ПЕРВЫЙ ДЕСЯТОК

Первая говорила:
— Надо жить сегодняшним днём! Дышать полной грудью!
Мне это показалось логичным.
— Ну так — давай! согласился я. Но она сделала испуганное лицо.
— А завтра ты меня бросишь!
«Как их понять» — подумал я.
А грудью она дышала отлично.
Ах, как она дышала!
***
— Всё это предрассудки, уверяла вторая, сентиментальные романы, прошлый век.
Мне это понравилось.
— Вот и здорово! — сказал я. Вот и давай!
Но она вытащила лупу и заглянула мне под веки.
— А ты, правда, меня любишь
Я сморгнул.
— Тогда я хочу познакомить тебя с мамой.
«Но у меня ведь уже есть мама» — подумал я.
А говорила она хорошо.
Ах, как она говорила!
***
— Мы сами хозяева наших судеб! восклицала третья. Никто не вправе за нас решать!
— Вот и славно! ликовал я. Вот и давай!
Но потом она взглянула на небо, сверилась с гороскопом, и покачала головой.
— Увы, звёзды не благоволят.
— Да, к чёрту эти звёзды! Я занавешу их простынёй!
Но она уже захлопнула астрал, хотя звёзды ещё светили.
Ах, как они светили!
***
Четвёртая не говорила вообще!
Я спросил:
— Ты не считаешь, что надо жить сегодняшним днём
Она моргнула, и я пододвинулся.
— Правда же, мы хозяева наших судеб
Она хихикнула.
Я смерил взглядом её грудную клеть, и, попытавшись через плечо заглянуть ей в душу, прошептал:
— Ну, а раз хозяева, так может…
И она влепила мне пощёчину, прыснув:
— Комар!
«Дура!» диагностировал я.
Но душа у неё была.
А уж какая клеть!
***
Пятая плакала и рвала на себе одежды:
Так вот я ему назло! — шипела она. — Пусть знает, гад!
И я подумал: «И верно — пусть, гад, знает!» — и тоже стал рвать на себе рубаху.
Но она вдруг закатила:
— Да ты такой же, как и он! Все вы!! Все!!! и схватив верёвку, бросилась попиться под автомобиль.
А рубаха, кстати, была совершенно новая.
Ах, какая была рубаха!
***
Зато шестая умела убеждать.
— И-ик! — сказала она, и я безоговорочно с ней согласился.
Затем помог снять блузу, приподнял за подбородок, разомкнул правое веко… И она снова сказала:
— И-ик!
— Конечно! не стал оспаривать я. — Разумеется!
И уложив её на новое китайское покрывало, крикнул:
— Бонзай!
И она ответила мне желудочным соком.
Ах, как она ответила!
А какое китайское было покрывало!
***
Седьмая же говорила, говорила, и говорила.
Мы уже оба лежали, а она всё говорила, говорила и говорила.
Я ещё немного послушал, а потом пошёл в аптеку — за ватой в уши, и таблетками в голову.
А вернувшись, нашёл на столе записку общую тетрадь в девяносто шесть листов.
«Козёл!» — прочёл я в самом конце, и подумал: «А что — вполне себе аргумент!» и попытался вспомнить — о чём же она говорила Но, кроме головной боли…
Зато какая это была боль!
***
— Ты мой Че Гевара! кричала восьмая.
— Да я такой!
Её глаза стреляли разрывными.
Давай, что-нибудь взорвём! поправляла она на голове красную косынку.
— Отлично! говорил я, опуская её руку. — Вот детонатор!
Но она, отстраняясь, обиженно тянула:
— У тебя что — нет даже самой завалящей гранаты А как же мировая революция!
— Подождёт! отмахивался я. — Буржуев прищучим позже, а пока что…
Фу! Это же мещанство! Я презираю! Протестую! Возьми меня в бою, на баррикадах! Дай мне цепи — я прикуюсь к мавзолею!
Но цепей в доме, к сожалению, не оказалось, и она ушла с колонной идущих вместе.
Зато какая красная у неё была косынка!
***
Девятая читала стихи.
Уже светало. Восторженно внимая, я клевал носом.
Щёки от благоговейной улыбки болели.
— Может уже — давай! в сотый раз простонал я.
— Нет, сперва мы должны соприкоснуться душами.
— Так я уже вроде того… соприкоснулся… часа три как…
А она всё читала и читала.
Томик Есенина я порвал у неё на глазах.
Какое облегчение!
Она убежала, а я всё рвал и рвал, листок за листком.
Ах, какая мягкая была та бумага!
***
А десятая сказала: «Я тебя люблю!», и я поперхнулся кадыком.
— Ради тебя я готова на всё! начала она расстегивать пуговки, и во рту моём стало ещё суше.
Где-то позвякивал трамвай. В животе протяжно ныло.
«К покойнику» — думалось мне.
Но она уже снимала с себя нечто ажурное, и шептала:
— Я хочу от тебя детей! Я так хочу от тебя детей!
А за окном нервно мерцал фонарь, и в такт ему подрагивал мой глаз.
— Вот увидишь, я буду тебе верной женой! последнее, что уловило моё сознание.
На полу я очнулся холодным и голым.
«Морг!» — подумалось мне, и я прохрипел: «Спасите!»
— Я спасу тебя! прогрохотало надо мной.
— Спасите! пополз я на свет.
— Я спасу тебя! обхватили меня руки.
И наступила ночь. И погас фонарь.
И свадебный марш напоминал Шопеновский.
© Эдуард Резник

Источник