Я любовь

 

Я любовь В этот раз я почти дожил до сорока. Я сидел в ожидании пиццы. Почему-то решил, что если хоть раз дотяну до этих лет, куплю огромную маргариту. Оставалось пятнадцать минут до пиццы и

В этот раз я почти дожил до сорока. Я сидел в ожидании пиццы. Почему-то решил, что если хоть раз дотяну до этих лет, куплю огромную «маргариту». Оставалось пятнадцать минут до пиццы и тридцать минут до дня рождения.

Она стояла на кассе. Заказывала суши. Я сразу узнал эту дамочку. Три года назад я нашел для нее любовь всей жизни.

— На сколько персон приборы — спросил кассир.
— На одну, — ответила дамочка и разрыдалась.

Она плакала, как ребенок. Навзрыд. Захлебываясь.

— Ваша пицца готова, — сказали мне. — Да иди ты, — заорал я и выскочил на улицу.

Как же так Уж в этих двоих я был уверен. Почему они расстались Тридцать минут, тридцать минут, всего тридцать минут.

Пришел домой. Лег на кровать и закрыл глаза. Знаю, что когда открою уже будет утро. Обязательно солнце. Сначала все окрасится в красный. Затем сильно кольнет в груди слева. Я начну задыхаться, и через несколько секунд меня на части разорвет боль. Эту будет такая боль, которую ни с чем не сравнить. Хотя почему, сравнить можно: когда в глотку заливают расплавленный свинец. Помню в деталях, потому что буду проходить через это в черт его знает который раз.

Люблю читать про себя мифы. Особенно нравятся те, где я в образе пацана с крыльями, луком и стрелами. Было дело, лет триста назад я поддался на эту провокацию и выстрелил мужику в сердце. Насмерть. Тот даже ойкнуть не успел. Больше не экспериментирую.

Если дотяну до сорока, боли не будет. Не будет мучительного перерождения. Прожив столько лет, я понял, что счастье — это отсутствие боли. Если бы еще люди мне это позволили. Всего-то и нужно — любить друг друга до конца. Как долбанные дельфины. С ними у меня проблем не возникает. Если за сорок лет все полюбившие друг друга не разлюбят, моя боль закончится. Почему люди не дельфины

Но пока я добился только того, что у людей появилась традиция не праздновать сорокалетие. Сказал одному мужику лет двести назад, что не буду праздновать, так и повелось.

Иногда отчаиваюсь и откровенно издеваюсь над людьми. Моя маленькая месть: специально нахожу для них тех, кто не ответит взаимностью или подбираю совершенно неподходящего человека. И наблюдаю. Жестоко

Когда приступ боли закончился, я подошел к зеркалу, словно ожидал увидеть что-то новое. А там всегда одно и тоже. Мне снова на вид лет двадцать. Впереди сорок лет. Меня зовут Виктор. Живу в Москве в Чертаново. У меня есть черный кот по имени Кот. Я — любовь. Не люблю готовить. Питаюсь фаст-фудом. В основном в «Теремке», потому что жутко люблю блины с красной рыбой и потому что там можно встретиться с Викой. Смерть любит блины со сгущенкой.

Вика не ходит в балахоне с косой на плече. Она носит узкие джинсы, кроссовки New Balance и красную толстовку с губкой Бобом на спине. Очень красивая барышня. Главное, не думать про ее работу.

Я зашел в теремок. Взял блинчик, кофе и сел за столик в углу. Через пять минут пришла Вика. Села напротив и молчала, пока не умяла первый блин со сгущенкой. Перед ней было еще четыре таких.

— Радуешься, наверное, что не сможешь растолстеть — спросил я.
— Да, иногда, когда смотрю на толстожопых, — ответила она. — Я сиськи себе сделала, показать

Вика задрала толстовку, не дожидаясь моего ответа.

— Шикарно, а зачем
— Не знаю. Вдруг влюблюсь, — сказала Вика и подмигнула.
— Это, наверное, когда я умру, — ответил я и подмигнул в ответ.

Она вдруг так горько вздохнула, что мне стало не по себе.

 

Последние пять лет я люблю проводить время на крыше сталинки возле Филевского Парка в Москве. Отсюда хороший вид, а на последнем этаже живет психологиня.

Пять лет назад от нее ушел мужик, но разлюбить она его не может. Уж я-то знаю точно. Теперь она пишет книги. Как выстроить отношения. Что такое любовь. Раскладывает грамотно, и стала популярна в сети. Её даже подняли на пьедестал феминизма. А я любил вдыхать запах жареной картошки из её форточки, заходить к ней на кухню и смотреть как она накрывает стол на двоих, наливает два бокала вина и не ест. Смотрит в окно, прислушивается к каждому шороху в подъезде. Ждет. Иногда так проходит ночь. Утром она в ярости стучит по клавиатуре и к обеду выдает пост в соцсети, как не любить или любить себе на пользу, собирая тысячи лайков и сотни комментариев.

У меня есть для нее пара. Полная противоположность идеальному образу, что она описывает в статьях. Но пока еще рано.

Его Зовут Гришей. У него с прошлого расставания не прошло три месяца. Он еще ходит по магазинам и не покупает продукты, которые любила она. Не пьет чай, потому что заваривая, вспоминает, как делал чай для нее. Он переклеил обои в квартире, набил новый плейлист во Вконтакте, но три месяца еще не прошло. Это все не помогает. Ходит на автобусную остановку, где встречал ее с работы. Сидит часами. Курит. Ждет.

Сам не знаю, как это работает. Мужчины после разрыва три месяца в коме, потом их не удержать. Женщины на второй день жгут жизнь с энтузиазмом пироманов, празднуют какую-то свободу, пока месяца через два среди веселья не начинают рыдать. Или как та барышня — «приборы на одну персону».

Через неделю схожу к Грише. Как раз три месяца у него пройдет. А завтра меня ждет нечто увлекательное. Костя пригласил Аню погулять в парке.

Это будет их первая любовь. Костя будет нервничать и нести всякую чушь. Аня — каждые десять секунд поправлять волосы. В их разговоре мелькнет Есенин или даже Пушкин, не исключено, что Достоевский. Возраст подходящий. Простительно. Я обычно ухожу, когда людям под тридцать, а они все еще обсуждают Достоевского. Когда сядет солнце, ни Пушкин, ни Есенин не помешают им трогать друг друга за мокрые письки. У нее в памяти отметятся его руки, у него — ее запах. На утро они проснутся счастливыми, но это ненадолго. И они мне не дадут дожить до сорока.

Я присел на скамейку и стал ждать.

— Привет, — сказала Вика и присела на другой край скамейки.

Вот уж кого я ожидал увидеть меньше всего.

— Привет, а ты чего тут — спросил я, хоть и знал ответ.
— А то ты не знаешь, — ответила она.
— Кто
— Костя.
— Скоро — я похлопал по карманам в поисках сигарет.
— Когда по домам разойдутся.
— Грустно, — сказал я, — есть сигареткаВика протянула мне пачку. — Что с Костей будет
— Машина собьет, — ответила Вика и спросила, — что с Аней
— Будет сообщения ждать, хватать телефон, проверять уведомления, потом обидится.
— Грустно, — сказала Вика.
— Да, — согласился я.
— Когда мы в первый раз встретились
— Не помню, — я действительно пытался прикинуть хоть приблизительно.
— А я тебе нравлюсь — спросила Вика.
— Да.
— Пригласи меня на свидание.
— Куда ты хочешь пойти
— В теремок.
— Блины со сгущенкой
— Да, — сказала Вика и добавила, — а ты бы мог любить меня вечно
— Легко, уж поверь мне, — сказал я.
— Тогда люби.
— И умрем в один день — спросил я.
— В одну секунду, уж поверь мне, — ответила Вика.

Взял ее за руку. Такая теплая. Мы дошли до теремка. — Подожди, — остановил я Вику, — возьми блины без ничего, я сейчас.

Добежал до магазина и купил банку сгущенки. Рогачевской.

Вика попросила пробить в банке две дырки и стала пить сгущенку, заедая блином.

— А как же люди — спросил я.
— Да хуй с ними, — сказала она и поцеловала меня в губы сладкими от сгущенки губами.
— Теперь суши хочу.

— Вам приборы на сколько персон — спросили меня на кассе.
— На две, — ответил я и повторил уже про себя. — На две.

kanabeev german

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *