Истории из жизни реальных людей
Старик Кабаев проснулся ранним летним утром на русской печи. Он любил тепло, даже когда за окном оплывал июль. Зимой старик Кабаев лежал на печи в тулупе. На кухне, хотя кухня — это чисто номинально, потому что изба представляла собой одну большую комнату, бренчал кастрюлями Мальчишка. В минуты ласковости старик Кабаев называл его Кибальчишом, а когда сердился — опездолом. Усатый колол дрова во дворе. До старика Кабаева долетали стук и воинственные «хуяк!» Сурок, четвертый поселенец, ушел в курятник. На завтрак в избе ели куриные яйца. Раньше старик Кабаев требовал яйца пашот, но быстро образумился, хотя Усатый, Сурок и Мальчишка успели хлебнуть с ним горя. Пробудившись, старик Кабаев выпростал ноги из-под овечьего одеяла и свесил их с печи.
Его тело было вполне стариковским, а вот лицо хранило следы внезапной молодости. Он вообще походил на домового Добби из Гарри Поттера, если б Джоан Роулинг взбрело в голову наделить Добби характером Люциуса Малфоя. То есть наглым, чванливым и властолюбивым характером. Усатый был иного замеса. Он много и без причины улыбался, в задумчивости поглаживал щеточку усов и вообще напоминал Незнайку. Сурок был вылитым скрипачом-евреем, только русским и без скрипки. Его округлое лицо и выбритые щечки венчали смоляные волосы, образованные в прическу, которую в народе принято называть «прилизанной». Мальчишка был большеголов и субтилен. Казалось, Господь взял голову великана, насадил её на туловище малютки и так на свет появился Мальчишка. Мальчишка ходил важно, носками вбок и как бы преувеличенно прямо, отчего сторонний наблюдатель опасался как бы голова не перевесила и Мальчишка не упал назад.
Все четверо жили в избе уже год. Раньше четверка занимала высочайшие государственные посты в Снегерии — маленькой стране, затерянной между Киевом и Костромской империей. За двадцать лет правления четверка довела Снегерию до ручки, пропив (предположительно) три триллиона долларов. В итоге народ Снегерии взбунтовался и четверке пришлось бежать в Костромскую империю. В империи их встретили прохладно, потому что четверка водила дружбу с Китаем, а империя с ним воевала, выступая на стороне Сибирской республики. Однако бывшие правители есть бывшие правители. Их не убили, но и к имперским должностям не подпустили. Вся четверка была отправлена в избушку под Костромой, чтобы проживать там «безвыездно и безропотно до самой своей кончины». Наиболее тяжело эту ссылку переживал старик Кабаев. Поначалу он каждый вечер ходил в хлев, чтобы повеситься, но ни разу не смог распутать вожжи.
Чуть легче ссылку переживал Сурок. По ночам ему снились хитрые комбинации и многоходовые интриги, а утром он шел в курятник, собирал яйца и закатывал курицам истерику. Писал страшные стихи. Играл на гитаре. В молодости он увлекался музыкой и литературой. Через полгода слезы высохли. Сурок окаменел и теперь ходил перед курами молчаливым, как собственное прозвище. Еще легче ссылку переживал Усатый. Его простоватое лицо и соломенные волосы весьма органично мелькали на фоне Костромских пейзажей. Нацепив на себя маску мужика, Усатый часто приговаривал, жуя соломку: «Не жили богато — не хуй начинать!» Хотя все четверо жили очень богато, а вот начинать было, действительно, поздно. Легче всех ссылку переживал Мальчишка. В Снегерии он всегда был плохим и крайним, а тут стал обыкновенным фермером. Если учесть, что его хотели повесить на столбе, а теперь он кушает яичко и пьет парное молочко, то всё сложилось более-менее удачно. Именно в таком ключе старался думать Мальчишка о своей судьбе.
В то утро, о котором рассказываю я, старик Кабаев слез с печи, надел поверх пижамы халат, вставил дряблые ступни в азиатские тапки и прошел за стол. Мальчишка сервировал немудрящие приборы. При появлении старика Кабаева он энергично кивнул, и старик Кабаев в тысячный раз подумал, что Мальчишка сейчас упадет.
— Не мотай башкой-то! Свалишься.
Мальчишка улыбнулся и зарделся. Ему было приятно, что старик Кабаев о нем беспокоится. В избу зашел Усатый. Он был потным, голым по пояс и колосился соломой из подмышек и с груди.
— Дров, бля, наколол! Баньку, бля, могу затопить.
