Один молодой человек учился в балетном училище, и был ангельски хорош собой

 

Один молодой человек учился в балетном училище, и был ангельски хорош собой Имел фигуру греческого бога и белокурые волосы до плеч. Звали его Иннокентий. И, как всякий интеллигентный человек,

Имел фигуру греческого бога и белокурые волосы до плеч. Звали его Иннокентий. И, как всякий интеллигентный человек, был он весь из себя такой необыкновенно утонченный и возвышенный, как и положено быть артисту балета. Грассировал, читал наизусть Бодлера по-французски, играл на флейте, и очень интересовался изобразительным искусством. Все девушки, понятно, кругом него были влюблены. И даже не девушки тоже, ибо Иннокентий был фигурой весьма привлекательной для педерастов культурной части Ленинграда, и Большого театра, в частности.
Воздыхатели и воздыхательницы ходили за ним гуртом, но он был непреклонен, считая себя ещё не готовым к Чистой любви, пока на последнем курсе не увидал одного ангела небесного. И тут-то всё и завертелось. Бы. Если бы не армия, куда его забрили в две минуты с последнего курса, потому что Афганистан. Даже не успел поиметь с Машей любовные утехи.
В советской армии утонченная его французская душа столкнулась со всей неприглядной изнанкой нашей дедовщины, и пораженная зрелищем, онемела. Тут, конечно, все подумают, что Иннокентий не выдержал, и сам стал машей. Но не тут-то было. Хоть и попал Иннокентий в морскую пехоту и за Полярный круг это назло так в военкомате решили, потому что балерун, посмеяться над ним вздумали, достоинства своего артист не потерял, и чести флага родного города не уронил. Видать, задействовал какой-то внутренний ресурс, о котором науке неизвестно.
Когда заставили его дембеля стирать носки, то он решительно отказался. И его вызвали на совещание в гальюн, где состоялись у них четырехсторонние переговоры. С трех сторон дембеля, а с четвертой Иннокентий.
Ефрейтор Мамедов совершенно внезапно и незаметно ударил его апперкотом в лицо, но Иннокентий встал после удара, и станцевал Мамедову небольшое фуэте в кирзовых сапогах. А вместо паркетной сцены оказалась дембельская голова. Которая только по счастливой случайности не раскололась пополам. Потом пяткой в пах второму. И коленом в солнечное сплетение третьему. Такой устроил им танец маленьких дембелей в кордебалете с кровавыми соплями.
После той ночи артист сцены Иннокентий обрел в казармах славу непревзойденного каратиста. А неделю спустя укатил в учебку учиться на сержанта. Ибо, по мнению начальства, на другой день с трудом узнавшего Мамедова, имел все задатки прирожденного командира. В учебном подразделении он тоже отлично себя показал. Вернулся в часть, стал замковзвода, гонял дедов и дослужился до старшины.
Так, с честью выдержав все армейские испытания, Иннокентий демобилизовался, повзрослев, огрубев, научившись курить, пить одеколон и трехэтажно материться. Ну, кроме того, забыл некоторые па, флейту и французский. Издержки, как говорится, службы.
По увольнении приехал он в родной город, которого не узнал, ибо перестройка. Маша дожидаться его не стала. А была уже замужем за австралийским миллионером после трех недель стажировки в Ленинградском доме Моделей. И укатила в свой Мельбурн на яхте с лимузином. Это Иннокентия слегка потрясло, и оставило в его душе неизгладимый шрам, и ещё больше ожесточило на внешний мир, в дополнение к Советской армии.
Отлично, думает. Я вам, сукам, устрою. И вместо продолжения балетной школы ушел с головою в каратэ, благо растяжка была отличная. И так и этак на шпагаты садился, и ногой что есть силы противника по лицу бил. И быстро достиг выдающихся успехов в том самом спортивном клубе, где всякая криминальная сволочь ошивалась. И связался с подозрительными людьми, и сколотил себе банду. Стали они промышлять всякими противоправными делами, потому что в те времена только дурак рекэтом не занимался.
Сначала на привокзальных рынка играли в наперстки, потом стали кооператоров притеснять, затем взялись за рестораны, и наконец банки. Обвесились на шеях цепями, купили пиджаки и барсетки. Съехал Иннокентий от мамы, из центра города, где рояль с канарейками, и поселился в блатхате с уркаганами. И никаких неудобств в этом шалмане совершенно не испытывал. А наоборот.
Сделали ООО. Назвали его «Спортсервис». Стали барыг щемить. Дальше больше. Чутка Иннокентий приподнялся съехал с блатхаты, и поселился в квартире, что у пьяниц отобрал. Сам себя не узнавал. Вместо Рахманинова слушал теперь шансон, и находил его не без приятности. Жил с барби, семнадцати лет, тупой как пробка, дочери валютной проститутки. Ездил на машине, иномарке. В бардачке держал ствол. И готов был шмалять из него без угрызения совести во всякого. И когда случайно встречал в городе прежних своих товарищей, зловеще им ухмылялся, отчего те в ужасе прятали лица в шелковые кашне.
Дали ему погоняло «Петля». Для того, что на него бабы очень сильно западали, и от несчастной любви вешались. А он только на это саркастически смеялся. Такой стал бесчувственный и безразличный. И со страшным презрением к женскому полу относился, и даже куннилингус им не целовал, потому что по понятиям было западло.
Так, это довольно недолгое время продолжалось, потому что приключилась с их бандой одна история. Шваркнули они одного КГБ-иста, что за ними выслеживал. Отвезли на Коркинские озера, и утопили. И выкатили им менты счет по тем временам очень большой оплатить жене и детям умершего, и коллегам по работе. И дело закроют.
Часть братвы пошла на попятную, и деньги собрали. А Петля платить не хочет. Я, говорит, по жизни такой вор, что с мусорами дела никакого принципиально не имею. И отказался. И его через то закрыли, и такие статьи ему нехорошие стали шить, что прямо вышак на горизонте замаячил.
В сизо он спуску никому тоже не давал, и даже с такими авторитетными берганил, что они его короновать предлагали очень у Петли хорошо мозги варили, и он грамотно рассуживал и тёрки разбирал. Но он короноваться отказался, а стал вместо этого юридическую литературу себе читать, к суду приготовляясь, и линию защиты грамотно подготовляя.
И то ли от того, что хорошо в юриспруденции преуспел, то ли от того, что судья и прокурор дамочки были, и на его страшную красоту запали, а только получил он такой мизер, что все в камере обалдели. Когда он с суда вернулся и рассказал. На радостях закатили пир, и купили анаши и водки и сделали чифиря. Вся камера перепилась, и с соседней полаялась. И разобрали стену, и устроили с соседями побоище. И все сильно порезаны и покалечены были, и несколько насмерть, кроме Петли. Ибо рано спать лёг, к этапу готовясь, и всё веселье пропустил.
Уехал Петля столыпиным на черную зону, где ни черта не делал, а только книжки читал. Римское право, экономику и философию. И находил такое занятие интересным и захватывающим, совсем как Декарт, который всё тоже поздно исследовать начинал после жаркого сражения на тёплой печке. Намереваясь по выходу на волю с воровской профессией завязать, а получить высшее образование назло судьбе, и над роком насмехаясь.
Наколок он себе делать не стал, кроме разве одной на хую, элегантной татуировки по мотивам греческих фресок. Только успели наколоть тут скоро и освободился. Пока сидел все его доли отобрали, остался гол, как сокол. Но мало через то переживал, ибо имел к деньгам природное отвращение.
Приехал Иннокентий домой совсем другой человек. Посетил маман. Сыграл ей на фортепиано ноктюрнов, читал опять, грассируя, Бодлера, и поступил на юридический. Хоть и имел он интеллигентное отвращение к адвокатуре, а специально выучился на круглые пятерки, и поступил на службу в палату. В судах он стал отличное искусство показывать, ибо зону знал не понаслышке, и все тонкости профессии насквозь прочувствовал, и мог всякий нюанс предусмотреть заблаговременно. И с сидельцами на одном языке говорил, и его за это очень уважали.
Купил первоклассную квартиру. Женился. Взял дочь генерала МВД. Без приданого, но с большими связями. Девочкой, и не порченую. Открыл адвокатскую контору, и только начал преуспевать, как вдруг в какой-то момент словно обушком его по голове ударило. Что же я делаю думает. Для чего я живу Для этой скотской работы, которая меня, как личность, унижает
И опять всё к чертям бросил, и на все сто восемьдесят градусов переменил. Оставил жену, службу, дом, купил билет и укатил в Индию, в Тибет. Там отрастил себе дреды до плеч, стал курить травку и рисовать масляные полотна. И так живописал, пока не обрел славу и призвание.
По приезду обратно, в Петербург, знакомится он на своей выставке с одной высококультурной девочкой, похожей на мальчика, и начинает с ней жить. И кушать грибы и марки для вдохновения. Как раз уже хипстеры появились. И так он с ней проживает некоторое время, обретаясь в небольшой студии, где зарабатывает рисованием, пока не встречает некую роскошную супермодель, и не влюбляется в неё по уши.
И опять он всё бросает, и девочку, и студию, и живопись, и масляные краски. И ставит всё с ног на голову, постригает дреды, покупает костюм, и начинает изучать экономику и форекс, и заниматься игрой на бирже, потому что супермодель очень хочет кататься на бэнтли, и жить в пентхаусе. И всё у Иннокентия опять получается в лучшем виде, настолько он к этой профессии подходит. Прямо идеально.
И всё бы хорошо, но только эта супермодель оказывается такая круглая дура, что тошно даже слушать. И это Иннокентия слегка тяготит, когда она ему своё Ошо с утра до вечера читает. А ему тоска смертная, хоть самому в петлю, и удавиться, и не с кем о греческой трагедии поговорить. Такое чудовищное несовпадение характеров.
И снова он всё к черту рушит в налаженном ритме жизни. Оставляет модель, и костюм и биржу, и пентхаус, и начинает писать романы, выдумывая всякие небылицы вместо своей автобиографии, которая в сто раз интереснее его фантазий. И поселяется опять в центре, в небольшой квартирке со скромными интерьерами и портретом Музиля, для вдохновения.
И в одном кафе на канале встречает как-то одну эмансипированную девочку, брюнетку, с длинным мундштуком и отличными знаниями поэзии, и тонкими пальцами, увешанными серебряными кольцами. И начинает с ней болтать философские беседы, и жить половой жизнью, и нюхать кокаин, и писать гениальный роман, за который ему обязательно присудят нобелевскую премию.
А эта его девочка оказалась очень непростая, и сильно переживала от того, что никак не могла самоопределиться, и понять, то ли она би, то ли она гетеро потому что у Кинси всё очень сложно. А жизнь одна, и надо всё успеть попробовать, как Эми Уайнхауз.
И она и сама пробует по всякому, и всячески уговаривает Иннокентия втроём. И он, несмотря на свою к ней любовь, соглашается, и начинают они жить по-шведски, с одной совсем юной девушкой, Лизой, которая напоминает Иннокентию самую первую его любовь, удравшую в Австралию. И он, любопытствуя, выясняет биографии, и точно, так и есть, Лиза это Машина дочка оказывается. Вот, такое совпадение!
И он всю ночь напряженно думает, и утром говорит себе всё! Баста! И посылает свою эмансипированную брюнетку нахуй, хоть и прожил с ней уже много лет, и стал ей почти как родной. И сжигает в печке все свои романы, и женится на этой Лизе, и открывает бизнес по продаже трусов. И решает раз и навсегда стать нормальным человеком. Как все. Без всяких этих ёбаных философий, через которые у людей крышу сносит.
Надо ли говорить, что уже через год он становится миллионером, и всё у него процветает в лучшем виде. И Иннокентий покупает загородный дом, ставит в нём пять телевизоров, заводит троих детей, и каждую неделю ходит с семьёй в церковь. Потому, что все крещёные. А по пятницам нажирается в бане до поросячьего визгу и поёт караоке. И ебёт блядей для укрепления семейных уз.
И если кто в его присутствии только позволит себе рот открыть про культуру, поэзию, или греческую трагедию, или артхаус с Модильяни, или помянет Бодлера или какое другое Гёте, то он такому человеку без предупреждения сразу бьёт кулаком в морду, чтобы даже не начинал.
Потому что уже заебало. Будь, как все. И не выебывайся. Здоровее будешь.
Игорь Поночевный

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *