— И чё б ты, Петровна, про свою кошку не говорила — и умница она, и не гадит, и не ворует, — а она у тебя дура

— Чегой-то она дура
Две бабки грелись на весеннем солнышке, сидя на лавочке у подъезда, оперевшись на свои клюшки.
— Да то и дура. Вчера ты вот окна-то распахабила (чтоб мухи с помойки налетели, ага), а на подоконник села у тебя голубка. Пестренькая такая, хорошенькая. А кошка-то твоя — как есть дура, — с другого подоконника полчаса на нее зыркала да блекотала. Нет, чтоб скочить на то окно да впоймать добычу. Она зыркала, да блекотала, зыркала да блекотала. Дура и есть.
— Эх, Степановна, ума-то у тебя меньше, чем у моей кошки! И окна не для мух я открыла, сетки душем мыла, больно пыльные были. А кошка-то… Что кошка… Ты вот, Степанна, как твой дед домой «нарядненький» идет — тоже ведь издаля на него шумишь! А почему А потому, что если изблизи начнешь шуметь — он тебе и наподдать может. и пенсию может не отдать, как осерчает. И ни куража тебе, ни добычи, ничего. Так Так!
— А кошка тут при чем
— Дак при том. Она ж понимает, что прыгни на окно — упорхнет голубка, и все. Ни добычи, ни куража. А так — полчаса кровь у ней играла, дреналин был, или как его там. Словом — кураж. И птичка целая, и у кошки веселье. А ты — «дура, дура», чё б еще понимала…

Источник