НА МОРЯХ

 

Анапа — город-пляж, город-море, город липких ладошек, солнца, мух и витаминов.
— Не потеряй ребёнка! — напутствовал папа.
— А почему я должна его терять! тут же вспыхивала мама.
Меня шестилетнего она везла на море.
— Держи маму за руку и не отпускай!.. А ты, не своди с него глаз!
— А почему я должна сводить!
Папа волновался.
— Потеряешься, и тебе конец! предостерегал он. — Уволокут цыгане, и — конец! Заберёт милиция, и — конец! Я всыплю, и — конец. Ты понял!
Я понял: «Мне конец!».
По перрону мы шли цепью я, сжимая мамину руку, мама, буравя взглядом мою макушку. А когда поезд, наконец, тронулся, мы, не расцепляясь, повалились на полку.
Двое суток пути я провисел на маме клещом.
— Отцепись! — молила она, отрывая мою посиневшую ладошку от своей побелевшей.
— Но папа же сказал, что мне — конец!
— Отцепись, или он тебе сейчас настанет!
Однако я не сдавался.
Наши руки, буквально срослись, и Анапа лишь предала мне цепкости. На базар и с базара, на пляж и обратно — мама шла, я волочился. На двоих у нас была одна пара рук.
Когда мама платила, я — брал сдачу. Когда ей передавали билет, я компостировал.
— Можно мне — на минутку! просилась у меня мама в уборную.
— А вдруг ты потеряешься — испуганно таращился я.
— Ты можешь разговаривать со мной через дверцу.
— А если потом папа всыплет!
— Он потом, а я сейчас! На вот, держи! вкладыва она в мою ладошку поясок от платья. — Дёрнешь — я выгляну…
И действительно, только я дёргал, она выглядывала. Дёргал — выглядывала. Дёргал…
— Прекрати дёргать или я сейчас выдерну…
«Мне конец!» — понимал я.
— Ты сводишь с меня глаз! тормошил я маму, когда она засыпала.
— А ты меня с ума! отзывалась она сонно. Ну куда я уже могу деться!
— Как куда К цыганам!!!
И мама смотрела на меня так страшно, что я пугался.
А, меж тем, наш отдых набирал обороты. Отчего мама вскоре кренилась, а я, вялый от постоянного бдения, засыпал на ходу.
— Посмотрите, какой ужас! Слепой ребёнок! — шептались прохожие.
Для меня же Анапа разделилась надвое. Одна её половина нестерпимо резала глаза ярко жёлтым солнцем, вторая колыхалась голубеньким горошком маминого сарафана.
От этой двойственности меня часто мутило, и однажды я всё же решился пойти на послабление.
— Ладно уж, — сказал я, — давай свой поясок! и мама облегченно застонала.
С пояском обзор неожиданно выровнялся. К тому же у нас появились дополнительная рука. Теперь мама могла брать аж два арбуза, а я — самостоятельно бороться с мухами.
А ещё я мог строить башенки, а мама впадать в забытьё, если я не дёргал.
Словом, дистанция между нами всё нарастала… Незаметно узелок с руки перекочевал на ногу. Затем к пояску приросла верёвка. А потом я и вовсе сорвался. Увлёкся ракушками, и…
Опомнившись среди незнакомых тел, я отчаянно рванул поясок, но мамы в нём почему-то не оказалось.
— Чей ты, мальчик тут же набежала на меня коричневая тётя. Обгоревшая кожа свисала с неё лохмотьями.
«Цыгане!! догадался я. Это — конец!».
И дал стрекача, вздымая песок и топча отдыхающих.
За спиной моей грохотало: «Мать! Где его мать!». А я всё бежал, пока меня не настигли.
Обступив, они затмили собой солнце.
— Ты потерялся! спросили меня «цыгане».
«Потерялся, это — конец!» вспомнил я, и завопил:
— Не-ет! Не-ет!!
— Да он какой-то ненормальный. Его надо немедленно сдать в милицию!
«Милиция, это полный — конец!» — забился в такой истерике, что меня поволокли четверо.
— Познакомься, это Маша! сказала тётя милиционер, протянув мне одноглазо-одноруко-безногую куклу. — Она тоже потерялась.
В единственном стеклянном глазу Маши отразился весь мой ужас.
— Да не терялся я-я-я! Не терялся!!
— А где же твоя мама
— Она распоя-я-я-ясалась!!!
Лишь через полчаса распоясавшаяся нашлась. Шумно влетев в комнату, мама вмяла меня в себя, и долго-долго плакала.
— Только папе не говори, шептала она, или нам конец!
«Он неизбежен!» — понял я, и попросил мороженое.
Наши руки немедленно срослись, и моя Анапа вновь раздвоилась.
***
А на вокзале папа подхватил меня, и, закружив, начал щекотать. Мама же, не выпускавшая мою ладошку, потрусила рядом.
— Ну и как тебе понравилось море! счастливо улыбался отец.
— Очень понравилось, смеялся я. — И море, и цыгане…
— Какие ещё цыгане!
— Голые! Те, что сдали меня в милицию…
Ладошка моя заныла. Мамино лицо побелело.
— Лучше расскажи, как нам было весело! умоляюще глянула на меня она.
— Да, нам было весело… — заморгал я. Когда мама потерялась, было очень весело…
На сей раз в ладошке что-то хрустнуло.
«Это конец!» — понял я.
© Эдуард Резник

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *