Истории из жизни реальных людей
Старик оборачивается, взгляд внимателен и зол. Губы все в глубоких коротких морщинках поджаты, в уголках хмурые складки. Я испуганно останавливаюсь. Зря ты это проносится в голове.
***
Мне десять.
Убрал руки! Хулиган! так меня окрестила соседская бабушка, когда я предложил помочь ей с тяжелыми сумками. Несправедливость больно хлестнула по мне, но я даже не успел начать негодовать старуха злобно скосила на меня глаза, и я, растерянный, поплелся домой.
Я иду домой, прокручивая в голове слова учительницы: Стареньким бабушкам и дедушкам нужно помогать, ребята. Предложите перевести через дорогу или понести за них сумку. Искренняя помощь будет встречена с улыбкой. Откуда мне было знать, что есть на свете ополоумевшие бабки, грозящие отдать тебя на съедение злой псине, и что их не стоит считать за людей
Мне тринадцать.
Ах ты паразит! Вор! расплывшийся, некрасивый рот брызжет на меня слюной. Я отшатываюсь, налетаю на кого-то высокого и, бормоча извините, потупляю взгляд. Вырастили урода! истошно кричит женщина, надвигаясь на меня своей тушей.
На нас неодобрительно смотрят, и я слышу противные шепотки:
Мальчик хотел украсть кошелек у этой дамы Вон какой поколение выросло…
Но ведь я только подал то, что вы забыли, я бормочу и вжимаю голову в плечи.
Чё ты там сказал, выродок! орет она, смыкая ручки пакета, внутри которого дребезжали пивные банки. Ничего я не забыла! Не твое дело!
Я выбегаю из магазина без хлеба, зажимая в ладони десять рублей, мама будет ругаться и навсегда запоминаю этот урок: не лезть не в свое дело.
Мне шестнадцать.
Снимай-ка юбку, сучка, металлический щелчок доносится из переулка. Я подавляю начавшие расправляться плечи и, отвернувшись, прохожу мимо темноты, в которой зажали кричащую девушку. Не. Твое. Дело.
Мне девятнадцать.
Я почему-то всегда хотел помогать людям. Быть полезным. Просто не хотел, чтобы люди столкнулись с адской бесчеловечностью, подобно моей матери. Она замерзла до смерти, а люди проходили мимо нее. Пряча обветренные лица в воротниках, подавляя трепещущее тепло в груди и позволяя равнодушному спокойствию разливаться по венам. Они не хотели выделяться из толпы. Они не хотели показаться чересчур чувствительными. Они не хотели, чтобы на них обратили внимание и тыкали пальцами.
Почему они не хотели быть людьми
Я старался быть как они и не замечать чужой беды. Но каждый раз, когда я проходил мимо, в душе поднималась буря. Каждый раз с усилием подавлял ее, ибо боялся вновь быть отвергнутым.
Но я так и не смог превратиться в черствого и бездушного и все же придумал способ помогать.
Слабость накатывает каждый раз, как я оказываюсь на мягком сидении: кружится голова, темнеет в глазах и я перестаю видеть собственную руку только яркие зайцы пляшут вокруг. Белое пятно медсестры вертится около меня и чья-то рука сует под нос нашатырь.
Я терплю, подписываю бумажки, получаю баночку гранатового сока и ухожу из стерильных комнат. Да. Меня по-настоящему радуют писк сообщения и слова: Спасибо! Вы спасли жизнь. Я окрылен этим чувством.
***
Став почетным донором, я все так же боюсь помогать людям вживую. Мне кажется, что я снова буду несправедливо унижен.
Видя беду, я слышу червивый голос: «Зря потратишь время. Не твое дело.» Мои ноги от бессилия подкашиваются, но я никогда не перечу ему, и именно за это, наверное, я себя так ненавижу.
В очередной раз я спускаюсь по ступеням Центра и, щурясь, прикрываю глаза от слепящего солнца. Настроение приподнято, и, кажется, я нравлюсь одной из медсестер. «Куплю ей цветы,» удивляюсь своей мысли.
Бездумно шлепаю по лужам замшевыми ботинками и вдыхаю воздух полной грудью. Оказавшись на остановке, я запрыгиваю в маршрутку и сажусь на место у окошка.
Через несколько минут напротив меня садится хмурый, наверное, вечно всем недовольный старик. Жилистые пальцы так зажимают пачку риса, что она вот-вот лопнет, а из карманов торчат разноцветные бумажные конверты, исписанные черными буковками. Сейчас выпадут, ловлю себя на мысли. Надо сказать. Я хмурюсь и украдкой оглядываюсь. Никто не замечает. И я не буду. Не мое дело.
В окне мелькают улицы, серые и ничем не примечательные. Такие же серые люди шагают по равнодушным тротуарам, обходя зеркальные лужицы. Все заняты собой. Все толпа.
Красный козырек моей остановки приближается, и пассажиры начинают суетиться. Я поднимаюсь на мое место тут же шлепается задница какого-то серьезного мужика, утонувшего в ленте своего телефона. Я хватаюсь за поручень, едва сохраняя равновесие на повороте. Кто-то ловит меня за локоть, а я улыбаюсь, представляя, как же глупо сейчас выгляжу.
Маршрутка останавливается, и мы хлещем наружу. Вижу, как что-то яркое падает в теплую грязную лужу. Я бережно поднимаю цветные конвертики и, не задумываясь, вытираю их о свое пальто.
Мужчина! Постойте! я бегу, вслед за черным изношенным пальто. Сгорбленная фигура останавливается, только когда я хватаюсь за шершавый рукав в светлых проплешинах.
Старик оборачивается, вонзается в меня стальными глазами. Его губы все в глубоких коротких морщинках поджаты, в уголках хмурые, грустные складки. Я испуганно останавливаюсь. Зря ты это проносится в голове.
Вы обронили, почти кричу ему в ухо и почему-то улыбаюсь. Мой вопль тонет в гуле проезжающих мимо машин.
Взгляд хмурых водянистых глаз ползет на мое лицо. Брови наивно, добро приподнимаются. Я сую в теплые морщинистые ладони пакетики каких-то семян, скрепленные резинкой, и быстрыми шагами ухожу.
Нет. Это все не зря.