ДОЙТИ ДО МОРЯ

Нет, не сама с собой она говорит, орет, ругается.
Не сама с собой, как думают те, кто ее совсем не знает.
Она разговаривает с ногами так, будто они отдельные живые существа.
И не слишком, кстати, приятные.
Кричит на них почем зря.
Ну, пошли! Пошли! Хватит подгибаться, мать-перемать.
И ковыляет так целеустремленно, что не смогу придумать причины, зачем я сам бы таким усилием воли пошел.
Что могло бы меня к таким мукам подвигнуть
Но она бредет, опираясь на палку.
А иногда в порыве злобы бьет этой палкой себе по ноге. И бьет так, что, кажется, должна бы упасть старушка и взвыть от боли, а нет. Орет и лупит палкой по ноге:
Пошла! Пошла, говорю.
Упрямая старуха.
Мое любопытство удовлетворили наши бабки из прихода в храме.
Как же, Сильевна это, рассказывают. Характер противный. Ругача-а-а-я!
Сильевна
Ну да, так кличут. Баба Галя еще. Галина Васильевна. С тех пор, как Петька ее помер, ноги подкашиваться стали. И характер еще хуже сделался. И так-то был не то чтобы.
Не то чтобы. Стервь же всегда. Просто Петька ее смягчал. Не даром же сказано прилепись, мол, к мужу. Вот Петька чудо был. Такой мужик!..
И я узнаю о Петьке…
…Старушки наши благообразные, тихие одуванчики, приободряются, оживляются и даже хорошеют при воспоминании о нем.
Лица светлеют, а слова теплеют.
Да, Петька, Петька… Хороший был мужик. Правильный. И для всех слово найдет.
Слово спрашиваю.
Да. Такой ободрительный был. Как чего скажет точно поцелует.
Слушай, чего ты такое несешь про покойника-то Поцелует! Ишь ты, размечталась. Не слушай ее. Хороший он был, душевный. Душой ласковый.
И я вижу, что старушки мои вовсе и не старушки, а женщины, которые вспоминают чужого Петьку как какой-то свой тайный, почти сказочный идеал.
Душевный, а полюбил стервь.
Может, и не полюбил. Просто сунулся по молодости, а дальше что порядочный мужик был, страдал…
Опять врешь. Любил он Сильевну! Цветы сажал ей.
Может, она красивая была спрашиваю.
А и ничего себе. Так гожая.
Марыська у сто раз лучше. Ан нет. Точно околдовала Петьку стервь.
И бабки переключаются на спор о какой-то Марыське, которая и на лицо, и на фигуру была лучше всех, да рано померла…
Так что историю про цветы под балконом Сильевны я узнаю позже.
Собственно, и истории никакой нет. Петька, работавший на корабельном заводе в нашем приморском поселке, был совершенно обычным поселковым парнем. Может быть, действительно, чересчур добрым, почти до бесхарактерности преданным и одновременно физически сильным. Вот от бесхарактерности этой и переехал он жить ближе к заводу. В панельную пятиэтажку. Переехал куда не хотел. Он-то вырос в частном секторе в своем доме. Любил на маленьком участке розы сажать-поливать. И росли они в местном климате огромными благоухающими кустами…
Но Сильевна, как всегда, победила. Дом продали брату Петьки в рассрочку. Деньги потратили на хорошую гэдээровскую мебель да остатки прожили.
А квартиру получили от завода Петькиного, где его ценили.
Ходить на работу стало близко, а розы…
Клумбу Петька быстро организовал рядом с подъездом, отгородив угол шинами. В тенистом дворе розы росли плохо. Редкие листья, еще реже цветок-другой. Палки. Но, под неусыпным Петькиным контролем, не умирали. А с годами так и вовсе превратились в крепкие невысокие кусты…
Сильевна всегда ругала Петьку и за вот эту дурацкую страсть к цветоводству, и за общую какую-то бесшабашность с бесхребетностью, и за…
Всегда находилось за что.
Петька же в ответ шутил и шел на поводу. При этом розы не бросал.
Как не бросал и стервь, которая, по мнению всего поселка, губила своей стервозностью отличного парня Петьку.
Но сгубить его было нельзя. Разве что расстроить. Это ей удавалось.
А так жил он и будто не замечал, с кем живет. Веселый бежал на завод. Веселый возвращался с завода к своим розам и к ней, Галочке.
Ты, Петька, смотри! Всем на заводе заказы давать будут. Уж не профукай!
Не профукаю, Галочка.
Не профукай, говорю, а то, знаю тебя, опять уступишь какой-нибудь фифе вашей. Смотри!
Да уж только раз! У нее, чай, вон двое. Мальчишки. Ей нужнее.
Смотри, говорю. Мальчишки у нее. Нам мяса тоже надо. Она вон неизвестно от кого нагуляла…
Чего это неизвестно, Галюнь. Известно. Посадили Серегу.
Вот я и говорю, не надо неизвестно от кого детей носить. Ворье.
Трудно женщине одной.
Это мне с тобой, шалопаем, трудно! Другие вон. А ты!
Петька замолкал и думал о чем-то, мрачнел ненадолго. А потом взгляд его опять теплел.
А что, Галина Васильевна, коли опять мясо в заказе будет, заготовим мы с тобой знатный шашлык и пойдем к морю.
Чего это. Все ты сашлык, сашлык! Да на море.
Мясо в уксусе замачивается. С луком, говорю. И жарим на углях. Технология!
Не люблю я море! Воняет там гнилым.
А коли ветер Дойти до моря вдвоем уже дело, Галюня. От моря добреют…
Но вместе на море дойти так и не привелось.
Заказы исчезали на их пятиметровой кухне, деньги пропадали в загашнике.
А Петя неизменно ходил на завод и с завода, сопровождаемый грустными взглядами местных барышень.
Они старались как-то сойтись с Петей, и вовсе не для тайных утех. Просто разговор с ним был для всех радостью и даже как будто отдыхом. А он не отказывал никому ни в помощи, ни в разговоре.
Красивый, добрый, бесхребетный.
Если б не она, то все бы раздал, всем бы помог да по рукам и пошел. И пусть стервью кличут.
А он как будто бы и вправду пока жив был, смягчал ее. Умел как-то подход найти.
И когда они после ругани, разговоров и любви засыпали под утро на полуторной кровати рядом, то она становилась совсем другой, обвивала его, как трава ствол дерева, прижималась и шептала:
Эх ты, Петька-шалопай.
Нам бы мальчика, Галюнь…
Куда сюда, что ль
Да хоть бы и сюда, потеснимся.
Спи уж, потеснится он. Вот дадут от завода чего побольше площадью, тогда…
В доме-то лучше было, просторнее.
Еще что
А еще нам с тобой до моря бы дойти, шашлык, понимаешь…
Хорошо, вот премию получишь…
Прошел уже не один десяток лет с тех пор, как умер Петька, а его все вспоминают.
На рынке, и в храме бабульки, да и мужики те, что выжили после девяностых… Точно Петька этот оставил какой-то след, что-то такое сделал, что вспоминают они все, да не говорят.
Хороший мужик был. Душевный.
Душой ласковый.
И умер Петька не по пьянке. Опять помогал на втором этаже антенну закреплять. Лестница деревянная подломилась. Упал, спиной ушибся.
Домой сам пришел. Лег, таблетку анальгина попросил. Ночь простонал, а к утру и глаз не открыл.
И сказал только странное, в бреду, наверное:
Галюнь, скажи Васе, что там, во дворе, у сарая, я хороший инструмент запрятал, хотел его пользоваться научить, как вырастет.
Какого Васю, какой сарай, какой инструмент, от кого запрятал
Она не понимала, что Петя помирает, думала, отлежится.
От тебя. Ты бы не позволила…
Но не было ни сарая, ни инструмента, а кто такой Вася, она так и не догадалась.
Похоронить Петьку помог весь поселок.
Потом, уже после похорон, она пересчитывала деньги, которые ей дали Петины друзья с завода и из поселка. И поразилась, какая огромная сумма получилась, можно было купить новую мебель даже… И после девятого дня она все доставала деньги и пересчитывала, сама уже не знала зачем.
А беда с ногами у Гали случилась позже. Когда вдруг увидела она то, что знали все уже больше года. Розы Петины засохли. Превратились в палки. Умерли вместе с ним.
В прошлой жизни она их не любила. Не смотрела, отворачивалась, не поощряя мужнину блажь.
А тут увидела. И закричала. И упала, точно по ногам ей палкой ударили…
Соседи услышали крик, выбежали, понесли домой.
А она их ругала. Точно прорвало ее, точно возненавидела она всех, весь мир и себя прежде всего. И ноги свои, которые с тех пор стали слабые, едва двигались, волочились. И она била их палкой, как бездомных собак. Как врагов.
Но лежать дома отказывалась. Каждый день шаг за шагом она шла куда-то, орала, ругала всех прохожих.
Лупила палкой по ногам. Потому что больше достать никого не могла. Животные и люди сторонились в ужасе.
Бабки в храме рассказали, что кричит она, злится, потому что никак не дойдет.
Злоба стервь держит на земле. Угубила Петьку.
Врача бы вызвала, был бы жив. Сама знает.
А куда она ходит каждый день
До моря. Да не дойдет. Это ж два с лишком километра.
Может, ее довести спрашиваю.
Нет, машут рукой бабульки, она не согласная. Получишь клюкой. Она уж так много лет на прогулки ходит. До магазина ли, дальше, и как домой-то потом приползает
Кто знает одно слово, стервь.
Я тоже боюсь подойти к этой старухе.
Которая каждый день ругает и бьет свои ноги.
Которая каждый день, еле передвигаясь, бредет до моря.
И не может дойти.
Борис Мирза

Источник