— Прекрасное утро, не правда ли – говорит Костик.

 

- Прекрасное утро, не правда ли – говорит Костик. - Да, - сдержано отвечаю я. - Что может быть лучше, чем два джентльмена приятной наружности… - И длинным списком добродетелей… - И длинными

— Да, — сдержано отвечаю я.
— Что может быть лучше, чем два джентльмена приятной наружности…
— И длинным списком добродетелей…
— И длинными списком добродетелей, — повторяет Костик, — которые завтракают блинами с творогом в уютной кондитерской, затерявшейся среди домов!
— Да, — вежливо киваю я, — сэр, благодарю вас что привели меня сюда.
— И ни дождь, ни… — на улицу падает многотонный звуковой молот, Костик на миг замолкает.
— Это гаубица, сэр, — говорю я.
— Благодарю вас, — Костик чуть побледнел, но интонации не поменял, — ни дождь, ни эта милая гаубица… ни отсутствие алкоголя, когда он, бля, особенно нужен, не помешают двум достойным мужчинам провести грядущий день с пользой для общества.
— Рано они сегодня, — мужик в золотистых шортах пьет лимонад из пивного стакана и ощипывает булочку сразу с двух концов.
Мы завтракаем в местной кафешке. Посетители только сильного пола. Слабый в этот час бегает по работам, по магазинам, вообще по жизни. Женщинам мобилизация не грозит. В этом смысле улица для них безопасна. А мужики, насидевшись дома в засаде до одури, ищут любой повод выбраться в люди. Наша кафешка-кондитерка хороший вариант. Она скрыта тополями и бетонным забором неработающего склада. Публика здесь приличная, алкоголь здесь не подают, блины действительно вкусные. Есть и сладкая штука повкуснее блинов.
— Как они задрали, — ворчит дедок в углу. На столе у него полтора литра минералки и пакет нарезного тостового хлеба. Под столом шесть пятилитровых булек для воды. Крепкий дедок. Сейчас много таких. Наше утро начинается не с кофе, а с поиска бочки с привозной водой. Воды в кране нет почти ни у кого.
— Они охренели, — говорят золотистые шорты.
Остальные кивают. Забавно. «Они» для разных персон в кофейне означают разные понятия, группы и имена. Но слово «они» подходит всем. Слово позволяет выразить возмущение и избежать хаотичной дискуссии по широкому кругу вопросов.
— Надя, сделай нам еще блинов, по два, — громко говорит Костик. Публика замолкает и поворачивает голову к служебной двери. Там кухня. Оттуда сейчас выйдет Надя.
Наше утро начинается не с кофе. Оно начинается с продавщицы кондитерки. С большой, высокой женщины. У нее короткая стрижка, светлые волосы и голубые глаза. Она спокойная и внимательная. На шутки и подкаты улыбается молча. Надя похожа на актрису Олесю Поташинскую, только повзрослевшую, пожившую. И не черты лица у нее важны, а излучение. Реликтовое излучение уютного дома. Довоенного. У нас и с нормальной гидродинамикой общепит относился к санитарии факультативно. Теперь подавно. У Нади пятен и крошек нет в природе. На карте Вселенной ее кондитерка расположена на острове хрустальной чистоты. Причем, не больничной, а такой, живой, доброй, женской. И это после взвода мужиков на завтрак… Даже салфетки продавщица кладет на стол, предварительно загнув маленький уголок. Чтобы брать было удобнее. В такие дома хорошо возвращаться после долгой дороги. Ты не успел умыться, а все уже на столе. И красивая женщина хлопочет рядом.
Пока Надя жарит нам блины я спрашиваю Костика, он нашел кофейню раньше и ходит сюда дольше, — Ты не пробовал ближе познакомиться
— С кем – Костик складывает стаканчики из-под кофе в стопку.
— Со мной… С нашей творожной музой, с Надей.
Костик отрицательно кивает, — нет, плохая идея. В курсе, наши бабы сюда приходили
— Нет. Зачем Они казенное сладкое не жрут. Что моя, что твоя.
— На инспекцию. Вот прикинь, два мужика со здоровой психикой и склонностью к анализу вдруг перестали по утрам водку жрать под варенку, а перешли на блинчики и кофе. В общепите! И возвращаются из кофейни трезвые и одухотворенные.
— Жесть.
— А я о чем. Либо блинчиковая секта нас охмурила…
— Либо баба на блинчиках.
— Да, — Костик шмыгает носом, замашки беспризорного в моем солидном друге неистребимы, — Надя наша нравится мужикам и глухим бабушкам. Мужикам она жизнь делает слаже присутствием одним. Бабкам-покупательницам она все вдолбит, что не вдолбит, напишет на упаковке, чтобы они дома не перепутали, она хорошая женщина и они ее любят… а жены остального населения ее не любят. Как раз за это. Я скажу, что будет на один мой зырк в сторону продавщицы: Лера будет здесь через 20 минут. Купит дорогой торт, да вот – за 5 штук, насыплет за углом в него песка, устроит скандал и заберет свои бабки, как за бракованный. За торт платить придется Наде. И виноват буду я. По делу виноват, не хрен было кобелиться к чужой женщине.
Я улыбаюсь, — концовка в твоем сериале другая будет.
— Какая
— Через 20 минут после песка и скандала появишься ты. И даш Надюхе 5 тыщ. А еще через час придет твоя Лера, с новым тортом. И вы втроем будете пить чай на кухне. Вы ж, вашу мать, благородные и чемные как коты после горшка по-большому.
— Хочешь, сам попробуй замутить, я на твою Юлю посмотрю, она тебя на дерево быстро загонит, будешь там кота изображать без всякого горшка, — Костик раздражен.
— Попозже.
— О, зассал! – Друг машет мне пальцем. Надя приносит блины и мы замолкаем, стараясь в ее присутствии сделать лица добрыми и светлыми.
За Надей приходит собака квартальной прописки. Николай. По габаритам самосвал. Детский, пластиковый. Из Николая по периметру через равные промежутки торчат уши, ноги и нос. Сверху он кажется черепахой на воздушной подушке. Надя кивает ему и ведет кормить на улицу.
— Ну, что зассал замутить – Костик глотает блинчик одним махом. Еще бы. В его рот поместится блинчик с не надкусанным бегемотом.
Я вилкой разделяю завтрак на части. Тесто мягкое, я и через вилку чувствую живое тепло блинов, поливаю их сметаной, потом накалываю маленький кусочек и говорю, — Не сейчас. Сейчас я наказан.
— Бог мой, за что – Костик глотает второй блин, — ты 5 месяцев дома, есть еще шкода, которую ты не совершил
— Есть.
— Поделись, может пригодится.
— Только не рассказывай никому.
— Говори, я разберусь.
— Короче, воды нет, — рассказываю я, — я жру со сковородки. Ее мыть не надо, пожрал – в духовку. Юлька гоняет, не любит она такого. Вот. Ну и надо было мне борщ разогреть, я и разогрел… в сковородке. А че, похлебаю, бумажным полотенцем вытру, на газу продезинфицирую и все. Жена увидела.
— Что сказала – Костик ржет.
— Буквальная цитата: «придурок, ты бы еще чай в сковородке заварил»… Ты не ржи. Теперь она посуду три раза моет: предварительно, основное, полоскание. Я со вторника по 60 литров питьевой привожу в сутки. Это она меня так воспитывает. И руки теперь моет тщательно. У нас канистра с краном 15 литров… Ты знаешь, да, чтобы голову помыть надо 2 литра воды; чтобы искупаться на полную, до пяток – 8 литров…
— Семь, — поправляет меня друг, — семь – помыться, а восьмой литр по протоколу нужно лить на себя, на голову просто так и фыркать от удовольствия. Так с телом освежается и душа.
— Да! А Юлька руки моет на 15 литров в день, всю канистру. Только руки!
Тяжелый бах с улицы трясет кофейню с корнем. Снова гаубица. Страшно. Тишина внутри помещения после баха очерчивает страх точным карандашом.
— Как они з, — слышится тихая фраза. В тысячный раз.
— Кто «они» – спрашиваю я.
Никто не отвечает.
— Нет никаких «они», ребята, — говорит дедок с бульками.
— А кто есть – спрашивает Костик.
Дедок кладет локти на стол и говорит, — Надо подойти и посмотреть кто. И так каждый раз. А обобщать не надо, даже, когда «они» те, которые надо «они», они все равно разные бывают, они не «они».
— Дед, у тебя пузыри в минералке с чем Дай на рассаду, чтобы и меня так вставляло, — говорит Костик.
— Дам, дам, — беззлобно кивает дедок, — ты послушай, слова не пузыри, останутся у тебя в голове. В хрен знает каком году жил был город Афины. На него персы напали, на него и на других греков. Тогда Афины создали Делосский морской союз с собой во главе. Греческие города давали им деньги, афиняне на них построили флот и выгнали персов. Но деньги с городов брать не перестали и потом. На будущие войны. Некоторые возмутились – это же чистый рэкет! Бабки за «крышу»! Восстал остров Лесбос. Восстал и перестал платить, вышел из Делосского Союза и вступил в Пелопонесский, к Спарте. Тогда афиняне решили устроить им демилитаризацию. Обвинили Лесбос в измене, в работе на персидского царя и после осады взяли Митилены, столицу острова. Послали в Афины вопрос, что делать с населением Афинское Народное собрание постановило: мужчин убить, женщин и детей продать в рабство. Поплыл на Лесбос корабль с приговором. Но утром голова у афинян повернулась как-то в нужную сторону, спохватились они, да за что убивать митиленцев под ноль За то, что решили дружить с другими Бред. Отменили они смерть и послали на Лесбос вторую трирему, с помилованием. Так вот, ребята, и вчера на народном собрании, и сегодня были афиняне. И в первом корабле с приговором, и во втором с помилованием плыли афиняне. Причем, те, что во втором гребли — гребли без привала. Сделали они переход на один присест. Чтобы успеть с помилованием, они ели за веслами.
— Успели – спрашивает Надя.
— Как сказать, — пожимает плечами дедок, — когда вторая трирема прибыла, афиняне уже казнили 1000 человек. Как сказать, кому успели, кому нет.
— Большинству успели, — говорит Надя.
— И какая мораль – спрашивает Костик, мы встали и собрались уходить, после двух бахов рядом аппетит пропал.
— Блины без водки – деньги на ветер, — улыбается мужик в золотистых шортах.
Костик перебивает, — мораль, что мы переименуем эту точку. Назовем ее «Остров Лесбос».
— Чета одни мужики на этом острове, вы туда вообще приплыли — говорит Надя

 

Boris Sav (ДНР)

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *