, которую Вовочка гордо называл канифолью, а я ничего не говорил. Потому что невероятный энтузиазм никогда не был мне свойственен.
После варки канифоли мы принимались за варку одуванчикового варенья — собирали по всей округе цветы одуванчиков, обрывали желтые лепестки и варили их в большой кастрюле. Но видимо чего-то там не хватало, то ли сахара, то ли концентрации одуванчиков и у нас получалась желтоватая сладкая вода, а никак не варенье. «Компот — это тоже хорошо!» — констатировал победу Вовочка.
А однажды мы устроили плавание на плоту. Точнее, три дня Вовочка ходил и ныл про плот, реку и сплав, рисовал мне перспективы беспечной жизни настоящих морских, то есть речных, волков. Я был уверен, что это ничем не закончится, но на четвертый день Вовочка раздобыл несколько больших автомобильных камер. Мы накачали их, сколотили дощатый настил, привязали настил к камерам и выточили из досок два весла.
Плот был готов. Один нюанс — до реки два километра, а плот тяжеленный, особенно для двух двенадцатилетних пилигримов. Впрочем, настоящему искателю приключений трудности только на руку, поэтому мы допёрли плот до реки перебежками по десять шагов, кряхтя и обливаясь потом.
Но оно того стоило. В нашем распоряжении был извилистый участок медленной реки с островками и заводями, который кончался разливом с плотиной.
Вовочкина жажда жизни в тот момент передалась мне. Мы сидели на плоту, лениво подруливая вёслами. Лежали и жевали сушки. Причаливали к мосткам дачных участков. Салютовали дачникам. Купались, прыгая в воду прямо с плота. В общем, чувствовали себя хозяевами жизни и свободными, по-настоящему свободными людьми.
Завершалось полудневное путешествие триумфальным дрейфом вдоль пляжа разлива. Мы стояли — грудь колесом! — и ловили завистливые взгляд сухопутных крыс, чья жизнь никогда не будет даже отдаленно напоминать нашу.
Пришвартовавшись у основания плотины, мы сошли на берег и ещё некоторое время стояли, держа в руках вёсла, глядели на плот и переживали конец плавания. Тащить плот обратно целиком не было никаких сил.
С максимальным почтением к верному судну мы развязали веревки и проволоку, сняли деревянный настил, а взяли только камеры. Такую ценность оставлять было нельзя. Потому что камерам можно придумать целый ворох полезных применений. Например, связать их между собой так, чтобы они образовали трубу. И — отличная идея! — скатиться внутри неё с горы.
В какой момент судьба человека сворачивает с пути дерзновенных экспериментов и отважных исследований в сторону засаленных шорт и сварливых родительских окриков — одна из самых больших загадок жизни.
Глеб Клинов