Стойкость

Когда на предгорья обрушился мрак, в нём не было ничего общего с ночью. Темнота пришла, словно лавина, скатилась по горным склонам, опустилась удушливой волной, ничего не жалея. В один момент тьмой оказались захвачены и лес, и берег реки, и узкое горло долины, и деревенька, ютившаяся здесь с незапамятных времён.
Густота мглы, обернувшейся кольцами вокруг старого острозубого хребта, была невиданной. Стоило выйти за порог, и на расстоянии вытянутой руки начиналось бесконечное непроглядье, казалось, что мрак сейчас отрастит пасть и ухватит за руку, навсегда откусывая её.
Никаким фонарям было не под силу хоть немного развеять наступившую темноту. Не появилось ни звёзд, ни луны, небо погрузилось в черноту, скрылось, будто никогда не рождало облаков, будто никогда не рассказывало о бескрайней синеве, так зовущей покинуть эти бесприютные места.
Во всей деревне не сыскать было человека, кто не испугался бы мрака. Притаившись в домах, все жители вспоминали имена богов и истово молились, упрашивая неведомые силы вернуть хоть капельку света. Они боялись просить о большем, о солнце, они согласились бы даже на едва заметное сияние далёких звёзд.
Но боги молчали, как это водится у богов, и тишина, что пришла вместе с мраком, постепенно заползала под крыши, просачивалась в щели, лишая голосов тех, кто пытался дозваться сил, способных сокрушить темноту.
Только на самой окраине, в домике с покосившейся крышей, не поселилось безмолвного страха. Фонарь, висящий над крыльцом, вычерчивал — словно отрезал у тьмы — ровный полукруг света. Девушка, что стояла в нём, всматривалась во мглу с таким вниманием, точно могла понять её природу, а вместе с тем и уничтожить.
В лице её — простом и не слишком красивом — не отражался ужас, в глазах, чуть сощуренных, не было ни капли сомнений. Вглядываясь во тьму, девушка сжала губы в тонкую линию, и в этом было только упрямство и готовность сражаться.
Наконец она чуть слышно выдохнула сквозь зубы.
— С этим не так просто справиться, — сказала она. Голос звонко разлетелся по вычерченному светом пространству, но тут же увяз в глухой стене мрака. — Нет такой тьмы, с которой не совладать свету.
— Отчего ты так уверена в этом — зашептало в ответ. Пелена тьмы дрогнула, пошла волнами, постаралась сжать тёплый фонарный свет, но не смогла отвоевать ни капли. Девушка усмехнулась.
— Даже слабый фонарь может сдержать тебя.
— Все фонари этой деревни мертвы, — возразил мрак, обретая единственный — густой и тяжёлый — голос. — Хочешь, умрут и все свечи
Освещённые окошки стали гаснуть одно за другим. Возможно, люди рыдали в окружившей их черноте, но ничего не было слышно. Спустя минуту остался только фонарь и теплом сияющее окно в единственном доме. Девушка не вздрогнула, и в глазах её не отразилось никакой паники.
— Мой фонарь тебе по-прежнему не по зубам, — сказала она ровно.
— Откуда ты такая взялась — мрак точно поёжился, всё его огромное и невесомое разом тело, охватившее и горы, и узкое горло долины, и берега реки, и деревню, и лес, заходило, задрожало, как потревоженная в чашке вода. — Почему тебя не сломить, не сломать
— Я знаю твой секрет, — и она вошла в дом, а фонарь остался сиять, отвоёвывая у тьмы ровный полукруг пространства.

***

В доме горела единственная свеча, но её было достаточно, чтобы ни в одном уголке не спряталась темнота. Девушка опустилась на колени и осторожно вставила нож между половиц, нажимая на потаённый механизм. Едва раздался щелчок, как половицы приподнялись и разъехались в стороны, открывая нишу, в которой дремали обёрнутые простой и грубой тканью ножны.
Вытащив их, отбросив кутавшую их ткань, девушка встала, удерживая меч на вытянутых руках.
— Посмотри, как долго не было нужды в нашем танце, — заговорила она. — Как я тосковала, как скучала по тебе, но ты знаешь, что должен был спать всё это время. Таково наше предназначение.
И она обнажила клинок. По сияющему светлому лезвию заструились блики огня, а через мгновение начало казаться, что лезвие горит. Девушка вздохнула, удерживая рукоять двумя руками.
— Приходи же ко мне сегодня, — не упали с её губ звуки, но слова, что шепнула она клинку, были услышаны.
Она закрыла глаза лишь на миг, чтобы почувствовать, как её ладони вдруг соприкоснулись с чьими-то ещё. Когда же она вновь посмотрела вперёд, клинок держали другие руки — сильные руки мастера меча.
— Я ждал, — раздался звучный голос. — Вновь пришла тьма, позабыв о том, что этот мир принадлежит вовсе не ей.
— Тэ, — коротко назвала она, и улыбка скользнула по её лицу, тут же спрятавшись в уголках глаз и только. — Я…
— Не нужно больше слов, Эйша, — держа клинок на отлёте, Тэ подступил к ней ближе и коснулся губами губ. — Пойдём и сотворим рассвет.
Она лишь кивнула.