Он шлепнулся на стул и заулыбался как дурак. Усатого распирала энергия. Старику Кабаеву она казалось неестественной. Он подозревал Усатого в неврастении. С лукошком яиц в избу вошел мрачный Сурок. Молча поставил лукошко на стол. Сел на стул. Уставился в пол. Мальчишка взял яйца и разбил восемь штук на огромную сковородку. Старик Кабаев внимательно посмотрел на Сурка.
— Сурок
— Что
— Ты почему такой мрачный
— Я не мрачный. Я просто жить не хочу.
— Я, думаешь, хочу Вот вожжи распутаю… На хуй это всё, понял!
Старик Кабаев взмахнул рукой и сбросил на пол глиняную кружку. В разговор влез Усатый.
— Да вы чё, мужики Нормуль всё. Пейзажи, вон! Волга рыбу дает!
Сурок усмехнулся. Старик Кабаев отреагировал зло.
— Ты этот свой лубок брось. Раньше фигуристок ебал, а щас в сарае передергиваешь. Думаешь, мы не слышим, как ты там сеном по вечерам шебуршишь
Мальчишка чистосердечно рассмеялся. Ему хватало ума уходить ради любви подальше в лес. Даже мрачный Сурок усмехнулся. Усатый сник. Он не ожидал от друзей ни таких познаний ни такой черствости. Старик Кабаев ополчился на хохочущего Мальчишку.
— А ты чё ржешь Заебись тебе, да
— А чё Все хорошо у нас…
Мальчишка всегда тушевался, когда с ним разговаривал старик Кабаев — гигант патриотической мысли, отец Снегерии. Неожиданно уста разомкнул Сурок.
— Всё у нас хорошо, но дальше так жить нельзя.
Старик Кабаев уважал Сурка за такие вот нетривиальные мысли. Действительно, жить вроде бы можно и в то же время — нельзя.
— Что предлагаешь
— Думаю.
— Ну, думай. Мальчишка, мечи на стол!
На следующий день Сурок проснулся ни свет ни заря и ушел на почту в село. Назад он вернулся оживленным и повеселевшим. Три дня ходил и насвистывал. На расспросы загадочно улыбался или говорил — я всё придумал, теперь у нас всё образуется! Старик Кабаев, Мальчишка и Усатый извелись — что там придумал хитроумный Сурок На четвертый день к избушке приехал грузовик «Кострома». Бравые грузчики выгрузили в амбар восемь коробок. Сурок вышел из амбара, прикрыл дверь и важно прошелся по полянке.
— Господа! Все мы понимаем — путь в политику нам заказан. Заказаны и государственные должности. Более того, заказан бизнес, сладкий сектор НКО и даже курирование чего бы то ни было где угодно. Я думал. Я искал лазейку, чтобы мы снова стали богатыми и занимались любовью с женщинами, а не с руками. Я думал полгода. Исследовал варианты. Корпел. Выискивал. И я придумал…
Старик Кабаев зевнул. Он был старым чекистом и не любил театральщины.
— Мы станем рок-звездами!
Сурок рванул дверь и троица слушателей увидела: ударную установку, бас-гитару, соло-гитару, там-тамы, синтезатор и две стойки с микрофонами. Усатый вылупил глаза. Мальчишка тряхнул головой и, наконец, упал назад. Старик Кабаев плюнул на землю и ушел в избу. Мальчишка и Усатый пошли за ним. Сурок кричал им в спины:
— Вы не понимаете! У нас все получится! Я написал альбом!
Через час в избу проник звук гитары. За гитарой в горницу вполз грустный баритон Сурка. Старик Кабаев насупил брови. Он лабал в школе на барабанах и теперь отдался воспоминаниям. Усатый жевал усы. Как-никак он кончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Мальчишка ерзал. Студентом он играл в рок-группе, пока его не выгнали за большеголовость. Поерзав минут пять, он вскочил и, не глядя на старика Кабаева, выбежал из избы. Вскоре к соло-гитаре присоединился неуверенный бас. Усатый отёр лицо, виновато глянул на старика Кабаева и тихонько выскользнул за порог. К звуку гитар примкнул синтезатор. Старик Кабаев закурил и невидящим взглядом уставился в стену. Вспомнил старуху Кабаеву, крякнул, затушил сигарету и вышел вон. Над Костромскими пейзажами разнесся стук барабанных палочек. Старик Кабаев вскрикнул — раз, два, три, поехали! И они поехали. Правда, Мальчишка опять затряс головой, но в этот раз не упал, потому что гитара уравновесила. Через два года народы Среднерусской возвышенности назовут их Костромской четверкой. Правда, их победная поступь по просторам построссийского мира продлится недолго. Террористы-мстители Снегерии расстреляют четверку из автоматов на опен эире в Златоусте.
Павел Селуков