Мутное, как дедовский самогон. Воздух звенит. Не проверяла, остерегаюсь. Но звенит точно. Минус тридцать, и ниже.
Даже солнце подрагивает от холода. Забыло про свою летнюю величавость и падает за горизонт. Слышно, как кряхтит и укладывается на ночь.
Детям мороз в радость. Щеки красные, будто сказочное яблоко. Глаза веселые. К щеках сопли примерзли. Если получится тайком сосульку лизнуть или железный столб, наступает счастье без границ. Пока язык от столба не начнут отдирать. Тогда проливное горе. Я помню эти ощущения, да. Тоже прикладывалась.
Детей домой не загонишь. У них волшебный ген, в холод не мерзнут, в жару не потеют.
Бабушки с палками для оздоровительной ходьбы тревожат мою совесть. Маршируют в любую погоду. Потом меняют палки на тележки, и в магазины. А до палок они на первом трамвае покатались. Природа иногда совершает прыжок в сторону, и люди начинают весело безрассудничать.
Страшно представить, если природа кувыркнется, и вместо утреннего кофэ я побегу в прекрасную даль за трамваем, помахивая палками и помпоном.
Собаки, которые с шерстью, совершают туалет на двух лапах. Вторую пару берегут. Вдруг что. И быстро тянут хозяев обратно. Хозяева безразмерно велики и вальяжны. На них сто одежек. И пимы.
Лысых собак тянут хозяева: давай-давай, что ты в самом деле, какать-то надо. Собаки упираются: какай сам в такой мороз.
Буквы, собачьи и человеческие, замерзают, не успевая вылететь изо рта, образуют прекрасное нецензурное слово, означающее очень-очень сильный мороз.
Мужички-автомобилисты подпрыгивают, звенят ключами и важными мужскими частями тела, если не надели мужские теплые колготки. Подолгу греют машины, прежде чем усадить себя в ледяное нутро. Если машина, конечно, завелась. Таких меньшинство. Большинство смотрит под капот удивленными глазами, тянет провода, дает друг другу советы, матерится.
Таксисты правят миром. У них машины работают и едут. Задорого, но кто ж будет спорить.
Я вытащила мирно пролежавшие целый год спицы, обложилась нежной пряжей. Лаванда, мята, синее море – магазинная. Суровая деревенская, ей много лет, в ней хранятся разные воспоминания, хорошие и плохие, она побывала носками, шарфом. Не пряжа, а птица Феникс.
Её пряла бабушка. Нитки пахнут овечкой и уютом. Вяжу, что получится. Шапка, берет или коврик, еще непонятно. Бестолковое вязание — важный зимний ритуал, спасает в холода.
В морозы одним историческим вопросом меньше. Мороз наглядно показывает, почему в царской России за плохое поведение ссылали в Сибирь.
Елена ЛАЙ.