***

Выйдя на крыльцо, Эйша сняла фонарь с крюка и спустилась с крыльца. Темнота расступалась перед нею, хоть и кидалась волной на неяркий свет, стараясь будто бы прогрызть его, отращивая щупальца и пасти.
— Посторонись, — прикрикнула Эйша.
Мрак захохотал.
— Хочешь изгнать меня, девочка Как смеешь ты Твой фонарь тоже угаснет.
— Изгонять — не моё дело, — качнула головой Эйша, и улыбка, что возникла у неё на губах, заставила мрак зашуршать сильнее, забывая о тишине.
— Что это ты задумала!
— Изгонять буду я, — раздался мужской голос. Тэ вышел на крыльцо и теперь двигался следом за Эйшей, продолжающей медленно идти давно знакомой дорогой к площади в центре деревни, где находился колодец.
Пока тьма колыхалась вокруг, не в силах понять, что произошло, изменилось и кто этот человек с мечом, Эйша вела Тэ к колодцу.
Свет слабел, он почти погас, когда Эйша поставила фонарь на каменный бортик. В глубине колодца слабо мерцала вода, в ней дрожали едва заметные звёзды, словно бы колодец мог увидеть сквозь весь этот мрак настоящее небо.
— Вижу, — коротко бросил Тэ, обнажая клинок.
И тут же погас фонарь. Свет будто впитался в лезвие, и вокруг Эйши и Тэ всё равно не осталось темноты.
— Сразишься со мной — захохотал мрак.
Но Тэ прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и повернулся к Эйше.
— Веришь ли ты мне — спросил он тихо-тихо.
— Я доверю тебе всю свою жизнь до капли, — ответила Эйша.
— Позволишь ли мне совершить то, зачем мы пришли в этот мир
— Как и должно тому.
— Дашь ли напитать тьму, чтобы возвратить свет
— Да.
— И простишь мне мою любовь, что даёт нам соприкоснуться лишь однажды за тысячу лет — он смотрел ей в глаза. Эйша слабо усмехнулась и рванула шнуровку рубашки, обнажая ключицы и грудь.
— Я прощаю тебя, Тэ.
Мрак и тьма не могли коснуться её белоснежной кожи. Она чуть откинула голову назад, и в тот же миг Тэ со всей силы вонзил в беззащитную грудь клинок.
Забурлила вода в колодце, зарокотала, поднимаясь по каменному горлу, понеслась вперёд, вверх. Тэ не вынимал меча, глаза Эйши слепо смотрели в небо, затянутое мглой, но на губах оставалась улыбка. Тэ ждал, а по щеке его медленно катилось единственное выражение скорби, что он мог себе позволить. Вода вырвалась из колодца, и оно сорвалось с подбородка Тэ, чтобы смешаться с ней.
Тэ рванул клинок на себя, тело Эйши упало в воду, и вспыхнул свет. Словно из раны потекла не кровь, словно и колодезная вода была запечатанным небом, полным звёзд.
Тэ отступил на шаг, отдалился от кажущегося особенно хрупким тела, и в тот же момент вокруг него сияние стало совсем нестерпимым, заклубилось, пока не оказалось отражением луны.
Над деревней повисла низкая и большая, серебряная и яркая луна. Мрак всколыхнулся, но куда было тьме устоять перед столь мощным светилом. Загорались фонари у каждого крыльца, вспыхивали свечи в каждом домике. Мрак сменялся ночью, спокойной ночью, прекрасной ночью, переполненной звёздами.
Эйша лежала в отражении луны и будто спала. Страшная рана на груди была почти не видна.
Тэ повернулся к востоку и скорее угадал, чем увидел, что там начинает пробуждаться заря. Замершие на западе горы уже предвкушали её — чуть подсвечивались шапки ледников. Пусть в долине ещё царила ночь, там, наверху, уже прибывал утренний свет.
— Всё закончено, — заключил Тэ и опустился на колени в шаге от тела. — Я люблю тебя, Эйша.
Безмолвие разлилось вокруг.

***

Мягкий свет разливался с небес, где-то вдали только показалось солнце, но площадь деревни пока что тонула в сумерках цвета лаванды. Через край колодца лениво переливалась вода, такая светлая и чистая, точно сияла сама по себе.
Эйша шевельнулась, провела ладонью по груди и подтянула края шнуровки. Вздох дался с трудом, но вскоре она уже села, оглядываясь.
— Всё закончено, — прошептала она и поднялась. — Я люблю тебя, Тэ.
Она склонилась к лежащему неподалёку мечу, чудом оказавшемуся не в воде, что залила и всю площадь, и каждую улицу, и, подхватив ножны, медленно двинулась к домику на окраине.
Утро становилось всё ярче. У колодца лежал на боку погасший жестяной фонарь. В стекле его медленно вырастал цветок восходящего солнца.

© RavenTores

Источник