С турецким мужем был понятное дело непростой развод.

И однажды на улице в районе Октябрьского поля, когда как-то мы особенно остро принялись обсуждать нюансы развода, он меня сильно толкнул. У меня на руках спал маленький сын, я удержалась… но испугалась, и понятно, что в ответ ничего сделать не смогла. Расплакалась от бессилия, и было страшно, больно, обидно… снова страшно.
Мимо шли гопники. Двое. Простые такие упоротые пацанчики. Не злые, не добрые — гопота обыкновенная.
И углядев такую несправедливость и «женщину с ребёнком бьют» они подошли, и очень ответственно принялись бить обидчика сперва руками, а потом, повалив на землю, ногами.
Спросив меня предварительно «кто он тебе и почему он тебя тут на улице толкает»
Я смотрела как его бьют, и это было очень… очень странное.
Это было справедливо. За то, что он нам с сыном сделал и делал. За страх мой. За то, что я жила последний год. За то, что он чувствовал безнаказанность и бравировал ей, и вот она — ответочка. Вот. На. На. Еще на…
Это было облегчение и злорадство. И радость.
И ещё страшное (и не надо никому такого) понимание, что если чуть-чуть чуть-чуть чуть-чуть уйти, отвернуться и отпустить ситуацию, то может быть… возможно… может быть… всё решится совсем иначе. СОВСЕМ.
Сейчас это звучит так, словно это было долго и кроваво. На самом деле минут пять-семь, или и того меньше, просто оно растянулось во времени…
Он свернулся на асфальте в жалкий калачик, заплакал, начал умолять меня сказать им, чтоб прекратили.
И мне стало его жаль. Жаль так сильно… Что я забыла, как я сворачивалась в калачик и умоляла его, чтобы он прекратил.
Нет. Не забыла.
Просто этот калачик и этот плач… Я стала на эти пять минут таким же, как он.
Как я напугалась тогда, господи.
Не за него. За себя. Именно того, что он со мной сделал, что я стою, смотрю, радуюсь…
— Прекратите… — заорала я. — Перестаньте.
— Ты уверена А то мы бы его еще наказали… — на удивление разумные и бесстрастные были эти гопники.
— Прекратите!
Они пожали плечами и прекратили. Повернулись и пошли дальше по своим делам. Он встал, опираясь о столб. Принялся стонать и отряхиваться.
И потом я вела его домой, со всё ещё спящим ребёнком на руках. Он опирался на моё плечо, потому что хромал. И всю дорогу плакал как ему больно…
А меня раздирало изнутри стыдом, жалостью… и облегчением.

***
Уже потом он раз тысячу припоминал как я его подставила и как хотела, чтобы его убили, и какая я тварь безжалостная и бессовестная.
Нет. Не жалею. Еще раз спросила сейчас себя. Не жалею. Ровно тогда, когда было надо, ровно столько, сколько было надо.

Ляля Брынза

Источник